Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Командир патруля о чем-то говорил с водителем. Остальные осматривали машину. Вроде бы как небрежно, но достаточно внимательно. У одного из них невесть откуда в руке появилось зеркальце. Отработанным движением боевик насадил его на длинную палку и засунул это нехитрое приспособление под машину. С помощью зеркала он проверял, нет ли на днище каких-либо подозрительных предметов. Взрывчатки, например. Еще один из боевиков достал сканер и прошелся вокруг нашего «джипа». Убедившись, что в машине нет никаких дополнительных источников излучения, он кивнул командиру. Начальник сделал шаг в сторону и отрывисто приложил руку ко лбу, словно отдавал честь. Снайпер снова исчез в зарослях. Дорога была свободна.

Вскоре наша машина подъехала к глиняному забору, который можно было и не заметить в джунглях. Я понял, в чем дело — стена была измазана коричневыми и зелеными полосами, расцветка была подобрана точно в тон колумбийской сельве. «Лендровер» с достоинством, не торопясь, перевалил через некое подобие «лежачего полицейского», невысокий бугорок поперек грунтовки, и перед машиной открылись ворота такой же точно зелено-коричневой расцветки.

За воротами оказался самый что ни на есть обычный военный городок. Аккуратно расставленные по всей его территории длинные казармы, между которыми открывался квадратный плац. Все как в армейской части. С одним только исключением. Казармы были деревянными и открытыми, как бунгало, а с угловатых крыш свисали плотно уложенные один к одному широкие пальмовые листья. Над небольшим плацем была натянута маскировочная сетка, один конец которой был прикреплен к козырьку над единственным каменным строением на этой базе.

На крыльце появился бородатый человек в очках. У него было замечательное лицо. Оно казалось неопрятным, даже несмотря на идеально сидевшую форму. Его ботинки сверкали на солнце, как батареи телескопа Хаббл. Светлозеленые рукава его френча были закатаны по локоть так идеально симметрично, что, казалось, ширина манжетов выверена до единого миллиметра. Его круглые очки, отбрасывая на меня лучи сияния рыжей оправы, намекали, как минимум, на цену в пятьсот долларов, которую владелец заплатил за диоптрии. Нарукавник с цветами колумбийского флага красовался на его левом плече без единой складки. Но, если отбросить все эти детали, лицо человека на крыльце было помятым и небритым, как у московского дворника. Такая перманентная небритость, которую многие безуспешно пытаются выдать за интеллигентность. Знаете, среди демократических политиков на постсоветском пространстве одно время была целая мода на такую небритость, за состоянием которой, кстати, они тщательно следили. Особенно много таких людей было в Украине, и я на них достаточно насмотрелся. Трехдневная щетина, по мысли ее носителей, должна была вызывать симпатию и доверие у молодых избирателей. Но происходило как раз совсем наоборот. Из-за черных, с проседью и даже совсем седых зарослей на лицах подобных персонажей, обещавших дать людям вдоволь свободы, предательски выглядывало недавнее бурное прошлое. Караваны товара, двигавшиеся туда-обратно через бывшую границу СССР, жесткие ненормативные диалоги с противниками, и деньги, которые, несмотря ни на что, пахли хуже, чем колумбийские джунгли. В некоторых случаях это было не прошлое, а настоящее. Интеллигентная щетина и собственно лицо такого политического персонажа существовали отдельно друг от друга, как параллельные миры, которые ни за что не могут пересекаться. Как будто небритость это результат работы начинающего театрального гримера. Вот такое точно лицо пряталось за щетиной незнакомого мне команданте. А еще оно напоминало мне какую-то умную и опасную собаку с приплюснутым носом. В общем, очень скоро, буквально через несколько минут я узнал его имя. Это был Рауль де Сильва. Главный специалист повстанческой армии по финансам.

Мы вышли из машины и поднялись на крыльцо. «Рауль», — скромно улыбнувшись, команданте протянул мне руку. Со своими колумбийскими коллегами он обошелся лишь коротким бессловесным кивком головы, хотя у тех сработал рефлекс, их правые руки взметнулись было в направлении команданте, но потом безвольно обвисли. В общем, мне сразу стало ясно, кто же настоящий хозяин в этих джунглях.

«Проходите,» — сказал Рауль. Но проход в дом не уступил, как это сделал бы на его месте любой вежливый человек, а просто двинулся вперед, как бы предлагая следовать за ним. Охраны рядом с команданте я не заметил. Но наверняка она была где-то недалеко. Человек, владевший всеми финансовыми нитями ФАРК, просто не мог никогда и нигде чувствовать себя безопасно, даже среди своих.

В помещении было довольно пусто. На белой штукатурке стен то тут, то там, красноватыми агитационными пятнами пестрели плакаты с Мануэлем Маруландой. На одних главный идол ФАРК вдохновлял коммунистически настроенную молодежь. На других гордо наблюдал за колоннами повстанцев, которые с автоматами на сильных плечах вышагивали перед трибуной. Седая небритость Рауля де Сильвы на этих плакатах местами выглядывала из-за плеча Маруланды. Вообще-то Маруланда был легендой. А Сильва ее эхом, отголоском. Маруланда начал свою войну против капитализма в Колумбии где-то в шестидесятых годах. Он не был столь идеалистичен, как Че Гевара, но в личной смелости ему не отказать. До начала девяностых этот человек лично участвовал во всех крупных операциях, которые планировал главный штаб ФАРК. Количество побед в его рейтинге настолько превышало количество поражений, что от своих соратников он получил прозвище Тиро Фихо, Снайпер. Маруланда, вне всякого сомнения, был мощным лидером, самой харизматичной личностью континента, сердцем партизанского движения. Но мозгом ФАРК был Рауль. Де Сильва умел находить деньги на революцию даже там, где денег в принципе искать не стоило. Рауль понимал, насколько коррумпирован весь наш мир, и активно использовал взяточничество для достижения любых целей. Он раздавал деньги политикам и фабрикантам, зачастую не задумываясь об их количестве, и политики с фабрикантами, возможно, сами того не желая, начинали работать на колумбийскую революцию. На самоуничтожение. Рауль был холодным и бесстрастным, как вычислительная машина. Он почти никогда не совершал ошибок. Почти, потому что все же, как и всякий человек, он имел одну страсть. И она называлась Маруланда. Своему вождю де Сильва был бесконечно предан. Иногда в ущерб своим личным интересам. Поэтому умный финансист Рауль с акулами капитализма был хитрым, как лис, но в то же время оставался предельно честным перед всем своим партизанским движением. Он ворочал сотнями миллионов долларов, песо, евро, но при этом на себя тратил не больше, чем того требовал его скромный холостяцкий быт.

Лишь однажды он воспользовался служебным положением, чтобы приобрести на общественных началах предмет роскоши. Увидев в журнале «Тайм» фотографию Махатмы Ганди в круглых очках, де Сильва попросил своих агентов купить ему такие же. «Я хочу», — сказал он впервые за всю свою партизанскую биографию, и революция ему не отказала. Агенты перестарались, и привезли в джунгли чудесный экземпляр с золотой оправой и стеклами «хамелеон». Добрые простоватые гандиевские очки в роговой оправе этот оптический прибор напоминал лишь очертаниями и, в отличие от оригинала, наверняка стоил целое состояние. Рауль до этого обычно носил дешевые пластмассовые солнцезащитные очки. Получив обновку, он аккуратно снял дешевый пластик и, водрузив на его место золото новой оправы, сказал своим людям: «Вы потратили наши деньги на пустяки.» Гонцы вытянулись во фрунт и еще долго ждали жестких санкций со стороны финансового директора революции. Но никаких репрессий не последовало. Конечно, они не знали, что Маруланда лично похвалил выбор де Сильвы и сказал ему с мудростью повидавшего жизнь старого бухгалтера, что, мол, солидный человек должен выглядеть солидно.

«Пройдемте», — сказал мне де Сильва, и я, не дожидаясь повторного приглашения, двинулся за ним вдоль плакатов на стенах. «Чай будете?» — бросил мне через плечо команданте. Здесь все пьют чай. Мне слегка надоел терпковатый вкус «мате де кока», но я в знак согласия промычал «угу», и мы вошли в кабинет финансового гения.

Там был полный беспорядок. Казалось, в кабинете де Сильвы только что провели обыск с пристрастием. На полу лежали обрывки газет, пустые подсумки от магазинов к автомату Калашникова, какие-то истоптанные плакаты, кажется, такие же, как и на стенах в коридоре. Вот где истинная демократия, подумал я, увидев прямо на подбородке Маруланды рифленый след от пыльного армейского ботинка. В дальнем углу комнаты были свалены радиостанции «моторола» без батареек, штук десять, не меньше. Слева и справа от двери стояли стеллажи до потолка. Они были забиты книгами, журналами и видеокассетами. На нижней полке одного из стеллажей пылилась зеленая холщовая сумка, из которой, как два напряженных мужских члена, торчали зеленые головки выстрелов от РПГ. Самого гранатомета поблизости не было видно. Смысл присутствия этих зарядов в комнате мне был непонятен. Где-то на подоконнике пристроился никелированный чайник, единственный блестящий предмет в этой комнате. Впрочем, не единственный. На столе, который стоял в центре комнаты, со скромным достоинством возвышался ноутбук «маккинтош» в титановом корпусе цвета «металлик». Предмет явно дорогой и весьма активно используемый, судя по следам сигарного табака на его клавиатуре. Стол под компьютером, словно скатертью, был накрыт картой Колумбии. Все обозначения на карте были на английском, а в левом углу я рассмотрел эмблему с четырьмя скрещенными мечами и надписью «Joint Chiefs of Staff». В переводе на русский «Объединенный комитет начальников штабов». Карта американская. Меня так и подмывало спросить, откуда у де Сильвы этот документ. Но я воздержался от вопроса. Сейчас благоразумнее всего было молчать и слушать.

Де Сильва убрал компьютер со стола и поставил его на пыльный стеллаж, рядом с зелеными боеприпасами в состоянии эрекции. Рукой пригласил меня к столу. Точнее, к карте. Не успел я наклониться над ней, как на столе чудесным образом появился чай в серебряных подстаканниках. Рауль отхлебнул глоток горячей жидкости и тут же достал короткую сигару из верхнего кармана своего френча. Потянулся за перочинным ножом — он лежал на полочке с книгами — обрезал конец сигары и сунул ее в рот. Пламя бензиновой зажигалки блеснуло в стеклах дорогих очков.

«Будете?» — спросил он меня.

«Нет, я курю только листья Монтеррея,» — ответил я.

«Нет проблем, „Ойо де Монтеррей“ Вам сейчас принесут.»

Я услышал, как за моей спиной по цементному полу глухо и быстро застучали подошвы солдатских ботинок охранника. А через минуту, или что-то около того, сидя на складном стуле возле американской военной карты, я с наслаждением вдыхал терпкий и вкрадчивый дурман любимых тонких сигариллос. Разговор очень быстро перешел в деловое русло. Де Сильва свободно владел английским. Я тоже не нуждался в услугах переводчика.

«У нас есть несколько часов, чтобы обговорить детали операции. Через два-три дня мы сворачиваем наши позиции в Путумайо. Цена Вас, насколько я понимаю, устроила?» — де Сильва посмотрел на Рокоссовского, который оставался в комнате. Кстати, единственный из партизан, и это для меня было очень важно.

«Есть проблема,» — говорю я де Сильве. — «Технического порядка. Вы хотите, чтобы я доставил груз сюда» — и я ткнул пальцем в точку на карте, где-то между Боготой и Мокоа. — «Это так?»

Рауль и Рокко кивнули в знак согласия.

«Там негде сесть. Там сплошная сельва и у вас там нет ни одной площадки. Единственное, что я могу сделать, это посадить борт в Кали, но там, кажется, порядки устанавливают ваши конкуренты.»

Город Кали был основной базой Мигеля Родригеса, главы второго по обороту наркокартеля Колумбии. Родригес вооружал и финансировал отряды самообороны, «парамилитарос». Это были что ни на есть отпетые бандиты, главной задачей которых была защита наркобизнеса в Кали. «Парамилитарос» проводили самые настоящие карательные акции, убивая крестьян, которые продавали «пасту де кока» эмиссарам ФАРК. Правительство сквозь пальцы смотрело на деятельность Родригеса и его «парамилитарос», поскольку нуждалось в союзниках против коммунистической герильи. Скажу откровенно, мне не нравится коммунизм, с де Сильвой я имел дело только на почве бизнеса, и он это хорошо понимал. Но с местными антикоммунистами я вообще не хотел иметь никаких дел. Впрочем, Рауль вряд ли допустил бы подобный поворот событий.