Ёксель-моксель!

М о л е к у л а [уже на коленях, судорожно цепляясь руками за обувную полку в попытке вырвать из пасти Зиновьевны свою конечность.]:

– Ма-амочка ро-одная-я! За что-о?!..

[кадр накоротко меркнет.]...

[Свежая ка ртинка... Оглоблин с понуканиями и применением физической силы выпроваживает за дверь коллег. Зоя Зиновьев на и Молекула сидят на полу по центру коридора. Дрыхнущий Рафинадов с хрустом и причмокиваниями жует каблук-шпильку полковничьего ботинка. Изможденные Саломасловы и Бастилия сидят в ряд, привалившись спинами к стене. Ваня и Петя с любопытством зырят в коридор из-за дверного косяка.]

З о я З и н о в ь е в н а [ласково (полковнику), утирая тылом ладони окровавленные губы и подносье, болеутоляюще поглаживая живот и вместе с тем одухотворенно цветя физиономией.]:

– А я только услыхала твое "ма-ама-а-а(!)", у меня сердце сразу ёкнуло: "Ко-офик - сыно-оче-ек!". Твой голосок-то из миллионов можно узнать.

М о л е к у л а [добродушно, вынув из впоследствии так и не застегнутой брючной ширинки носовой платок и перевязывая им окрова вленную ступню.]:

– Вот и надо было, когда узнала, челюсти разжать.

З о я З и н о в ь е в н а [смущенно.]:

– А я и разжимала(!), а они не разжимаются. Где-то около ушей заклинило. Вот когда ты мне второй ножкой по сопатке дрыгнул, тогда и сразу расклинилось!..

М о л е к у л а [с укором.]:

– Мама, а почему ты инсценировала свою гибель под паровозиком прогулочной детской дороги?.. Не окажись я тогда в гэбэшном детском доме, может и передовиком производства стал, даже и Геро-о(!)ем Соцтруда. А так... Всю сознательную жизнь как последнее чмо ментярю!..

З о я З и н о в ь е в н а [посерьезнев.]:

– Так надо было, Кофеинчик. Для дела...

Я ж тогда на нелегальную работу в качестве глухонемой и слабовидящей официантки в сверхсекретный ресторан штаба ВМФ США внедрялась. А тебя с собою никак...

М о л е к у л а:

– А папа?

З о я З и н о в ь е в н а [скорбно.]:

– А папы у тебя, сыночек, отродясь не бывало. Я ж тебя по комсомольской путевке на свет произвела.

М о л е к у л а [ошараш енно.]:

– Как это?!

З о я З и н о в ь е в н а [понизив голос до полу шепота, на фоне чего грызня Рафинадовым полковничьего каблука стала явно слышимой.]:

– Набор был в секретную лабораторию непорочного зачатия. Ну и мою кандидатуру от комитета комсомола школы КГБ... выдвинули...

Полтора года, пока тобою не забеременела, из электронной пушки в разных позах облучалась.

Никакого, признаться, удовольствия: пушка гудит, а я на четвереньках задницей к ее стволу часами напролет маюсь. От стыда горючими слезами обливаюсь.., но понимаю: долг перед Родиной превыше всего!..

А потом тебя - плод секретного эксперимента - выродила и отчество дала в честь "Сереги" (пушка та секретная этак шифровалась)... А потом эксперимент закрыли... А потом... Сам уже теперь вкратце знаешь, что было...

М о л е к у л а [вновь с укором.]:

– Почему же ты, мама, меня после Америки не нашла?

З о я З и н о в ь е в н а [с наворачиванием слез на глаза.]:

– А ка-ак тебя отыска-ать-то(?!) было...

Тебя же, как и меня, официально оформили погибшим под паровозом... Только, в отличку от меня, не под детскодорожным, а под натуральным... Под маневровым... Сфальсифицировали и...

М о л е к у л а [ продолжает, подхватив резво мысль .]:

– И фамилию поменяли, и... засекретили... Лишь имя-отчество оставили...

З о я З и н о в ь е в н а [продолжает.]:

– Судя по тому, как ты одеваешься, и в мозгах твоих здорово поковырялись. Да и электронными чипами (думается) нашпиговали, и зазомбировали, и в качестве гэбэшного нелегала в систему МВД внедрили...

А я ведь после провала без малого три годочка в спецблоке штатовской федеральной тюрьмы с пятьсот-пятидесятилетним приговором отмаялась!

Правда, как у Христа-а за па-азухой(!): сытая, одетая-обутая, в тепле, чистоте и с караоке в цветном телевизоре!..

А потом наши пограничники задержали каким-то чудом нарушившую границу американскую племенную корову. На нее-то меня и обменяли...

Возвратившись на Родину, перешла в гэбэшную контрразведку (на полставки), вышла замуж за списанного на-а берег вдового и многодетного моряка дальнего плавания... И откуда столько детишек(?!), если он на суше-то почти не бывал...

Родила ему еще... Тройню... [с гордостью кивая на очухивающегося от удара курительной трубкой Володю Саломаслова.]: – Кстати, Вовка - твой племянник по моей (материнской) линии. Спортсме-е-ен!.. Сегодня вечером в Генеральном дворце спорта выступает!.. [сокрушенно.]:– А тебя-я так и не смогла-а отыска-ать!.. [с эмоционально-надрывным подвывом.]:– Прости-и, Кофеи-ин, меня - ду-уру безмо-озглую-ю-ю!

[в возникшей паузе отчетливо слышен хруст практически отгрызенного Рафинадовым каблука.]

М о л е к у л а [чутко прислушиваясь и вертя головой.]:

– Мышь?

З о я З и н о в ь е в н а [косясь на Рафинадова.]:

– Да не-ет. Хуже. Это ваш старлей твой каблук доедает.

М о л е к у л а [обернувшись, на всплеске гнева.]:

– Мо-о-о(!!!)й каблу-ук! Угро-обил, сво-о(!!!)лочь, совсе-ем но-овый боти-ино-ок!

[Вызов мобильного телефона в виде мелодии "Наша служба и опасна, и трудна". Молекула вынимает аппарат из кармана.]

М о л е к у л а [с трудом вырвав свободной рукой из рафинадовской пасти обескаблученный ботинок , приосанившись и состроив официозную физиономию.]:

– Молекула на проводе...

...
– Что-о-о?!..

...
– Те-еща в дымохо-оде застря-яла?!.. Степа-а(!)н Матве-евич, я вас, конечно, как генерала о-о(!)чень уважаю. Но поймите и меня: моя биологическая мама только что отыскалась! Оказывается, она была нашей разведчицей в США, в ихней тюрьме сидела, а потом ее на... [шепотом Зиновьевне, прикрыв мобильник ладонью.]:– Какой масти была та империалистическая корова?