Экипаж. Команда

Экстренное заседание Большого хурала открылось в одиннадцатом часу вечера, после того как несостоявшийся Ромео Козырев вместе со своей Джульеттой примчались на Светлановский. Бабушка Лямина проводила лето в местности, в которой, если верить рекламе, «хорошо иметь домик», поэтому в данный момент квартира Ивана под место вечерних заседаний подходила идеально. Войдя в комнату, Паша и Полина застали довольно редкое зрелище – бригадира, терзающего компьютер. Под чутким руководством Лямина Александр Сергеевич послушно и усердно давил на клавиши. Всем своим видом в этот момент он просился на агитационный плакат «Все на борьбу с компьютерной безграмотностью». Столь небывалый ажиотаж у Нестерова, испытывающего отвращение ко всякого рода высоким технологиям, вызвала приобретенная по случаю так называемая рубоповская база, утечка которой произошла в конце 90-х. Информация в базе была ощутимо устаревшей, но вместе с тем довольно интересной и познавательной. Хотя, безусловно, для бригадира было по меньшей мере дико осознавать, что данные из дел оперучетов и прочие, как минимум дээспэшные, сведения находятся в относительно свободной продаже и стоят каких-то пятьсот деревянных. И за что, спрашивается, его поколение кровь проливало? Обыдно, да?

Александр Сергеевич не без сожаления оторвался от мышки, вылез из-за стола, и его место тут же занял Лямка, продолживший поиск. А бригадир тем временем рассказал вновь прибывшим о том, что сегодня утром почтовый ящик Ташкента открыли и Николай уже успел порыться в нем. Первоначальное резюме таково: затеянное ими мероприятие принесло пока весьма скромные результаты. Во-первых, всю входящую почту пользователь по прочтении, похоже, удалял. По крайней мере, в папке «входящие» было сиротливо, как в тюремной камере. Во-вторых, количество исходящих писем также было крайне незначительным, а их содержимое, на первый взгляд, большой ценности не представляло. Впрочем, одно письмо Нестерова как раз таки очень заинтересовало и именно из-за него сегодня весь этот сыр-бор и разгорелся. Письмо было отправлено на адрес [e-mail] восемь дней назад и содержало в себе следующий текст:

«…На трубу не звони, буду менять симу. В городе появлюсь примерно через неделю. Предупреди Жука, чтобы собрал всю сумму к двадцатому числу. Будет спрашивать, отчего так рано, – двинь ему в табло. И пускай не вздумает крысятничать, скажи, что проверю лично. Начиная с двадцать первого, ждите меня с бабками в полдень в кабаке, в котором Боцману армяне нос сломали».

– Ну, и как вам сей ребус? – спросил Нестеров.

– Если допустить, что это действительно писал Ташкент, – начал Козырев, но бригадир его перебил:

– Допускать ничего не надо, лично я уверен – это Ташкент. Кстати, вы обратили внимание на слово-паразит «отчего»?

– Обратили, – сказала Полина. – Но мне кажется, нам от этого не легче. Кто такие Боцман, Жук? Где искать этот самый кабак? Кстати, а владельца почтового ящика, на который пришло это письмо, нельзя установить?

– Можно, но скорее всего, бесполезно, – подал голос Лямин, не отрывая глаз от экрана монитора. – При авторизации на «Яндексе» можно закачать какие угодно данные. По крайней мере, паспорт никто спрашивать не будет. А этих самых Боцманов и Жуков в рубоповской базе, как собак нерезаных. И это с учетом, что данные заканчиваются девяносто восьмым годом.

– Может быть, поднять сводки ГУВД? На предмет драки в кабаке?

– Вот тебе, Полинушка, мы это дело и поручим, – хмыкнул Нестеров, не переставая удивляться наивности предложений своих «грузчиков». – Полистаешь, хотя бы последние годков пять проверишь… Ладно, шучу. Кстати, перелом носа едва ли вообще отражен в сводке. Да и, в конце концов, это могла быть чисто внутренняя разборка, без ментов.

– Может быть, Серпухов что-то слышал об этом? – спросил Паша.

– Уже справлялся – глухо. Не столь значителен эпизод, чтобы он удержал его в своей оперативной памяти.

– Ого, – восхитился Лямин. – Александр Сергеевич, вы делаете успехи.

– В смысле?

– Вы уже знаете про оперативную память?

– Оперативная память – это память оперативного работника. И вообще, не морочь мне голову, лучше делом займись. Сколько у тебя там Боцманов набралось?

– Пока восемь.

– Пока! Не пока, а уже… Нет, это все фигня, так мы его не вычислим. Остается одна надежда – на господина Камышина.

– Вы звонили ему? – невольно вздрогнув, спросила Полина.

– Вообще-то, я рассчитывал на тебя. Но если ты все-таки выскажешь свое решительное «нет», то придется звонить мне.

– Хорошо, я позвоню, – ответила Ольховская, взяла распечатку с текстом и вышла из комнаты, явно не желая, чтобы ее непростой разговор слышали остальные.

– А двадцать первое у нас, между прочим, завтра, – сказал Паша, в душе которого острой иголочкой кольнуло упоминание о былой связи Полины и Камыша.

– Это единственное умозаключение, которое пришло тебе в голову? – недовольно проворчал бригадир. – А по-твоему, какого еще хрена мы здесь все зависаем? Между прочим, завтра мы заступаем с утра и при любых раскладах не сможем быть одновременно в двух местах. Если, конечно, наш объект не потащится именно в этот кабак.

– Вероятность – один шанс к десяти тысячам, – сказал из своего угла Лямин, продолжая щелкать мышкой.

– Вот еще один умник выискался. Ясен перец: языком молоть – это тебе не адреса срубать, – съехидничал Нестеров.

Иван обиделся и нарочито громко забарабанил по клавиатуре. В этот момент в комнату вернулась Полина.

– Ну что? – почти хором спросили «грузчики» и разом повернули к ней головы.

– Боцману сломали нос в кафе «Воды Лагидзе», когда он попытался увести девушку у некоего Маиса. Это было примерно в середине девяностых. Не знаю, насколько это интересно, но самого Боцмана несколько лет назад застрелили… Это все.

– Значит, все-таки Богачев, – задумчиво проговорил бригадир,

– Кто?

– Первый Боцман, который мне пришел на ум: Богачев Андрей Викторович, в свое время ходил под Колесом. Действительно, был убит в начале 2001 года недалеко от гостиницы «Карелия». Ну да черт с ним… А вот за «Воды» Камышу мое человеческое мерси. Как же, помню, мутный был кабак.

– А сейчас?

– Сейчас не знаю. К тому же, насколько я помню, теперь он называется как-то иначе, но находится там же, на Белинского. Все это очень здорово, братцы мои, но боюсь, что завтра повидать Ташкента нам не удастся. Обидно, конечно, такой шанс упускать, но хули, извиняюсь, тут поделаешь…

– А может, нам со сменщиками поменяться? – спросил Лямин.

– Ты, Ваня, в наружке служишь или сторожем на заводе резиновых изделий подрабатываешь? Как ты себе это представляешь?

– Ну… можно Нечаеву позвонить и попросить…

– Блин, Лямка, – первый час ночи! Наряды составлены, дежурному по Управлению доложены. Народ во главе с Нечаевым уже давно подушки плющит… И тут объявляемся мы с предложением «поменяться»… В лучшем случае меня попросят поменять себе голову, а потом пошлют сам знаешь куда… Нет, сначала пошлют, а потом попросят…

– А если кто-то из нас завтра, к примеру, заболеет? – предложил свой вариант Козырев.

– Идея неплохая, товарищ водитель. Но поскольку наш экипаж находится под колпаком у папаши Мюллера, закосить внаглую, без справки, нам не дозволят. А получить больняк у нашей мадам, да еще и в летний период, в разгар отпусков… Это нужно заболеть, по крайней мере, СПИДом… Хотя и со СПИДом может не прокатить… К тому же одному идти в кабак – это, как выражается наш друг Лямка, «стремно». Надо бы как минимум вдвоем…