Экзистенциальные рассказы

Ну а пока на рынке «Садовод» купил я десять саженцев сирени «Красавица Москвы», поехал на участок свой. Змея Нина Николаевна меня увидела, заохала: ох, Николай, выздоровели?! Как хорошо! А я тут за вашим участком ухаживала, поливала… Ну, я без долгих слов тут же ей посадил все десять кустов. Говорю: Нина Николаевна, это вам от меня. Перезимуют, весной в рост пойдут, будет у нас с вами сиреневая роща. Красота!

Она обомлела, потом аж прослезилась. Ах, Николай!.. Ведь сирень эта в память о сыне моем, он у меня погиб в двадцать пять лет… Здесь уже у меня глаза на мокром месте сделались, думаю, сейчас зареву. Ладно еще тут пес какой-то подскочил, скачет, радуется, норовит мне руку лизнуть. Смотрю: батюшки, да ведь это ж тот самый блохастый! Только теперь какой же он блохастый? Такой здоровый пес, красавец, упитанный, шерсть лоснится… Я его схватил, обнял и говорю: все, Нина Николаевна, забираю в Москву, со мной будет жить. Назову – Дружок. И забрал.

Так и живем мы с ним душа в душу. Ходим гулять, он от меня ни на шаг. Прожили зиму, вот уже февраль, когда выходим, чувствуем дыхание весны. Солнце другое, ярче светит, снег под ним блестит, небо такое синее. Белый свет! Что тут скажешь? Он вернулся. Впереди весна.

Потерять Бога. Найти Бога

Нет, ну что это такое?..

Я ощутила, как злость разбирает меня. Вот сколько можно говорить?! Сколько можно!

Сколько можно мне говорить, и как можно быть таким беспамятным? Я этого не могла понять. Ведь нормальный человек должен такие простые вещи помнить раз и навсегда. Какая может быть программа в мозгу, которая не дает задержаться простейшей информации?.. А только одна и может быть: когда человек не хочет слушать, что ему говорят. Сознательно, а большей частью бессознательно отторгает все, что идет от того, кто ему неприятен или безразличен. Сам не сознает, как нечто в нем блокирует слова, и они исчезают, растворяются где-то, будто и не было их. И вправду не помнит, что было сказано, пусть бы оно говорилось изо дня в день.

Я неприятна или безразлична мужу, с которым мы прожили двадцать лет. Вот какое открытие.

Мстительно вдохновляясь этим, я не сразу пошла ругаться. Постояла в кухне, старательно вливая в себя темную силу, вызывая в себе образ мужа и чувствуя злобу к нему. Это мне доставляло сумрачное злое удовольствие, и я понимала, что это плохо, но остановиться не хотела, наливалась и наливалась мглой. И наконец, собрав в себе невидимую грозовую тучу, пошла.

Муж сидел в кресле, смотрел смартфон. В последнее время он полностью перешел на него. Ну, газеты, журналы всякие давно пропали из нашей жизни, а книги еще держались; но потом исчезли и они. Весь мир для него собрался в электронной коробочке. Да и для меня тоже, что там говорить.

Он листал смартфон с таким блаженным видом, словно это и есть то, ради чего стоит жить. Все свои сорок с лишним лет он жил именно ради этого. Рос, учился, работал – и добился. Взошел на вершину. Можно сидеть в кресле, смотреть чушь из интернета и улыбаться. А весь прочий мир – да пропади он пропадом! В том числе, конечно, и я. Кто ему я со всеми моими словами, заботами, бедами, болями?.. Да никто! Я ему не нужна. Я так, приложение для его комфорта. Ну!..

У меня не нашлось слов. Тучу огненно пронзила молния.

– Можно тебя отвлечь? – вкрадчиво произнесла я, подойдя.

– Да, конечно… – благодушно отозвался он, не отрываясь от экрана.

Ливни молний брызнули во мне. Я выхватила у него смартфон и бросила на диван.

– Я понимаю так, что другого способа обратить на себя внимание у меня нет?! Я для тебя не существую, это понятно. Ты не слышишь, что я говорю. Вообще!..

И дальше меня прорвало. Я орала, махала руками, переходя на истерический визг. И вправду я не могла совладать с собой, уже не хотела орать, а орала, зло, мстительно, и старалась словесно ткнуть мужа побольнее – ну, это не сложно, у всех людей есть такие слабые места, о которых говорить, вспоминать лучше не надо, это царапает, рвет душу. И у близких наших такие места мы, конечно, знаем. Вот я и знала, и безжалостно втыкала злые слова, и мне очень хотелось, чтобы он взбесился, психанул – а он лишь улыбался, что-то пытался вставить, но я не давала этого, ожесточенно говорила и говорила, нарочно не давая ему не слова произнести, просто на повышенном тоне несла пургу, чтобы только говорить и говорить, не дать ему сказать – и при том лихорадочно искала самые обидные слова, еще сильнее злясь оттого, что они не действуют.

А суть бури – он не выбросил мусор, о чем я просила его еще утром. Сейчас вечер. Причина – забыл. Естественно! Он все забывает, о чем я его прошу. Вот такой блокиратор стоит у него в мозгу, направленный на меня. Как мне еще с ним говорить, как достучаться до него?! Я не знаю. Я не знаю. Не знаю, как жить дальше.

– …сейчас, сейчас схожу, – виновато говорил он. – Вот прямо сию минуту и иду.

Не дослушав, я прошла к себе в комнату, сильно треснув дверью. Слышно было, как он возится, собирает мешки с мусором, потом копошится в прихожей… потом щелкнул выключатель, негромко хлопнула входная дверь.

Ушел.

Я вроде бы начала остывать, но раскаленная душа все бурлила. Вот сейчас придет, надо еще ему припомнить что-то!.. Я стала припоминать разные прегрешения супруга, выкапывала из памяти всякие мелочи, представляла, как сейчас стану высказывать ему, когда он придет… Правда, он почему-то все не шел, и это начало раскалять меня по второму кругу. Решил, видимо, пошататься где-то, не видеть, не слышать меня!.. Ладно. Придешь, будешь видеть и слышать вдвое, не думай, что сбежал и выключил меня. Я так включусь, что тебе небо с овчинку покажется!

Так я продолжала клокотать, а он все не шел и не шел, и злость моя стала превращаться в нечто, что я почему-то не могла осознать. Странное чувство, его отродясь и не было. Мы вообще-то тонко ловим оттенки сложных эмоций, более или менее можем назвать их. Вот светлая печаль, вот смутное тревожное предчувствие, вот память об утраченном или несбывшемся… Но сейчас в меня вошло иное. И я не могла найти ему имени. Но точно это было нечто темное, гнетущее, и я устремилась к телефону. Зачем? И на этот вопрос я тогда не могла ответить. Ответила потом, когда этот ответ уже ничего не значил.

Я только взяла смартфон в руки, и он вздрогнул и пронзительно зазвенел, и я сама вздрогнула от этого. На экране высветился номер мужа.

И в этом, и во всем дальнейшем мне потом чудились жестокие шутки судьбы, но тогда я не испытала ничего, кроме раздражения: вот какого… ему еще надо? Не нашел помойку во дворе?.. Не знает, в какой контейнер бросить пакет с мусором?.. Как я вообще двадцать лет жила с таким?!

Телефон звонил и звонил. Я решала: брать, не брать?.. Черт с ним! Возьму.

– Да, – сказала очень сухо.

– Это?.. – без всякого «здравствуйте» незнакомый мужской голос назвал меня.

– Да, – обомлев, повторила я совсем иначе.

– Вы супруга гражданина?.. – голос назвал фамилию мужа.

– Да.

С этим третьим «да» я будто провалилась в бездну.

Это было ужасно. Что случилось? Да еще ничего. Но под моими ногами вдруг исчезла земная твердь, и ничего с этим не поделать. И я лечу вниз, цепенея от смертельной тоски, в некую ледяную мглу, которая не снаружи, а изнутри меня… а в общем, словами это не описать.

– С вами говорит инспектор ДПС… – голос говорил с ужасающим бесстрастием. – Ваш муж попал в автокатастрофу. Вернее, его сбила машина. Вам нужно подойти сюда.

И он назвал адрес места присшествия.

– Постойте… – слабо промолвила я из внезапного могильного холода. – А… он жив?

– Нет, – с тем же каменным бесчувствием произнес голос. – Случай смертельный. Бригада «Скорой» была, тело отправлено в морг. Вам надо подойти и расписаться в протоколе. Мы вас ждем.

Повторюсь: это сообщалось таким тоном, будто предлагалось расписаться в квитанции по доставке мебели или чего-то в этом роде.