Экспертиза любви

— Мам, ты где?

— Я задерживаюсь. А ты дома?

— Нет. Только что вышла от проректора.

— Все в порядке?

— Долго объяснять… Если ты еще на работе, давай я к тебе приеду? Мне надо посоветоваться.

— Это срочно?

Лена подумала. Ну, в принципе, уже нет. И действительно, что она как маленькая? Чуть что — сразу к маме.

— Нет, можно подождать до вечера.

Мать сказала:

— Я хотела сделать тебе сюрприз. Приеду домой часа через два.

— Мне сегодня уже сделали один сюрприз.

— Так что, мне приехать?!

— Нет-нет. — Лена помотала головой. — Вечером можем поговорить. Пока!

Она спрятала телефон, развернулась спиной к реке, прислонилась к перилам. Вот он, перед ней — медицинский университет. Громада из трех теоретических корпусов. Клинические кафедры по больницам. Кажется, что главный корпус выступает вдоль бульвара вперед. Это из-за огромной лоджии с колоннами. Сколько раз они с ребятами прятались здесь под ее широкой крышей от дождя, от снега, от палящего солнца. Три года прошло после выпускного вечера. Ребята теперь уже специалисты. Некоторые заматерели — не подступись. В бюджетную аспирантуру с их факультета попала она одна. И вот итог: с диссертацией, но на нуле. Начинай все сначала. Не на конкурс же через «Медицинскую газету», в самом деле, подавать?

Лена едва подавила в себе желание тут же съездить на свою новую кафедру. Зачем? Завтра придет на работу и все увидит. Только ехать придется черт знает куда. Кафедра глазных болезней — та в центре города, при хорошей больнице, где собраны лучшие клиники университета. Кафедра судебной медицины — у черта на куличках, в «Тополях» — самом старом районе, на территории бывшего лепрозория. Господи, куда ты занес меня?

Она опять повернулась к университету спиной. Она и так все знает, чего на него смотреть? Теоретические корпуса занимают целый квартал. Внутри территории — парк. Два раза в год в парке устраивают бал. В конце июня по случаю выпуска, а в сентябре — по случаю приема. К деревьям привешивают китайские фонарики, внутрь вставляют лампочки. Фонарики горят всю ночь, в фойе главного корпуса гремит музыка, в самой большой аудитории студенческий театр выдает свой традиционный спектакль. А студенты — выпускающиеся или, наоборот, только что принятые, сидят в парке под деревьями на деревянных скамейках за деревянными столиками и пьют. Выпускники — с радости, что окончили институт. Поступившие — от страха неизвестности, что их ждет впереди. Три года назад, когда выпускали их курс, на ней было очень красивое платье. Ярко-синее. Оно и сейчас висит в шкафу. Кстати, завтра его можно надеть.

Лена посмотрела на часы. Ровно четыре. А может, надо было все-таки съездить на судебку, прежде чем соглашаться? Поговорить с заведующим? Вообще-то так и принято, прежде чем устраиваться на работу… Она уже ругала себя, что не сообразила вовремя. А теперь куда ехать? Рабочий день уже подходит к концу…

* * *

И, в общем, Лена сделала правильно, что осталась наслаждаться солнцем на набережной. На кафедре все равно уже никого не было. Заведующий Рябинкин еще с утра умотался куда-то по каким-то делам. А Ленин визит все равно ничего бы не изменил. Быстрякин ведь недаром предложил ей именно эту кафедру. И согласие Рябинкина на Ленину кандидатуру ему не требовалось. При дефиците преподавателей сразу на две ассистентские ставки Петр Сергеевич обязан был взять черта, не говоря уж об отличнице Лене.

И в самом Бюро в танаталогическом отделении, что располагалось на первом этаже, сейчас была тишь да гладь. «Случаев» — как называли эксперты по-свойски объекты судебно-медицинского исследования, в этот день было немного. Санитары уже вымыли обе секционные, уборщицы — полы в коридорах и теперь уселись чаевничать в комнатке под лестницей, употребляя к чаю, а часто и вместо него, чистый спирт, который в Бюро полагался всем — на обработку рук, инструментов и оборудования.

Хачмамедов уехал тоже. В комнате экспертов дремал на диване от скуки, закрыв лицо газетой «Аргументы и факты», дежурный эксперт Витя Извеков — мужчина рыхлый, флегматичный, лет сорока. Да еще Саша Попов, совершенно обалдевший за сегодняшний день, тупо наблюдал какую-то передачу по телевизору возле внутреннего телефона.

— Чего домой не идешь? — вдруг хрипло спросил внезапно пробудившийся от какого-то громкого выкрика из телевизора Извеков. Саша посмотрел на него — волосы всклокочены, газета измята, а в середине газетного листа вырезаны две дырки — для воздуха.

— Заключение от химиков жду. Телефон, что ли, не работает? — Саша приподнял трубку внутреннего телефона и прислушался к гудку. — Нет, работает. — Он разочарованно положил трубку на место.

— Так иди, сам сходи к ним на третий этаж.

— Я уже два раза ходил.

— И чего?

— Ничего. Разорались, что не могут ускорить химические процессы по моему желанию.

— У нас всегда все орут. Иди домой. Позвонишь им из дома.

— Я тебе что, мешаю?

— Мешаешь.

— А что ты делаешь?

— Сплю. Сейчас не высплюсь, ночью не дадут. — Дежурный повалился назад на спинку дивана, шлепнул газету на лицо и через минуту захрапел.

Тренькнул телефон. Саша взял трубку:

— Да, это я.

— Вы за заключением подниметесь или по телефону продиктовать? — ядовито прошипел голос лаборантки из химического отделения.

— Я уж набегался к вам сегодня. Диктуйте.

В трубке послышался шелест переворачиваемых страниц.

— Вы слушаете? — Лаборантка сильно шепелявила. Саша хорошо ее себе представлял. Она была уже в возрасте, но на передних зубах у нее стояла пластинка, как у маленькой девочки, и поэтому при разговоре изо рта часто брызгала слюна.

— Ну читайте же!

— Заключение. «В крови и моче от трупа Сергеева А. Л., 1993 года рождения, алкоголя не обнаружено».

Саша даже не удивился. Он это и подозревал. Хачеку, правда, он об этом не говорил, но сам-то хорошо помнил. Запаха алкоголя от трупа не было.

— Это все?

— Ссе-е-е, — как показалось, ехидно прошелестела трубка.

— А содержание наркотических веществ? Неизвестных ядов?

— Не с-с-се вам сразу. — В трубке хихикнули на прощание и дали отбой.

Дежуривший коллега перестал храпеть, приподнял газету и посмотрел на Сашу.

— Обнаружили?

— Пусто.

— У меня, когда я только начинал работать, такой же случай был — семьдесят колото-резаных.

— Семьдесят? — не поверил Саша. — Ни фига себе!

— Да. И тоже все непроникающие.

— Как же ты их описывал? Целый день, что ли?

— Ой, такая была х… Вручную. Тогда еще компьютеров даже не было. Пачку бумаги исписал. Весь изматерился.

— А отчего ты этот свой случай похоронил?

— Это женщина была. Ее муж ножом истыкал. Из ревности. Она еще сутки после этих ранений жила. Этот ревнивец ее сам в больницу и отвез. Причиной смерти я написал острое малокровие.

— Повезло, — сказал Саша. — При больничной смерти всегда есть отчего похоронить. А в моем случае и кровопотеря-то небольшая. Резаных ран практически нет. Много колотых, но неглубоких. Хрен знает, чем были нанесены. Будто курицу чесноком хотели нафаршировать. И несколько ран — колото-резаных. Скорее всего, от ножа. Один край тупой, как от обушка, а второй острый. От лезвия.

— Ты там внимательней смотри, — зевнул Извеков. — Могут и стамеской тонкой истыкать. Тогда лучше написать «колото-рубленые». Края ран надо хорошо соединять. И если будет дефект ткани — отлично. От ножа-то не бывает. А стамеску проще искать. Менты тебе за такой вывод будут оченно благодарны. Может, даже коньячком попоят.

— Ни фига не стамеска. — У Саши эти раны будто застыли в памяти. — Я края каждой раны проверял. Соединяются почти в линейку. Все-таки это был нож. Или ножи. А вот на плече две раны маленькие — как от ножничек с разведенными браншами, типа маникюрных. Но могут быть и просто две раны рядом, как совпадение. С разнонаправленными раневыми каналами.