Экипаж
Шрифт:
– Я тоже! – вызвался Вова.
– Ты здесь остаешься! – строго сказал рабочий и добавил: – За старшего.
Все налегли на дверь, пытаясь ее открыть. Но ничего не получалось – ее словно заклинило. Несколько человек бились с ней понапрасну – дверь казалась отлитой из чугуна.
Взмыленный Андрей ввалился в кабину.
– Не открывается!
Гущин покривил губами и проговорил в микрофон:
– Леонид Саввич, тут небольшая заминка… Перехожу на автопилот. Держите скорость. Как поняли?
После обмена репликами с Зинченко Алексей вышел из кабины. Идущий следом за ним Андрей
Впереди стояла кучка измочаленных, выдохшихся людей. Взмокший Валера изо всех сил воевал с дверью, пытаясь ее открыть. Он один продолжил работу, в то время как другие уже сдались. Бухгалтер, рабочий и другие мужчины из числа пассажиров, увидев Гущина, пришедшего на подмогу, воспрянули духом и тоже присоединились. Все вместе они навалились на дверь. Но она была словно приварена, хотя на самом деле причина была в другом: поток воздуха настолько силен, что дверь не двигалась и на миллиметр.
Алексей выпрямился. Все было впустую. Вместе с Валерой они возвратились в кабину. Гущин был мрачнее тучи.
– Леонид Саввич… – обратился он через микрофон к Зинченко, с трудом признавая свое бессилие перед какой-то чертовой железкой. – Взорвал бы ее к чертям, дверь эту… Не могу открыть. Простите.
Алексей сглотнул слюну. Ему нелегко дались эти слова.
Зинченко не проявил эмоций, хотя кому как не ему было не понимать, что это означает.
– Спокойно, Алексей, – прозвучал его невозмутимый голос. – На сегодня взрывов достаточно… Давай – расходимся. Валерку обними за меня.
Валерка, слышавший слова отца через наушники, задрал голову и уперся в лицо Гущину. Он смотрел на него как на маячок последней надежды. Но лицо Алексея было почти черным. Ему тоже предстояли прощальные слова с дорогим человеком…
– Леонид Саввич, дайте Александру, – попросил Алексей.
Валера снял наушники и, понимая, о чем будет предстоящий диалог, проявил деликатность – отошел к двери.
Александра сзади подошла к Зинченко. Леонид Саввич кивком показал ей на наушники, и та надела их.
– Саша… – тотчас услышала девушка голос Алексея, в один миг убедившись, что этот голос для нее самый родной во всем свете.
– Леша, все в порядке, – едва сдерживая слезы, ответила Саша.
– Прости меня. Я хочу сказать…
Александра прикусила губу, чтобы не расплакаться окончательно, чтобы выговорить единственно важные в эту минуту слова, которые ей, скорее всего, уже никогда, никогда не доведется произнести…
– Леша, послушай, я хочу, чтобы ты знал: я тоже тебя очень люблю. Очень.
Все хорошо. Все хорошо…
Она повторяла это, и ее голос постепенно стихал. Алексей слушал, и сердце его замирало. Как звучали бы эти слова там, дома, в мирной и привычной обстановке! Как звучали бы там – и как звучат здесь… Одни и те же слова, и смысл вроде бы один, и все же между ними – пропасть.
Гущин поглядел на огни грузового самолета и вслушался в доносящийся сквозь эфирные огни голос Александры. Он не отключал связь, так и стоял, упершись лбом в стекло, не в силах расстаться с голосом Саши. Как будто если бы сейчас снял наушники, потерял бы ее окончательно. А ее голос постепенно
стихал, улетал, растворялся, оставаясь лишь в ушах Алексея.Тамара Игоревна поглядела на Гущина-старшего.
– Вы же конструктор, почему вы молчите?
Отец сердито нахмурился. Что он мог сказать? Эту дверь строили не с тем расчетом, чтобы открывать во время полета, а, наоборот, чтобы она, чего доброго, не раскрылась! Разве можно предусмотреть любую ситуацию? Разве можно было вообще такое предусмотреть???
Гущин-старший склонился к микрофону и произнес:
– Леша! Слышишь меня?
– Папа, сейчас… – Алексей ловил последние драгоценные секунды, последние нотки любимого голоса.
– Послушай! В багажный отсек сможешь пробраться? Есть идея.
– Какая идея? – моментально встрепенулся Алексей.
Отец сердито усмехнулся. Шестаков поглядел на него с тревогой. Новая идея уже заранее ему не нравилась.
– Завиральная!.. Подними пол в салоне. Вытолкни створку грузового люка.
Она открывается не против движения, так что, может, получится…
– Ее ж ветром сорвет, – неуверенно проговорил Алексей, а сам уже выскакивал из кресла.
– Новую приделаем, – буркнул отец.
Тамара Игоревна опустила голову и вновь начала рисовать закорючки на листе бумаги, будто ее это и не касалось.
Гущин хмыкнул. Андрей и Валера переглянулись: они поняли, что появилась надежда. Хотя и не знали, какая.
– Будешь принимать людей через грузовой люк. Держись нижнего эшелона, – проговорил отец.
– Все понял, – отозвался Алексей.
– Ну, добро…
Гущин обернулся на Андрея и Валеру, которые слышали, прислоняясь к соседнему креслу. Андрей кивнул – он понял.
– И, это, спасибо, пап, – проговорил Алексей.
Он развернулся к Андрею и Валере, готовясь дать новое указание. Андрей поднял пол у входной двери, спустился в багажный отсек. Там они с Валерой, рабочим и другими пассажирами толкнули люк по правому борту. Даже бухгалтер – и тот помог. Едва створка начала приоткрываться, ее сорвало и унесло прочь. Ураганный ветер бил в проем. Рев моторов стал оглушительным.
Пассажиры зажали уши. Вове опять стало холодно, он пытался закутаться в мужскую куртку. Наталья кутала своих детей, увидела замерзающего Вову, протянула ему детский свитер.
– Держи, держи, я сама вязала… – заботливо произнесла она.
Валера вошел в кабину и кивнул Гущину: дверь в багажном отсеке открыта. Можно было начинать переправку. Они посмотрели на грузовой самолет впереди.
– Леонид Саввич, мы готовы, – проговорил Гущин в микрофон.
– Вас понял. Открываю люк.
Зинченко сделал знак Александре: мол, иди в трюм, действуй – и потянул рычаг.
Открылся задний люк. Резкий ветер ударил в лицо. Беженцы со священным ужасом наблюдали, как сзади, чуть справа, появился огромный лайнер и начал приближаться. Александра и Вика успокаивали людей. Свен прижал Сесиль к себе. Александра полностью держала себя в руках – руководила процессом. Представитель авиакомпании занялся лебедкой. Он запустил механизм. Медленно раскрутился барабан. Тяжелый крюк на тросе поехал по направлению к пассажирскому.