Экипаж боцмана Рябова(Рассказы и повести)
Шрифт:
— А может, кафтан давно износили, — насмешливо предположил Егор. — А может, и совсем никакого кафтана не было.
— Трудно даётся нам этот кафтан, — сказал Степан Иванович. — Но унывать не будем. Кафтан мы, правда, не нашли, да зато кое-что повидали. Это уже хорошо.
— И кафтан больше искать не будем? — встревожился Вяча.
— Нет, обязательно ещё снова поплывём, — заверил боцман.
На последней остановке перед Архангельском «Ласточка» пришвартовалась у лесозаводского причала, рядом с маленьким буксирным пароходиком «Белуха». Капитаном и матросом в одном лице на «Белухе» был юркий старичок по отчеству Карпыч. Сморщенное
Едва «Ласточка» подошла к причалу, как капитан «Белухи» уже подбежал к ней. Он и Степан Иванович оказались старыми знакомыми.
— Ты что же, Степан, с «Буревестника»-то списался?
— Прогнали, — усмехнулся боцман. — На пенсию.
— Да ведь ты моложе меня. А мне свою любушку жалко бросить. Хорошая она у меня, дролюшка, хотя и не молоденькая. Голубонька она моя ненаглядная — никогда не подводила. А ведь и моложе-то меня всего годков на пять.
— Ну, на пять… — шутливо возразил Степан Иванович. — Тогда бы её давно списали.
— Да вот меня-то не списывают.
— Тебя, Карпыч, в пароходстве спросить обязаны, а «Белуху» спрашивать не будут. Дадут приказ-команду и поволокут твою дролюшку на металлолом.
— А я не позволю. Не позволю мою любушку на металл!
Но настроение у капитана «Белухи» менялось так же быстро, как и выражение его лица.
Пока он разговаривал с боцманом, неожиданно накатившейся от близко прошедшего быстроходного катера высокой волной «Белуху» развернуло. Так же неожиданно швартовый канат лопнул, и пароходик отнесло от причала.
— Ах ты старая дура! — заорал старик на свою «дролюшку». — Ах, ведьма, ленивая кобыла! Не могла сама закрепиться.
Он обращался к своему судну, как к живому существу. Ребята едва удерживались от смеха.
— Отдать концы! — скомандовал боцман.
И минут через десять «Белуха» на буксире была водворена на прежнее место у причала.
Матросы «Ласточки» помогали Карпычу пришвартовать «Белуху», а он их поучал:
— Э, куда, куда?! Не так! Не так! Это вам не академия! Тут думать надо!
— Смешной старик, — сказал Вяча, когда «Ласточка» отошла от причала.
— Странный, — отозвался Антон.
— Это верно, старик с причудой, — подтвердил боцман. — Но главное — честный! Мы с ним вместе плавали.
За разговорами оставшаяся часть пути прошла незаметно.
— Ура! — воскликнул Вяча, отдавая якорь. — Возвращение из экспедиции и из похода — самое приятное во всех путешествиях и войнах, говорили великие путешественники и полководцы.
— А если из похода возвращались с поражением? — по своему обыкновению, с язвинкой спросил Егор-Беломор.
Вяча промолчал, а Степан Иванович сказал:
— Мы вернулись не с поражением…
Да, вернуться в родной город, конечно же, было очень приятно и радостно. Всё здесь было как прежде, как всегда. И в то же время как будто было и что-то новое.
Друзья расстались, чтобы завтра снова встретиться на «Ласточке».
Но Антон и Вяча уже вечером вместе смотрели по телевизору футбольный матч, а потом долго бродили по городу.
Позванивая, шли трамваи — красные и голубые. Шипели по асфальту бесчисленные легковые автомашины, встречались
и нагоняли автобусы — тоже красные и голубые. А с реки доносился шум порта. Родной, милый город!.. Здесь пахло морем, но не было в этом запахе никакой морской соли, придуманной досужими маринистами. Шли по улице вперемежку с другими жителями Архангельска моряки, может быть вчера или позавчера вернувшиеся из дальнего плавания. Старожилы узнавали их не по походке, тоже придуманной литераторами, а по неуловимому для обычного взгляда виду и характеру человека, который много поплавал.— Знаешь, Антон, наш сосед-пенсионер, что всю жизнь плавал, говорит: «Настоящего моряка я даже голого узнаю».
— По татуировке?
— Нет, татуировка — пережиток. Наши моряки уже давно себя не раскрашивают. А вот как он узнает моряка даже голого, неизвестно… Он даже говорит, что моряка архангельского отличит от моряка черноморского или тихоокеанского.
— Тоже голых?
Ребята посмеялись, но потом Антон серьёзно сказал:
— Наверное, по разговору. Можно спросить у нашего боцмана. Он, конечно, знает.
— Есть моряки, которые издали суда по дыму из трубы узнают, — заметил Вяча.
— Теперь на новых теплоходах и электродизелях дыма не увидишь, — возразил Антон.
Друзья прошли Дом Советов и снова свернули на набережную. И опять перед ними открылась ширь Северной Двины — неоглядная водная красота. Асфальт на набережной был и раньше, а совсем недавно строители одели её и в бетон и гранит.
— В гранит оделася Двина, — переиначил пушкинские строчки Вяча. — Мосты повисли над водами…
— Да, — согласился Антон. — Только тёмно-зелёными садами ещё не покрылись наши острова.
На набережной стоял памятник Петру Первому. Пётр, в треуголке, в мундире офицера Преображенского полка и в ботфортах, словно только что сошёл с корабля и смотрел на плывущие и стоящие у причалов суда.
— По этой набережной проходила знаменитая революционерка Вера Фигнер, — сказал Вяча. — Из Архангельска её отправили в ссылку в стариннейший поморский посад Неноксу.
Вспомнили ребята и об известном писателе Александре Грине, который находился в ссылке в Кегострове, что лежал за Северной Двиной, — низкий, поросший ольхой и ивняком.
Причал, по которому теперь шли друзья, назывался Красной пристанью, а до революции — Соборной пристанью. Отсюда уходил на маленьком деревянном судёнышке «Святой Фока» к Северному полюсу отважный полярный исследователь Георгий Седов.
— Вот было бы здорово, — сказал Вяча, — если бы мы их всех сейчас здесь встретили — революционерку Веру Фигнер, путешественника Георгия Седова, писателя Грина. Ведь все они здесь побывали… ходили по этой набережной.
Утром, когда Вяча пришёл к Антоше, а тот, уже поработав, одевался, Вяча, на которого вдруг нашло весёлое настроение, запел:
Чепуха, чепуха — Это просто враки: Сено косят на печи Молотками раки.— Знаешь, Антон, — сказал Вяча, — я думаю, что кафтан, который мы ищем, просто чепуха, как в этой песенке.
И когда ребята снова собрались на «Ласточке», Вяча неожиданно для всех, кроме Антоши, заявил:
— Мне что-то надоело искать этот кафтан.