Экспертиза любви

Петр Сергеевич посмотрел на лаборантку и улыбнулся.

— Вот поэтому, Людмила Васильевна, я и не женюсь.

— А где же вы их заказали? Ведь это сложное дело, наверное? — удивилась Лена.

— Представьте себе, здесь, в городе. В мастерской при краеведческом музее. Там работает старый мастер. Он всю жизнь изготавливал макеты для музея. Лиса в заснеженном лесу выслеживает мышь. В поле гуляют фазаны — в общем, флора и фауна этого региона в натуральную величину.

— И моего сына, когда он в четвертом классе учился, как раз водили всем классом на экскурсию в этот музей. И я с ними ходила, — вспомнила Людмила Васильевна. — Я ж в родительском комитете всю жизнь была! Так я эти макеты помню. Они там уже лет двадцать как выставлены. — И Людмила Васильевна принялась на пальцах высчитывать сроки.

— Мне кажется, я тоже их помню, — Лена вдруг запрокинула голову и рассмеялась переливчато, взахлеб. Белая шишечка на ее горле слегка зашлась, как у птицы. — В краеведческий музей, наверное, школьников со всего города водят.

— Завтра у нас будет три макета. — Нос у Пети даже заблестел от гордости. — Огнестрельное, автотравма и повешение. Если эти получатся хорошо, завтра же сделаю следующий заказ.

— Да вы проказник, — Лена сама себе казалась обворожительной. — Еще вчера морочили мне голову с этими макетами, а сами, оказывается, уже все решили! — Рябинкин посмотрел на нее с удивлением.

— Я хотел узнать ваше мнение. Но решение было уже принято независимо от вас.

— Ну и какое же это решение?

— «Огнестрельный» макет будет условно называться «Случай в Техасе». — Рябинкин со значением поглядел на Лену и на Людмилу Васильевну.

— Это про Кеннеди, что ли? — весело изумилась Лена. — Обалдеть.

— И жена в машине будет? — спросила Людмила Васильевна.

— Будет. В розовом костюме, как полагается, — успокоил ее Рябинкин.

— Тогда и мне надо будет тоже такой же сшить, — высказалась Лена. — И шляпку. Таблеткой. Чтобы было полное соответствие. Преподаватель и макет — в одном тоне. Прихожу на занятие — а у меня на голове розовая таблетка. Студенты падают со стульев от восторга. Ой! — И Лена неожиданно икнула.

— Ну а дальше? — не утерпела Людмила Васильевна.

— Автотравму сделают по документам автокатастрофы с Михаилом Евдокимовым.

— Губернатор-юморист? Тоже соответствует. — Лене казалось, что она само остроумие. — Методичку к этому шкафу нужно переделать. В юмористическом духе.

— В третьем шкафу — повесившийся Есенин. Как я и говорил.

— А у Есенина методичка в стихах. — Лена внезапно помрачнела. — Фантастика.

— Почему?

— Потому что этого не может быть никогда. Мы же не хотим превратить занятие в цирк?

— Елена Николаевна! — Лаборантка строго посмотрела на Лену.

— Жаклин Кеннеди в розовой шляпке в нашей учебной комнате? Полное дерьмо. Так не бывает.

Людмила Васильевна с намеком взглянула на Рябинкина.

— Макеты сделаны, назад хода нет. Я уверен, что занятие будет проходить на самом высоком уровне, — сказал Петр Сергеевич. — Все, встаем. Пора немного проветриться и за работу.

— Вы, Лена, методички донести сможете? — Людмила Васильевна взяла целую охапку папок с методическими рекомендациями и вручила Лене. — Если сможете — несите. Во вторую учебную комнату. Шагом марш! — И Людмила Васильевна, развернув к дверям, придала ей нужное направление.

Лене ударил в нос запах бумаги, клея, картона.

— А-а-а-а! Апчхи! — Пахли пылью и влагой только что протертые методички. — А-а-а-а! Апчхи! — и все методички посыпались на пол из Лениных рук. — Апчхи!

— Ой, извините! — От чихания Лена как-то вмиг протрезвела. — Я соберу. Апчхи! Апчхи! — Она полезла в сумку за носовым платком. — Апчхи! — приступ чихания был силен, как никогда в жизни. — Апчхи! — Сумка вырвалась у Лены из рук и, перевернувшись, шлепнулась на пол. На пол полетели и расческа, и томик Светония, и платок, и кошелек… — Апчхи! Апчхи!

— Идите умойтесь. — Людмила Васильевна подвела Лену к раковине за руку, как маленькую. Господи, она еще и больная! Вот наградил бог ассистенткой. — При аллергии помогает.

— Да у меня никогда не было аллергии. Апчхи!

— Умывайтесь! — Лаборантка кинула Лене в руки чистое полотенце. Петр Сергеевич уже собирал с полу нехитрый Ленин скарб. Подняв обернутого в газету Светония, он не удержался и заглянул под обложку.

— Ого, что за книжки вы читаете.

Лена чувствовала себя несчастной. Полотенце пахло прачечной.

— А я их не читаю. Я на них гадаю. Апчхи. — Но это последнее апчхи после умывания было уже не таким сильным, как раньше.

— Ничего себе гадание, — удивился Рябинкин. — Про кофейную гущу слышал, по ромашке еще…

— Есть такое, — подтвердила Людмила Васильевна. — По печатному тексту. Хоть по газете.

— Это как?

— А вы раскройте книжку, там, где страницы замяты, и сами увидите, что мне сегодня с утра Светоний нагадал. — Лена сложила мокрое полотенце. — Куда его?

— Оставьте там, — кивнула в сторону Людмила Васильевна. Петр Сергеевич помотал книжку в воздухе — чтобы легче определить, где страницы действительно замялись.

— Ткните теперь в любое место. Только глаза закройте.

Рябинкин глаза закрывать не стал, но к Лениному удивлению впялился в то же самое, так поразившее ее в троллейбусе место и… «…Когда же он увидел, что со всех сторон на него направлены обнаженные кинжалы, он накинул на голову тогу и левой рукой распустил ее складки ниже колен, чтобы пристойнее упасть укрытым до пят; и так он был поражен двадцатью тремя ударами, только при первом испустив не крик даже, а стон…» Это про кого?

— Про Цезаря. — Лена смотрела на себя в зеркало над раковиной и думала, как хорошо, что она сегодня не стала краситься. Вот бы сейчас возилась с потекшими глазами!

— Гая Юлия?

— Да. — Она достала расческу.

Людмила Васильевна с завистью посмотрела, как Лена распустила свои пышные волосы, расчесала их и снова закрутила в пучок, заколола заколкой.

— …двадцатью тремя ударами… — пробормотал Петя. — Я что-то такое недавно слышал.

— Известная история, — Лена уже совершенно пришла в себя, только в желудке было неприятно от выпитого.

— А сколько было заговорщиков? — спросил Рябинкин. — Тоже двадцать три? По числу ран?

— Нет. Двенадцать или тринадцать. Когда первые раны были нанесены, они обезумели от восторга, что убивают Цезаря. И били куда придется. Но, видимо, все равно его боялись. Потому что врач, который лечил Цезаря и потом его же вскрывал, сказал, что только одна рана была смертельной.

— Откуда вы это знаете? — поджала губы Людмила Васильевна.

— А у меня отец был историком. Между прочим, профессором, заведовал кафедрой в педагогическом университете. — Лена произнесла это скромно, но не без гордости. — Он всю жизнь собирался расследовать до конца убийство Цезаря. Материалы собирал. Ему хотелось узнать, кто же именно нанес Цезарю единственную смертельную рану.

— И что же, узнал? — спросил Рябинкин.

— Не успел. — Лена помолчала. — Отец умер в прошлом году.