Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Я не стал отказываться. И снова отправился в неизвестность. А по дороге узнал много любопытных подробностей. Мы сели в мой автомобиль, вернее, в машину, позаимствованную мной у журналиста Джимми. За рулем был Джонсон. Он внимательно следил за дорогой и, не умолкая ни на секунду, рассказывал историю своего удивительного спасения.

— Мистер Шут, Вы, конечно, понимаете, что все это было неспроста. Джунгли, дорога, остановка. Тайлер хотел пустить кровь Симбе. Он думал, что это остановит рэбелов. Он до сих пор так думает. Вот мы и решили сдать ему Вас вместе с этим русским журналистом. Скормить, как наживку. Серджем, кажется его так зовут. А фамилию я не запомнил. Сложно выговорить. Ну, ладно. Пойдем дальше. Был у нас один человечек среди повстанцев. Вы его должны знать, его зовут Крейзибулл. Вернее, звали. Долго его подкармливали, несколько лет подряд. Еще с тех времен, когда он к банде Симбы босяком прибился. То денег подбросим. То травы. Таких мы содержали много. Но этот пошел в гору. Стал начальником, «генералом», как они себя там называют. И Тайлер решил, что Крейзибулл это единственный шанс. Не старший Тайлер. Не президент, а Чакки, конечно. В общем, решил он заказать покушение на Симбу. Исполнитель, понятное дело, Крейзибулл. Только парень захотел предоплату, во всяком случае, частичную. Ну, и кто бы повез ему деньги, а? Только самоубийца. Если бы нас застукали, то живьем бы зажарили обоих. Вы же видели, что они сделали с моими парнями, — Суа, кажется, имел в виду водителя и охранника в сожженном «фольксвагене». Любопытно! Оказывается, он видел все, что происходило на дороге. — Ну, да, о чем это я? Крейзибулл. Он у них был главным диверсантом. Засады на дорогах, захват заложников, — не местных жителей, а серьезных людей, конечно, — похищение ценностей. Это все доверяли нашему парню. В общем, он делал карьеру. И за Симбу Крейзибулл попросил сто тысяч долларов. Американских. Мы сбили цену до пятидесяти.

Машина ехала в сторону аэродрома Сприггс. Проехав аэродром, Суа повернул направо. Машину качнуло на ухабах. Мы въехали в район унылых лачуг. Одноэтажных, с темными проемами вместо окон, из которых местами струился черный дым. Он поднимался над полотнами белья, которые сушились на веревках, протянутых от хижины к хижине. Я почувствовал приторный запах африканской жратвы. Ее здесь готовили начерно, разводя огонь прямо в домах.

— Крейзибулл поторговался, но согласился, — продолжал рассказ коммандо, то и дело дергая руль то влево, то вправо. — И пока мы думали, как ему доставить деньги, подвернулись Вы с этой девочкой, Маргарет. Такое удивительное совпадение. Не знаю, как Вы ухитрились перейти дорогу Чакки, но он сначала грозился убить и ее, и Вас. Потом только Вас. А потом папа Чарли успокоил его. В общем, поскольку повстанцы интересовались Вашей личностью, мы решили, что лучший повод повидаться с Крейзибуллом это отвезти Вас прямо к повстанцам в руки.

«Одно хорошо,» — подумал я. — «Джонсон не в курсе истории с сыном президента.» Впрочем, в рассказе было много темных пятен. И я был не прочь, чтобы коммандо внес некоторую ясность.

— Ну, ладно, здесь все понятно. Но там на дороге бой был короткий. Как же тебе, Суа, удалось и с Крейзибуллом поговорить, и в живых остаться? — я обращался к Джонсону то на «ты», то на «Вы». Совсем как мой пилот Плиев.

— А тут Вы помогли, мистер Эндрю, — улыбнулся командо. — Зарядили мне так, что я секунд на десять вырубился. Вот рэбелы и посчитали меня мертвым. Ну, разумеется, те, кто был в курсе, вовремя оттащили меня в лес, от стрельбы подальше. Жалко, отобрали вы у меня тот золотой кулон.

— Не отобрал, а вернул, — рассердился я. — Я думаю, так, как ты рассказал, не бывает.

— Бывает, мистер Эндрю. На войне все бывает, Вы же сами это знаете.

Я, все же, не очень ему доверял. Но, впрочем, его рассказ многое объяснял. За исключением некоторых незначительных деталей. Которые рассказчик добавил сам, без наводящих вопросов.

— А, знаете, как мы с Крейзибуллом рассчитались? — усмехнулся Суа Джонсон. — Вот это действительно был высший класс. Я сунул ему чек на тридцать тысяч и перстень русского летчика.

Меня слегка передернуло.

— Экономия налицо, по чеку ему не заплатили бы и гроша, — продолжал Суа, ну я перебил его.

— Какой такой перстень русского летчика?

— Того самого, — нагло улыбнулся коммандо. — Который взлетел и тут же разбился. Ракета фьюить! Самолет хрясь! Помните?

Я помнил. Я об этом ни на минуту не забывал. А Джонсон, переведя взгляд с дороги на меня, продолжал терзать мои слабые нервы.

— Я же не зря потом в этом болоте ползал. Нашел самолет. Нашел пилота. И снял перстень с пальца. Вернее, вместе с пальцем снял. Так что никаких особых вложений. А вместе с тем Симба отныне угрозы не представляет.

Он явно дразнил меня. Но я постарался держать себя в руках и ухватился за странную мысль, внезапно промелькнувшую в глубине сознания. Вот ведь какое совпадение. Левочкин отобрал у меня алмаз. И тут же был сбит. Крейзибулл красовался с моим камнем. И печально закончил, не дотянув считанных метров до спасительных позиций Тайлера. Теперь мой перстень вернулся ко мне. Говорят, что алмазы сами себе выбирают хозяина. Если это так, то мне бы радоваться. Но я, наоборот, почему-то испугался. Я вспомнил полуоторванную черную руку Крейзибулла, которая, агонизируя, то сжималась, то разжималась.

Рука этого афганца Дуррани, человека, подарившего мне алмазный перстень, тоже была почти черной. От солнца и несмываемой афганской грязи. Дуррани, передав мне бриллиант, умер на рябом, в потеках масла, железном полу грузового самолета неверных. Интересно, чья теперь будет очередь?

«Нет, нет, это невозможно,» — возмутился я про себя, — «что значит „чья очередь“? И кто это вообще сказал „очередь“?!» Я инстинктивно посмотрел на водителя. Джонсон крутил баранку, переключив внимание с меня на проселок. Больше здесь никого не было. Перстень по-прежнему лежал у меня в кармане джинсов. Сквозь платок, в который я его замотал, он несильно давил мне на бедро. В кармане ему вполне удобно, подумал я, но надо при случае вернуть его на палец. На привычное место, так сказать.

Дальше мы ехали молча. Никаких улиц здесь не было. Около получаса мы петляли по незнакомому району Монровии. Мимо нас мелькали глинобитные заборы. Полуголые ребятишки, завидев наш тарантас, прекращали пинать мяч и глазели на нас. Вскоре машина остановилась возле неприметного строения, и навстречу нам вышла она. Та, ради которой я рвался через линию фронта. Маргарет.

ГЛАВА 40 — РАЗГОВОР МОЕЙ СУДЬБЫ

«Как нам поступить с этим человеком?»

«Я вижу два варианта. Один — показательный процесс. Другой — закрытое дознание. Все зависит от того, какие цели мы перед собой ставим. Глобальные или локальные.»

«Ну, глобальных целей у нас уже не осталось. В Ираке вопрос решен. В Колумбии решается. Нужно разве что уточнить некоторые детали. К сожалению, без этого человека мы ничего не сможем сделать в этом направлении.»

«Тогда вот что. В любом случае мы его достанем. А уже потом будем принимать окончательное решение.»

Два человека. Один чуть постарше, другой помоложе. В серых неброских костюмах. В кабинете с большими, во всю стену, окнами зеркального стекла, сквозь которые виден многоэтажный мегаполис. Правильные параллели и перпендикуляры улиц, затерявшиеся в лесу небоскребов. Знакомый вид, растиражированный сотнями фильмов.

«Но как вы до него дотянитесь? В Монровии он недосягаем. По крайней мере, в ближайшее время,» — это сказал тот, который постарше.

«Да, в Монровии недосягаем. Но у меня есть все основания думать, что вскоре он покинет Монровию,» — обнадежил собеседника тот, который помоложе.

«Покинет Монровию? Я не спрашиваю, как. Я спрашиваю, куда.»

«Абиджан.»

«Абиджан?»

«Да, Абиджан. У меня есть твердое убеждение, что ждать его следует именно там.»

«На чем базируется ваше убеждение?»

«На тщательно собранных нами данных.»

Вот так, должно быть, эти двое за тысячи километров от жалкой африканской лачуги обсуждали мою участь. О разговоре я не знал. А если бы и узнал, то что это могло изменить в моей судьбе? Мне очень хочется, чтобы конец разговора был примерно таким:

«Послушайте, а не положить ли нам с прибором на этого парня? Пусть себе барахтается в джунглях.»

«То есть как „положить с прибором“? По какой причине?»

«По причине того, что без него жизнь станет скучной.»