Экскалибур

— Всего-навсего бард? — переспросил я, повторяя его последние слова. — Люди говорят, ты величайший из бардов.

Талиесин покачал головой, не поддаваясь на лесть.

— Всего-навсего бард, — настаивал он, — хотя и прошел обучение друида. Я восприял таинства от Келафидда в Корновии. Семь лет и еще три года учился я, и в последний день, вместо того чтобы взять в руки друидический посох, я ушел из пещеры Келафидда и назвался бардом.

— Но почему?

— Потому, — помолчав, объяснил Талиесин, — что на друида возложены многие обязанности, а мне того не надо. Мне, лорд Дерфель, нравится наблюдать и облекать в слова то, что вижу. Время — это история, и я хочу быть ее рассказчиком, а не творцом. Мерлин хотел изменить историю — и потерпел неудачу. Так высоко я заноситься не смею.

— А Мерлин потерпел неудачу? — переспросил я.

— Не в мелочах, нет, — спокойно отвечал Талиесин, — но в великом? Да. Боги уходят все дальше, и подозреваю, что теперь ни мои песни, ни Мерлиновы костры не в силах призвать их обратно. Мир обращается к новым богам, господин, и может статься, оно не так уж и плохо. Бог — это бог, и что нам за дело, который из них правит? К старым богам нас привязывают лишь гордыня да привычка.

— Ты хочешь сказать, нам всем должно принять христианство? — хрипло осведомился я.

— Мне все равно, какому богу ты поклоняешься, господин, — промолвил он. — Я здесь просто для того, чтобы наблюдать, слушать и петь.

И Талиесин пел; пел, пока в Силурии правили Артур с Гвиневерой. А на мне лежала тяжкая обязанность обуздывать безобразия Мордреда в Думнонии. Мерлин исчез — не иначе, в густых туманах далекого запада. Саксы присмирели — хотя по-прежнему точили зубы на наши земли, а в небесах, где навести порядок было некому, боги вновь затеяли игру в кости.

В первые годы после Минидд Баддона Мордред был счастлив. Война пришлась ему по вкусу — и он жадно предался новой страсти. Поначалу он довольствовался тем, что сражался под началом Саграмора — совершал набеги в умалившуюся Ллогрию либо истреблял саксонские отряды, посягающие на наш урожай и скот, но спустя какое-то время осмотрительность Саграмора стала его раздражать. Нумидиец отнюдь не собирался объявлять саксам войну и идти завоевывать земли, все еще принадлежавшие Кердику, где сосредоточились немалые силы, но душа Мордреда отчаянно жаждала сшибки щитовых стен. Как-то раз он приказал Саграморовым копейщикам следовать за ним во владения Кердика, но те отказались выступать без приказа Саграмора, а Саграмор запретил вторжение. Мордред досадовал и злился, но тут из Броселианда, бриттского королевства в Арморике, пришли просьбы о помощи, и Мордред повел отряд добровольцев сражаться с франками, осаждавшими границы короля Будика. Он провел в Арморике более пяти лет и за это время создал себе имя. В бою, как мне рассказывали, он не ведал страха, и Мордредовы победы привлекали под его драконий стяг все новых и новых бойцов. То были лихие люди без роду и племени, изгои и проходимцы, жадные до добычи, и Мордред стал для них истинным благодетелем. Он отбил у франков изрядную часть прежнего королевства Беноик, и барды воспевали его как возродившегося Утера и даже второго Артура, хотя доходили до Британии через серые воды и другие истории, в песни не вошедшие: рассказы о насилии, и смертоубийстве, и разнузданном разгуле.

Все эти годы Артур провел в сражениях: как он и предсказывал, в Повисе зверски убили нескольких Мэуриговых проповедников, Мэуриг потребовал, чтобы Артур помог ему покарать смутьянов, поднявших руку на служителей Божьих, и Артур поскакал на север, на одну из славнейших своих военных кампаний. Меня там не было, обязанности удерживали меня в Думнонии, но из рассказов мы узнали о том, как все было. Артур убедил Энгуса Макайрема ударить по бунтарям прямо из Деметии; Черные щиты Энгуса атаковали с запада, а войско Артура подошло с юга, и армия Мэурига, шедшая в двух днях пути от Артура, по прибытии обнаружила, что бунт подавлен и убийцы в большинстве своем захвачены, хотя несколько негодяев укрылись в Гвинедде, а Биртиг, король этой гористой страны, отказался их выдать. Биртиг все еще надеялся с помощью мятежников отвоевать у Повиса кусок-другой земли, так что Артур, пропустив мимо ушей призывы Мэурига к осторожности, ринулся на север. Он разбил Биртига при Кар Гее, а затем, не мешкая, под все тем же предлогом, что убийцы священников бежали дальше на север, повел свой отряд по Темной дороге в страшное королевство Ллейн. Энгус последовал за ним, и у песчаных дюн Форида, где река Гвирфайр сбегает в море, Энгус и Артур зажали Диурнаха в тиски и сокрушили армию Кровавых щитов. Диурнах утонул, свыше ста его копейщиков были перебиты, остальные в панике бежали. За два летних месяца Артур покончил с мятежом в Повисе, приструнил Биртига и уничтожил Диурнаха, во исполнение своей клятвы Гвиневере — отомстить за потерю ее родного королевства. Леодеган, отец Гвиневеры, был королем Хенис Вирена, но Диурнах нагрянул из Ирландии, взял Хенис Вирен штурмом, переименовал его в Ллейн — и Гвиневера стала бесприютной бесприданницей. Теперь Диурнах был мертв, и я думал, Гвиневера настоит, чтобы отвоеванное королевство перешло к ее сыну, но она не воспротивилась, когда Артур передал Ллейн в ведение Энгуса, надеясь, что тем самым отвлечет Черные щиты от посягательств на Повис. Лучше, чтобы в Ллейне правил ирландец, объяснял мне Артур впоследствии, ведь живут там по большей части ирландцы, а Гвидр навсегда остался бы для них чужим. Так что в Ллейне воцарился старший сын Энгуса, а Артур отвез меч Диурнаха в Иску — как трофей для Гвиневеры.

Я ничего этого не видел — я управлял Думнонией: мои воины собирали Мордредовы налоги и насаждали Мордредову справедливость. Большая часть работы приходилась на долю Иссы: он теперь был знатным лордом в своем праве, и я отдал ему половину своих копейщиков. А еще он стал отцом, и Скарах, его жена, опять ждала ребенка. Она жила с нами в Дун Карике, откуда Исса отбывал в разъезды по стране и откуда я, с каждым месяцем все более неохотно, выезжал на юг, на королевский совет в Дурноварию. На советах главенствовала Арганте, ибо Мордред распорядился в письме, что королеве, дескать, должно занять его место. Даже Гвиневера на собраниях совета вовеки не присутствовала, но Мордред настоял на своем; так что теперь советы созывала Арганте, а епископ Сэнсам стал ее главным союзником. Сэнсаму отвели покои во дворце, и он вечно нашептывал что-нибудь Арганте в одно ухо, а Фергал, ее друид, — в другое. Сэнсам проповедовал ненависть ко всем язычникам, но едва он понял, что либо разделит власть с Фергалом, либо вообще ее утратит, между былыми врагами воцарилось зловещее согласие. Моргана, жена Сэнсама, после Минидд Баддона вернулась на Инис Видрин, но Сэнсам остался в Дурноварии, предпочитая обществу жены доверие королевы.

Королевской властью Арганте просто-таки упивалась. Не думаю, чтобы она так уж любила Мордреда, а вот к деньгам питала пылкую страсть и, оставшись в Думнонии, распорядилась, чтобы налоги по большей части проходили через ее руки. Богатство лежало в ее сундуках мертвым грузом. Арганте не занималась строительством, как некогда Артур с Гвиневерой, не радела о восстановлении мостов и крепостей, она просто продавала собранное — будь то соль, зерно или шкуры, — за золото. Часть золота она посылала мужу — Мордред вечно требовал денег на нужды военного отряда, — а остальное ссыпала во дворцовые подвалы; в Дурноварии уже начали поговаривать, что город-де стоит на золотом основании. Арганте давным-давно вернула себе казну, спрятанную некогда близ Фосс-Уэй, и присовокупляла к ней все больше и больше. В накопительстве королеву неизменно поощрял епископ Сэнсам, который, в придачу к титулованию епископа всей Думнонии, теперь именовался главным советником и королевским казначеем. Я нимало не сомневался, что Сэнсам не упускает возможности погреть руки и изрядная толика сокровищ перекочевывает в его собственные погреба. В один прекрасный день я обвинил его в лицо, и епископ немедленно изобразил несправедливо обиженного.

— Что мне до золота, господин? — ханжески промолвил он. — Разве не заповедал Господь наш: не собирайте себе сокровищ на земле, но собирайте себе сокровища на небе? [4]

— Господь-то, может, и заповедал, — поморщился я, — да только ты, епископ, все равно душу за золото продашь и не ошибешься, ибо немало на том выгадаешь.

Сэнсам подозрительно зыркнул на меня.

— Выгадаю, говоришь? Это еще почему?

— Да потому что тем самым ты обменяешь дерьмо на деньги, вот почему, — отозвался я.

4

Мф, 6:19.

Своей неприязни к Сэнсаму я ничуть не скрывал, и он платил мне взаимностью. Мышиный король вечно обвинял меня в том, что я, дескать, за взятки беру с людей меньше налога, чем следует, и в доказательство ссылался на тот факт, что с каждым годом в казну денег поступает все меньше, да только недостачу эту породил не я. Сэнсам уговорил Мордреда подписать указ, освобождающий христиан от налогов, и должен признать, лучшего способа обращать заблудшие души церковь не знала вовеки. Мордред отменил указ, как только понял, сколь много душ и сколь мало золота на том выгадывает, но тогда Сэнсам убедил короля, что за сбор налогов с христиан должна отвечать церковь и только церковь. В течение года доходы росли, но затем христиане обнаружили, что дешевле подкупить Сэнсама, чем платить королю. Сэнсам предложил брать двойной налог с язычников, но тут воспротивились Арганте с Фергалом. Вместо того Арганте посоветовала обложить двойным налогом саксов, однако Саграмор отказался собирать разницу: еще не хватало, чтобы в заселенных нами областях Ллогрии вспыхнуло восстание! Стоит ли удивляться, что я терпеть не мог заседать в королевских советах и спустя год-два бесплодных пререканий вообще махнул на них рукой. Исса продолжал собирать налоги, но платили только честные люди, а с каждым годом честных людей становилось все меньше, так что Мордред вечно жаловался на безденежье, а Сэнсам с Арганте богатели.

Арганте богатела, но оставалась бездетна. Порою она наезжала в Броселианд, и один-единственный раз за долгое время Мордред вернулся в Думнонию, но и после этих разъездов Арганте ничуть не раздалась в поясе. Она молилась, она приносила жертвы и посещала священные источники в надежде забеременеть — но оставалась бесплодна. Помню, какая вонь стояла на советах, когда она носила пояс, пропитанный испражнениями новорожденного младенца, — якобы верное средство от бесплодия! — да только помогло оно не больше, нежели выпиваемые ежедневно настойки мандрагоры и брионии. Наконец Сэнсам убедил королеву, что чуда можно ждать только от христианства; так что, спустя два года после первого отъезда Мордреда в Броселианд, Арганте выгнала своего друида Фергала из дворца и при всем народе была крещена в реке Ффрау, что течет вдоль северной границы Дурноварии. В течение шести месяцев она ежедневно отстаивала службы в громадной церкви, что Сэнсам выстроил в центре города, но в конце этого срока живот ее оставался столь же плоским, как и до погружения в реку. Так что Фергала призвали обратно во дворец, а он привез с собой новые смеси из помета летучей мыши и крови хорька, весьма способствующие зачатию.

К тому времени Гвидр с Морвенной уже поженились и произвели на свет первенца: это был мальчик, и нарекли его Артуром, а впоследствии звали не иначе как Артур-бах, Артур-малыш. Крестил ребенка епископ Эмрис, и Арганте восприняла обряд как личную обиду. Она знала, что Артур с Гвиневерой христианскую веру особо не жалуют, и, крестив своего внука, они просто-напросто подольщаются к христианам Думнонии, чья поддержка им понадобится, если Гвидру суждено занять трон. Кроме того, само существование Артура-баха стало упреком Мордреду. Король должен быть плодовит, в том его долг — а долга своего Мордред не выполнил. И неважно, что он наплодил ублюдков по всей Думнонии и Арморике — наследника королеве он не дал, и Арганте нелестно отзывалась о Мордредовой увечной ноге, вспоминала зловещие предвестия при его рождении и уныло поглядывала в сторону Силурии, где ее соперница, моя дочь, оказалась способна нарожать новых принцев. Королева все больше впадала в отчаяние и даже запустила руку в сокровищницу и платила золотом любому мошеннику, обещавшему, что чрево ее наполнится, но все ведуньи Британии так и не помогли ей зачать, и, по слухам, половина копейщиков дворцовой стражи с этой задачей тоже не справились. А Гвидр между тем ждал своего часа в Силурии, и Арганте знала: в случае смерти Мордреда править в Думнонии суждено Гвидру — если только она не произведет на свет наследника.

В эти первые годы Мордредова правления я делал все от меня зависящее, чтобы сохранить в Думнонии мир, и поначалу отсутствие короля играло мне на руку. Я назначал магистратов, дабы Артурово правосудие оставалось в силе. Артур всегда любил справедливые законы, уверяя, что они удерживают страну в целости, подобно тому как кожаное покрытие крепко стягивает ивовые доски щита, — и усердно выискивал магистратов непредвзятых и совестливых. То были по большей части землевладельцы, торговцы и священники, и почти все достаточно богаты, чтобы успешно противиться растлевающему соблазну золота. Если закон можно купить, всегда говорил Артур, тогда закон ничего и не стоит; и Артуровы магистраты славились своей честностью, но очень скоро думнонийцы догадались, что магистратов нетрудно обойти. Заплатив Сэнсаму или Арганте, они могли быть уверены, что Мордред напишет из Арморики и распорядится о пересмотре судебного решения, и так, год за годом, я боролся с нарастающим потоком мелких злоупотреблений. Чем терпеть, что постановления их то и дело отменяются, неподкупные магистраты уходили с поста, а те, кто мог бы вынести свои обиды на суд, предпочитали улаживать распрю с помощью копий.