Эксгумация

74

На следующее утро я отправился на вокзал Виктория, а оттуда на автобусе поехал за город. В самом провинциальном по виду городке, я пересел на другой автобус, который шел до какой-то крохотной деревушки. Целых полчаса я пытался найти там какое-нибудь уединенное и укромное местечко. В конце концов я набрел на густую рощицу высаженных стройными рядами елей.

Я достал пистолет из сумки впервые после того, как купил его. Он был красив как никогда — воплощение законченной брутальности. Я до сих пор не мог поверить, что где-то существовали люди, которые постоянно прилагали умственные усилия к тому, чтобы улучшить дизайн устройств, предназначенных для убийства других людей, и никто этих дизайнеров не арестовывал и не называл их убийцами.

Взяв пистолет в руки, я почувствовал себя террористом-теоретиком от искусства, убежденным, что я и только я открыл идеальный инструмент для живописи. Мой металлический механизм был способен создать грандиозные кровавые цветки (как цветовод, работающий с плотью) — огромные прекрасные кроваво-красные цветки, разбросанные по стенам и зеркалам. Это была универсальная антикисть, поискам которой Джексон Поллок посвятил свою жизнь, — моментально создающая красно-серые композиции на все великие темы Жизни и Смерти, выдвигающая контраргумент в диспуте о способах работы над предметом искусства (окунание кисти или нажатие на курок), допускающая элемент случайности в творчестве (утрата контроля, но контроль за утратой контроля), демонстрирующая коллективную сущность любого истинного пулевого искусства. (Тук. Тук. Тук.) И мне предстояло организовать с ее помощью две конкретные смерти — нарисовать их на осколках зеркал в «Ле Корбюзье». Лондонская богема увидит самую потрясающую премьеру года — со вскрытием голов и артерий. Краске уже не нужно оставаться тайной метафорой крови. Я предложу публике пример самого аутентичного в мире «импасто» и самое подлинное изображение неоспоримой реальности — Смерти. Может, мне стоило позвонить в «Артфорум» и попросить их прислать двух-трех критиков на премьеру? Да и ресторанных критиков не забыть бы.

Я вставил магазин в рукоятку, подтолкнув его кистью, но без этого усилия можно было обойтись, потому что магазин вошел туда легко, как член в хорошо смазанное влагалище. Я пощелкал предохранителями, превратив свой механизм в опасное для жизни устройство.

Следуя инструкциям продавца, я взвел курок: так было нужно для первого выстрела. После него давление пороховых газов перевзводило курок автоматически.

Я направил оружие на ствол ближайшей ели. Мне нужно было нажать на курок, но я все не мог решиться на это: хотелось понять, насколько громким получится звук выстрела, прежде чем я его сделаю. На ум приходили самые разные аналогии — хлопок, щелчок, взрыв, треск.

День был солнечный, но слишком ветреный, так что я не чувствовал себя в безопасности. Звук мог распространиться на неожиданные расстояния в неожиданных направлениях. Поблизости находились фермы, и я не мог быть уверен, что никто не услышит выстрелов. Но возможно, здесь они никого не удивят. Может, местные жители просто подумают, что кто-то истребляет кроликов или бродяг. Да и выбора у меня, по сути, не было. Мне было необходимо испытать пистолет, и более надежного места я бы не нашел.

В этот момент мой мозг словно отключился, и я перестал осознавать действительность, а когда я очнулся, то обнаружил, что стою, приставив пистолет к виску.

Никогда прежде я не был столь близок к самоубийству. Конечно, мне бывало худо, например пока я валялся в больнице. Но когда у меня возникала потребность, не было средства для ее удовлетворения, и наоборот.

Секунду-другую я размышлял о возможности раскаяния: может быть, для всех было бы лучше, если бы я убил себя прямо там.

Но затем я представил себе Дороти на сцене, в роли леди Макбет, смывающей со своих рук кровь, и я понял, что эта женщина не способна в полной мере оценить всю глубину своей вины.

Может быть, за то неуловимое мгновение, что пройдет между моим нажатием на курок и разбрызгиванием мозгов Дороти, она осознает свою вину — медленно, как в киношном рапиде.

Внезапно я почувствовал, что во мне что-то разрывается, — как будто я был газетой и кто-то отрывал от меня полоску. Я ощутил гнев, возмущение, ненависть.

Если можно назвать конкретный момент, когда я окончательно решился на осуществление своего плана, то это было там, среди елок.

К черту Алана. К черту Дороти.

Я нажал на курок.

Звук был гораздо тише, чем я ожидал, и отдача гораздо слабее.

Да, — подумал я. — Умеют же немцы делать оружие.

Больше не опасаясь, что меня кто-то заметит, я пошел к стволу, чтобы изучить дыру в том месте, где я представлял себе голову Дороти.

В точке проникновения пуля должна была отщепить кусок дерева размером с мой кулак.

Подойдя еще немного ближе, я увидел сплющенную пулю, застрявшую во внешнем слое коры. Я лишь слегка тронул ее пальцем, и она упала.

Больше можно было не проверять, но я все же отошел на шаг-другой и еще трижды выстрелил в дерево, прямой наводкой, в упор.

Ничего. Ни разрушения, ни проникновения.

Мне подсунули холостую обойму.

Я вытащил ее из рукоятки и осмотрел патроны, которые внезапно перестали казаться такими уж красивыми. Но мой неопытный глаз ни за что не определил бы, что это не настоящие пули.

В сильнейшем расстройстве я доехал на одном автобусе до деревни, а на другом — до Лондона.

Нельзя было допустить, чтобы все мои планы, вся моя ложь и игра оказались напрасны. Такая малость не должна была мне помешать. Все нужно было проделать в определенном порядке. Неприятность с патронами надо было исправить. Иначе порядок был бы нарушен. И я исполнился решимости все исправить.

75

С автовокзала Виктория я позвонил на мобильник продавца, подведшего меня с пистолетом. Изо всех сил стараясь подавить злость, я договорился с ним о встрече в том же пабе. Человек сказал, что будет там через полчаса. В тот район юго-восточного Лондона я доехал на такси. Когда я вошел в грязный паб, он был уже на месте — болтал с хозяином, готовый заняться бизнесом.

— Пошли в туалет, — сказал я.

Он пошел за мной и запер за нами дверь.

— Ты, мать твою, продал мне холостые патроны, — сказал я и показал ему несколько патронов, которые держал в руке.

— В первый раз вижу их, — объявил он. — Честно.

— Они не настоящие.

— Ты забыл, что патроны, которые я тебе продал, были с золотистыми головками, а эти — с серебристыми. Посмотри.

— Да, вроде бы так, — припомнил я.

— Наверное, их кто-то подменил, — предположил он. — Спер. У кого был пистолет с тех пор, как ты его получил? Он же не всегда был при тебе, верно?

Еще бы.

Я вспомнил любопытство Энн-Мари по поводу содержимого моей сумки. Но неужели единственный человек, которому, как я думал, я мог доверять, начал меня обманывать? Пришла безумная мысль: где бы она смогла раздобыть холостые патроны к этому пистолету? Ответ один: она позвонила Психее и рассказала все полиции. Это означало не только то, что Энн-Мари подозревала о моей затее, но и что полиция знала о ней. Но тогда почему они меня не арестовали? Однако в тот момент у меня не было времени хорошенько поразмыслить обо всем этом.

— Мне нужны настоящие, боевые патроны, которые все к черту разнесут, если понадобится.

— Дай мне десять минут, — попросил он.

— А вдруг я тебя больше не увижу?

— Ты что думаешь, я из-за такой ерунды стану убегать из страны?

— Нет, — сказал я. — Но они нужны мне сегодня.

— Все будет нормально.

— И на этот раз я хочу их проверить.

Он помолчал.

— Это трудно, — наконец проговорил он.

— Но возможно.

Он посмотрел на зассанный пол, на свои ботинки.