Экспонат руками не трогать

От слов Никитича Витька тогда отмахнулся, не для него все эти сказочки писаны, но в лес все-таки собрался… километров на пятьдесят в тайгу ушел, до самого Медвежьего Бока… Там лес в реку упирается, берег крутой, высокий, подветренный, а внизу к поваленной сосне медведи рыбу ловить приходят.

Четверо суток провел Витька в тайге, на обратной дороге даже заплутал, если бы не собака, которую ему Никитич дал с собой, мог и сгинуть.

А как вернулся в поселок, так сразу ее увидел. Ладная, высокая, стоит у заготконторы с бригадиром разговаривает. Коса черная, в руку толщиной, с блестящим отливом, а глаза ярко-синие и смотрят смело, будто с вызовом.

– Откуда же ты такая красавица приехала? Что-то я тебя раньше здесь не встречал.

– Так из отпуска. У родителей в Уссурийске гостила. – Улыбка осветила лицо девушки.

– И как же тебя зовут, красавица?

– Глафира, Глаша, – ответила она. – А вас как?

Витька даже чуть рюкзак из рук не выронил, смотрит на нее и молчит, как зачарованный. «Бывает же такое! Никак и вправду Бурхан постарался, вместо одной Глафиры другую ему нашел, да еще какую!»

В поселке Глаша Петрова заведовала библиотекой, приехала по распределению после техникума. Именно тогда, через ее красоту, Виктор и пристрастился к чтению. Тем более что время свободное у него появилось, а заняться по большому счету было нечем. А в библиотеке и разговор культурный, и интерес. Только на Глашу его обычные подходцы почему-то не действовали, хоть встречала она его всегда с улыбкой и слушала с интересом. Приветливая, вежливая, но не более…

– Не ты первый, парень, не ты последний, кто к нашей Глафире клинья подбивает, – сказала Витьке хозяйка, у которой он в совхозе комнату снимал. – Зря стараешься. Жених у нее есть, скоро приехать должен. Он в Москве институт закончил, на охотоведа выучился.

Через неделю Витька сам с этим охотоведом познакомился, но в библиотеку все равно ходить не перестал. «Ничего, я упорный. Еще посмотрим, чья возьмет».

Зима в Уссурийском крае не в пример колымской – короче, светлее, тише. Нет здесь таких ветров и сырого холода. Хотя тоже бывает, когда мороз за сорок градусов месяц стоит. Но для пушного зверя это даже полезно. Перезимовали гагатинцы хорошо – пушнины, мяса в тот год сверх плана сдали. А по весне надумал председатель новые технологии в работу внедрять. Понятное дело, Глафирин охотовед выслужиться захотел. Тоже нашелся, умник.

Послали их как-то раз вместе с Ефимовым в тайгу новые капканы на соболя настораживать. Поклажа у обоих тяжелая, поэтому шли не спеша. Витька все больше молчал, чего зря языком молоть, а умник Глафирин, Игорем его звали, как лектор в клубе, рта не закрывал. Сначала про новые промысловые технологии мозги полоскал, а потом, будто специально, про свою личную жизнь стал Витьке докладывать. Так все, мол, у них с Глафирой расчудесно складывается, что хоть в присядку пляши. Свадьбу в Уссурийске отпразднуют, и назад в зверосовхоз, председатель им уже жилье обещал. И говорит, и говорит, будто его за язык кто-то тянет. Если бы умник этот про свадьбу тогда не сказал, может, и жив остался бы… Потому что у Витька от его слов будто черная пелена перед глазами встала. Такая ненависть накатила, что он сам толком не понимал, что делал, что говорил и как предложил охотоведу до Медвежьего Бока дойти, к тому самому обрыву его подвел… А дальше… тайга следы укроет, зверь-то по весне голодный.

Искали Игоря всем совхозом, неделю, а то и дольше… На поиски охотоведа Витек ходил в первых рядах, и так прилюдно себя винил, что ему поверили. И милиционер, который из района приезжал, тоже. Витьке фарт и тут не изменил – никто так и не догадался…

Потом Ефимов обождал несколько месяцев и в библиотеку пошел, к Глафире. Обхаживал ее долго, по-умному, без напора, но все равно ничего у него не вышло. Глафира держалась как кремень.

– Ты, Виктор, на меня зря время не трать, не могу я Игоря забыть.

– Эх, хороша Глаша, да не наша! – с улыбкой ответил он, а у самого слезы в глазах стоят. Внутри словно оборвалось что-то.

«Ну, коли так, нечего дольше в этой глуши сидеть. – В один день собрался и уехал. Решил: Сначала в Уссурийск, а там посмотрим…»

Синеглазая Глафира еще долго у него перед глазами стояла, ночами снилась. С тех пор ни к одной женщине не испытывал Витька Ефимов ничего подобного. Казалось бы, столько баб в его жизни было, взялся как-то подсчитывать, да на пятом десятке со счету сбился… И если проклевывалось в его душе что-то отдаленно напоминающее любовь, то Витька безжалостно давил это в зародыше. Потому что к бабьему племени у него раз и навсегда отношение переменилось. Чем к ним хуже, тем лучше. Слабости тут не место.

Даже когда Ефимов жениться надумал, то жену свою, молоденькую девчонку москвичку (по этой причине он, кстати, и женился), всегда в строгости держал. Познакомились они в Ялте, Витька тогда спасателем на пляж устроился, на сезон. Вся работа плавать да по пляжу ходить, мышцами поигрывать. Вот уж где от баб ему отбоя не было. Нина к его вышке сама подошла и, краснея, о какой-то ерунде спросила. Разговорились, вечером с ее подружками в кафе пошли, потом на танцы. Смотрит Виктор, девчонка-то как пластилин– тает. Зацепило, значит, крепко зацепило. Тогда Ефимов и решился предложение сделать, как-никак ему двадцать восьмой год пошел. С каникул Ниночка вернулась с опозданием и не одна. Дождалась Москва-столица Витьку Ефимова. Правда, с родителями невесты в профессорской семье поначалу не все гладко было. Но куда ж они денутся с подводной лодки!

С Ниной они прожили шесть лет, из которых пять Виктор в юридическом заочном учился. Не успел диплом получить, как совместная жизнь дала трещину. Нинка из-за детей очень переживала – после первого аборта она по-женски заболела, долго лечилась, но все без толку. Вот нервы у нее и сдали. Ревновать стала Виктора к каждой юбке, не без повода, конечно, и скандалы закатывать. Один раз даже кухонный нож схватила. Тогда Витька в нервную клинику ее отвез, а сам на развод подал. Тем более что надежный тыл у него уже имелся – двухкомнатная квартира в самом центре Москвы, с хозяйкой он за несколько месяцев до развода сошелся – Лина, образованная дамочка, кандидат наук, археолог, уже в возрасте, зато безо всякого романтического тумана в голове.

– Меня в Москве не будет месяца три, хочешь – живи, коли ты такой бездомный, – мимоходом сказала она Виктору, собирая сумку.

Виктор поблагодарил хозяйку за широкий жест, но пожить в ее квартире ему так и не пришлось. Оседлая жизнь надоела, он уволился с работы и уехал вместе с Линой в археологическую экспедицию в Узбекистан. «К северу от Самарканда, за небольшой, пересыхающей летом речушкой Сиаб тянутся мрачные серо-желтые холмы. Уже более ста лет они, как магнит, притягивают к себе русских исследователей, путешественников, храня под тоннами песка и пыли тайны древнего Афросиаба», – писали в газетах.

– Афросиабом звали одного героя, мифологического короля Турана из поэмы «Шахнаме», – объяснила Виктору Лина, – так же называлось и городище, где 2000 лет назад вовсю кипела жизнь, шла торговля, процветали ремесла.

Крупномасштабные раскопки под Самаркандом были предприняты уже в советское время, а с 1965 года после целой серии уникальных находок у подножия Афросиаба вырос большой палаточный городок. Как в настоящем городе, в нем было все, что требовалось для работы и отдыха: современное оборудование, автопарк, фотолаборатории, медпункт, кухня с холодильниками, душевые, были даже волейбольная площадка и стол для пинг-понга.

– Поначалу, Вить, работа может показаться тебе немного нудной, – объясняла Лина. Вдохнув полевой воздух, она, казалось, помолодела лет на десять-пятнадцать. Выцветшие шорты, футболка, кепка с козырьком – ни дать ни взять студентка на практике. – Тут, как говорится, «копай глубже, кидай дальше», хотя копают только на штык, глубже нельзя – подъемного материала много. Ну да ничего, недельку, две покопаешь, потом переведем тебя на зачистку – это дело более интеллектуальное, тонкое, терпение требуется.