Экипаж боцмана Рябова(Рассказы и повести)

— Почему же солнечный цветок он назвал гвоздикой? — спросил Пётр Иванович.

— Хаерад — цветок ярко-красный. А гвоздика, вы знаете, цветок революции, символ счастья. Может быть, этот учёный слышал о Ваули-Ненянге и знал, что вождь ненцев всегда хранил у себя хаерад-цветок. И хранил он цветок солнца вместе со своей стрелой восстания… А вот мой друг, нынешний председатель островного Совета, Филипп Ардеев составил проект отепления заполярного острова Нового. Проект изумительный, смелый, он может показаться фантастическим, а кое-кому даже сумасбродным. Но в Москве и в Ленинграде есть учёные, которые поддерживают проект Филиппа. Так вот, свой проект Филипп Ардеев называет «Хаерад-цветок», или «Полярная гвоздика».

— А где я найду солнечный цветок? — спросила вдруг Наташа.

— О, уже проснулась, полярница! — сказал отец. — Вставай и знакомься. А потом будем ужинать.

Наташа встала и поздоровалась со сказочником.

— Где я найду солнечный цветок? — повторила она. — Какой он?

— Есть у нас в России такое растение кипрей, а в народе его ещё называют иван-чаем, — сказал Степан Егорович. — Это удивительный цветок. Он выделяет теплоту и тем самым спасает от заморозков другие растения, растущие рядом. Писатель Константин Георгиевич Паустовский назвал кипрей заботливым и самоотверженным цветком, защитником растений. И ещё Паустовский сказал, что жизнь, окружающая нас, хотя бы жизнь вот этого простенького и скромного цветка кипрея, бывает интереснее самых волшебных сказок. Так вот, хаерад-цветок обладает таким же чудесным свойством, как кипрей, и даже в большей степени. Хаерад-цветок излучает теплоту, обогревает вокруг себя воздух и почву, спасает от осеннего холода и от инея соседние растения, пока их не покроет первый снег. Но кипрея всюду много, а хаерад-цветок находили лишь очень редкие счастливцы. Листья кипрея иногда заваривают вместо чая, потому он и зовётся иван-чаем. Хаерад вряд ли годится для этого. Зато, говорят, расцветая на долгое время, он может на несколько метров вокруг себя даже снег растопить. И ещё говорят, что имеющий полярную гвоздику сможет заглянуть в далёкое прошлое и может увидеть далёкое будущее. Вот этот хаерад-цветок и подарили Ленину старые ненцы в благодарность за возвращённое солнце. Вероятно, потому Филипп Ардеев и назвал свой проект отепления острова именем солнечного цветка. Жители холодных стран всегда мечтали о тепле для своей земли…

— А вы видели полярную гвоздику? — спросила Наташа.

Степан Егорович покачал головой:

— Нет, я никогда не видел хаерад-цветка. Но я видел рисунок цветка, сделанный моей ученицей, ненецкой девочкой Любашей-Мэневой. Она нашла хаерад и нарисовала его, но сорвать побоялась. Когда Мэнева вернулась в становище и рассказала о цветке, ей не поверили. Ей сказали, что цветок нужно было вырыть с корнями и привезти в становище, чтобы посадить поблизости. Недели через две Любаша-Мэнева снова поехала в глубь острова на охоту, но цветок найти она уже не могла. Так и решили, что всю эту историю Мэнева сама придумала. Но я верю Любаше-Мэневе — она правдивый человек. И она очень хорошо нарисовала полярную гвоздику. Я именно таким и представлял этот волшебный красный цветок. А тебя, Наташа, на острове я познакомлю с Мэневой…

В каюту принесли ужин — салат из помидоров, рубленый шницель и кофе. Все принялись за еду. Обычно механик завтракал, обедал и ужинал в кают-компании с командным составом теплохода, но сегодня у него был гость, и ужинать он остался в своей каюте.

— Степан Егорович, а я найду полярную гвоздику? — спросила Наташа.

— Может быть, и найдёшь. Но на острове есть ещё другая полярная гвоздика, только это не хаерад. Ботаники её называют «Дианчис супербюс». Такой гвоздики на острове можно найти много, но она не излучает тепла. Мы будем искать хаерад-цветок вместе. Мы позовём Илюшу Валея и его мать Любашу-Мэневу. А может быть, с нами поедет в тундру и отец Илюши. Он хороший охотник, и лучше его никто не знает остров…

5. Любаша-Мэнева

Они познакомились и подружились давно, ещё тем летом, когда на остров Новый привезли по брёвнам разобранный дом — школьное здание. Они — это Степан Егорович Поморцев и маленькая девочка Любаша, которую по-ненецки звали Мэнева.

После короткого канонадного шторма бледная июльская ночь присмирела над Медвежьей губой на острове Новом. Незаходящее полярное солнце укрылось за серыми клочковатыми облаками. Сухие, лохматые снежные перья тихо ложились на палубу и на тенты люков пришедшего парохода. Редкие и лёгкие, в унылом, застывшем воздухе снежинки были почти невидимы.

Едва пароход отдал якорь на рейде губы, как к его борту подошёл пузатый четырёхвесельный вельбот и полдесятка стрельных ненецких лодок.

На вельботе приехал председатель островного Совета Филипп Ардеев. Старенький, но ещё крепкий вельбот — прошлогодний подарок моряков гидрографического судна — был гордостью председателя.

Капитан на мостике ещё отдавал вахтенному штурману последние распоряжения, а председатель по штормтрапу уже ловко вскарабкался на борт парохода. За ним так же быстро и ловко поднялась девчушка-ненка лет восьми. Она была одета в новенькую паницу, расшитую затейливыми цветными узорами-лентами.

— Ты чего, Филипп Иванович, торопишься? — крикнул с мостика капитан. — Не мог подождать парадного трапа?

Председатель махнул рукой, хотел что-то ответить, но тут же попал в объятия Степана Егоровича Поморцева, своего старого знакомого.

Последовали обычные при подобных встречах, нарочито бодрые и в то же время стеснительные: «Ну, как?», «Что нового?», «Как здоровье?». И такие же ответы, краткие, улыбчивые: «Да так», «Всё хорошо». Они не виделись два года и теперь с любопытством рассматривали друг друга.

Девочка, бойко взобравшаяся по зыбкому штормтрапу, на палубе вдруг присмирела и прижалась к переборке.

— А это кто? — спросил Поморцев. — У тебя, Филипп Иванович, дочерей-то, кажется, не было.

— Не было, — смущённо ответил председатель. — Теперь вот есть.

— Ну, здравствуй! — Поморцев протянул девочке руку. — Давай знакомиться. Как тебя зовут?

Девочка исподлобья взглянула на Поморцева.

— Люба её зовут, — сказал председатель.

— Люба, Любовь, — сказал Поморцев. Он высвободил из рукава паницы руку девочки. — А меня зовут дед Степан Поморцев. Я тебе, Люба, сказки буду рассказывать. Много-много сказок! Паница у тебя богатая, Люба. Прямо княжна самоедская!

Девочка перестала хмуриться, но молчала и удивлённо смотрела на бородатого и гривастого, невысокого человека в поношенном чёрном плаще.

Минут десять спустя капитан, сказочник и гости с острова уже сидели в кают-компании.

— Значит, школу привезли? — спросил председатель.

— И школу и учителя, — сказал Поморцев. — Теперь, Люба, ты будешь учиться в школе. Будешь?

Девочка дичливо молчала.

К чаю Поморцев принёс из своей каюты банку варенья, а Любе подарил плитку шоколада с гривастым львом на этикетке.

Девочка долго рассматривала этикетку, потом посмотрела на Поморцева и неожиданно сказала:

— Ты такой. У тебя голова такая.

Капитан и сказочник расхохотались. Люба смутилась и добавила:

— Только у тебя глаза не такие, не злые… Это собака?

— Вот это хватка! — продолжал смеяться капитан. — Вот сравнила! Мы думали, что вы, Степан Егорович, больше похожи на моржа, а оказывается, вы — лев. И в самом деле похож. И правильно подметила: глаза-то у вас не львиные. Только шевелюра с бородой.

Подступало утро. Оно было таким же бледным и унылым, как и полярная ночь.

Председатель ушёл в каюту к капитану. Сказочник остался с Любой на палубе. На первых порах Степан Егорович рассказал коротенькую сказку. Люба внимательно слушала, но всё время молчала, не сказала ни одного слова. И всё же она становилась всё доверчивее и спокойнее.

А ещё больше они познакомились и потом подружились уже на острове — в маленьком домике островного Совета, где жил председатель Филипп Иванович Ардеев.