Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Через два часа мы уже были в гостинице на центральной площади Мокоа, в пятидесяти метрах от местного управления полиции. По улицам города бродили полицейские патрули, снаряженные почти по американским стандартам. Кевларовые синие шлемы, форма с наколенниками, массивные бронежилеты под разгрузкой, набитой боеприпасами. У каждого полицейского в руках было по новенькой винтовке М-4. Оружие они держали тоже по-американски. Почти на уровне груди, стволом вниз, указательный палец правой руки под курком. Мы у полицейских особого интереса не вызвали. Грязный крепыш-европеец и две хохочущие девицы, нырнувшие в первый попавшийся свободный номер. Что же тут может быть подозрительного?

Это был совершенно сумасшедший сексуальный эксперимент. Мы оказались в постели втроем. Я продолжал чувствовать себя заложником. Две колумбийки доминировали надо мной и делали все, что хотели. Перед моим лицом мелькали спутанные волосы над огромными глазами с расширенными зрачками, смуглые бедра, дрожащие соски. Белозубый частокол не хотел прятаться за полными губами, с которых слетал крик восторга. Не крик даже, а хищный клич. Причем, я уже не мог определить, кому из двоих подруг он принадлежит. Они набросились на меня, как две пираньи, пожирая мою плоть, высасывая мою кровь, терзая мое сознание. И они никак не могли насытиться.

Сейчас я понимаю, что с ними тогда случилось. Им бы не воевать, а любить своих латиноамериканский мужчин со всей силой южной страсти. Заниматься домом, а не делать революцию. Полуаскетичная жизнь в джунглях поломала их психику. Они, созданные для любви, превратились в оружие классовой борьбы, такое же жестокое и безотказное, как мои автоматы. Они стояли в строю, ползали в грязи, воевали и убивали. Они выкрикивали команды и приказы. Они стонали на операционных столах вместо того, чтобы стонать в постелях. А в это время любовь жила у них внутри. Она им мешала воевать, как гнойный нарыв. Давление растет, сознание давит на любовь, любовь разрывает изнутри. И вот прорвало. На моем месте мог быть кто угодно. Любой наркокурьер оказался бы в этой постели, будь он пассажиром старой «тойоты». Любой партизан, вырвавшийся случайно из леса, был бы уложен девицами на обе лопатки. Только не этот терминатор Рокоссовский. И не полусумасшедший банкир де Сильва. Эти живо бы отправили девушек в расход. А девицы балансировали на краю своей жизни, прорываясь сквозь меня, словно сквозь узкую дверь, в пространство своей внутренней свободы.

Два красных платья лежали на полу и казались мне пятнами разлитого вина. Или крови. Сладкий запах женской секреции смешался с запахом «Ойо де Монтеррей», раскрошившихся в моем кармане. Два миллиона двести двадцать пять тысяч долларов глуповато лежали в углу комнаты, загораживая дорогу в полуоткрытую дверь ванной комнаты. Оттуда, подчиняясь такту генератора, который молотил во дворе гостиницы, мигала лампочка. Наш ритм был совсем другим. Впервые в жизни я почувствовал себя полным дерьмом, извращенцем и подонком. Дело было не в сексе, а в моей работе. Чем больше сюда попадет моего товара, тем больше таких несчастных и жадных до любви девиц окажется в джунглях. И у них никогда не будет спортивного самолета, чтобы улететь отсюда.

Стоп, говорю я себе. Это просто секс втроем. Эти девушки просто обычные самки, истосковавшиеся по члену. Эти деньги я получаю только за доставку. Я не знаю, что будет в контейнерах, и мне до этого нет никакого дела. Поэтому нужно прекратить бессмысленные рефлексии. Я дал себе команду расслабиться и нырнул поглубже в пучину сексуальных наслаждений.

Мы расплескивали свою энергию несколько часов кряду и потом затихли. Плосконосая разметала во сне руки и счастливо улыбалась. Ее голое тело заняло полпостели, правая нога девушки лежала на моей левой. С другой стороны тихо посапывала ее подруга, удобно спрятав лицо у меня подмышкой. У нее были потрясающе красивые волосы. Гладкие и блестящие, как шелк, они отражали свет луны за окном. А, может, это был просто уличный фонарь. Настала ночь.

Я тихонько высвободился из-под пряной тяжести двух женских тел и пошел в ванную. Посмотрел в зеркало. На меня оттуда выглянуло глуповатое лицо с карими глазами чуть навыкате. Многодневная небритость делала человека в зеркале немного похожим на колумбийца. Тогда среди местных мачо была мода на щетинистые лица. Я ненавидел себя. Я понимал, что меня использовали, причем, использовали по назначению. Эти две девицы вполне могли завалить меня в лесу и взять себе мои миллионы. Но вместо этого они бросили деньги возле ванной и взяли меня самого, как хотели. Взяли мой член, словно купили его в дешевом колумбийском секс-шопе. Не купили даже, а украли.

Стало душно. Я не спеша оделся и вышел на улицу. У входа в гостиницу стояло несколько складных столиков под матерчатым навесом. Я сел за ближайший и стал ждать официанта. В гостиничном ресторанчике, кроме меня, был еще один посетитель, плотная спина которого нависала над столиком. Даже со спины что-то выдавало в нем иностранца.

Официант долго не подходил, но меня это не раздражало. Я смотрел, как ветер раскачивал светящуюся гирлянду над входом в отель. По пустынной улице невдалеке от гостиницы туда-сюда прохаживался полицейский. Он, то и дело прикрывая рот, шептал какие-то глупости в трубку мобильника. Явно тратил служебное время на личные разговоры. Гирлянда над входом в гостиницу внезапно потухла. И одновременно с темнотой наступила пронзительная тишина. Заглох генератор. Вот как, а я уже настолько привык к шуму двигателя, что перестал его замечать. Полицейский перед гостиницей включил фонарик.

«Fuck» — тихо выругался я по-английски.

Луч фонарика метнулся ко мне и перепрыгнул на единственного, кроме меня самого, посетителя этого заведения. Спина зашевелилась. Человек развернулся ко мне. Лица я не успел разглядеть, оно оказалось в темноте, как только полицейский фонарик потерял к нему интерес.

«Американец?» — спросил меня сосед. Судя по произношению, он увидел во мне соотечественника.

«Нет, но тоже гринго,» — ответил я уклончиво.

«Почему гринго?» — переспросил голос из темноты.

«В этой стране все иностранцы гринго».

«Да, это верно» — услышал я понимающий вздох за соседним столиком. — «Выпьешь?»

«Я бы выпил, да никто не наливает.»

«Погоди, сейчас они перебросят свет на другой генератор, и официант освободится.»

Здесь, как видно, в целях экономии официант выполнял еще и функции электрика. С генератором он управлялся, пожалуй, лучше, чем с посетителями. Вскоре двигатель затарахтел, набирая обороты, и лампочки снова ожили. На пороге гостиницы, вытирая руки о передник, появился курчавый парень.

«Cerveza?» — вопросительно кивнул он мне. — «Пиво?»

«Две сервезы,» — повелительно произнес мой сосед. — «Я плачу.»

Теперь я мог рассмотреть его лицо. Круглое, с большими отвислыми щеками, оно напоминало розовую грушу. Ее воображаемый хвостик прятался под джинсовой кепкой-бейсболкой, а широкая часть заканчивалась где-то на уровне груди, минуя стадию шеи. И все же, человека, который хотел угостить меня пивом, следовало, скорее, назвать крепышом, чем толстяком. Он был крупный и широкоплечий. За его плечами угадывались примерно пятьдесят лет простой, тяжелой и не всегда сытой жизни. Он явно любил поговорить за бокалом пива и сам располагал к общению. Люди моей профессии, как правило, стремятся ограничить общение с незнакомыми людьми. Но сейчас мне почему-то захотелось поговорить как раз вот с таким случайным собутыльником, погрузиться в чужую историю, и забыть на некоторое время о своей.

«Ричард. Ричард Крукоу,» — протянул он мне руку, как только переместился за мой столик вместе с двумя пинтами пива. Здесь его разливали в нестандартные по нашему представлению шестисотграммовые бутылки. Это соответствует, примерно, одной пинте. Почему в бывшей испанской колонии меряют пиво английскими мерками, для меня и до сих пор непонятно.

«Крукоу?» — повторил я за ним. — «Звучит, как русская фамилия. Крюков. Наверное, у тебя в роду были русские?»

«Ни одного!» — гордо заявил мой новый знакомец. Хлебнул пиво прямо из горлышка бутылки и хмыкнул.