Экзорцист: Проклятый металл. Жнец. Мор. Осквернитель

– Если вы крепки в истинной вере и не приемлете пришедшую с полуночи ересь, вам ничего не грозит! – Настоятель махнул рукой, и двое монахов потянули вслед за возницей болтливого попутчика Густава.

– Я не еретик! – как резаный завопил тот и, выронив саквояж, уперся, не желая приближаться к канаве. – Нет! Святыми клянусь…

Ухватившие мужичка под руки дюжие парни просто подняли его в воздух, да так и понесли дальше.

– Сам пойдешь или как этого? – спросил у Густава монах, кивнув в сторону канавы.

– А стоит ли?

Темный сотник тыльной стороной ладони вполсилы врезал парню по носу и, выхватив у него посох, крутнулся на месте. Подошедший со спины здоровяк даже не успел замахнуться дубинкой, когда угодившая под колено палка заставила его как подкошенного рухнуть на землю.

Густав Сирлин несколько раз для пробы взмахнул не слишком-то удобным посохом и повернулся к настоятелю:

– Ну что, отче, посмотрим, насколько крепка ваша вера?

– Не умножай грехов своих… – Старик быстро отступил назад.

Полдюжины вооруженных дубьем монахов обступили Густава со всех сторон, а тот лишь рассмеялся. Бурлившая в нем потусторонняя сила в любой момент могла в прах испепелить самозваных ревнителей веры, но сотник небезосновательно рассчитывал, что ему не составит особого труда справиться с не шибко опытными парнями.

– Грешно будет пройти мимо и дать сгинуть вашим душам во тьме. – Посох сотника легонько ударил по пальцам слишком уж близко подступившего к нему монаха, и тот с криком выронил дубинку.

– Да кто ты такой? – заорал до боли стиснувший кулаки настоятель.

Густав огляделся по сторонам, оперся на посох и усмехнулся:

– Я тот, кто послан Святыми наставить вас на путь истинный.

– Сильно сказано! – буркнул один из монахов, и на сотника разом накинулась вся потрясавшая дубинками братия.

Вот только и Густав не дремал: одному парню конец его посоха угодил в пах, второй получил носком тяжелого ботинка по колену и рухнул под ноги товарищам. Темный сотник перепрыгнул через повалившихся на землю бородачей, но убегать не стал. Вместо этого он резко развернулся на месте и парой ударов уже в полную силу раскидал опрометчиво кинувшихся за ним в погоню монахов.

– Дерешься ты неплохо, спору нет, – скрестил на груди руки поджавший губы настоятель. – Но Фредерик Копьеносец стал Святым вовсе не из-за своего воинского мастерства!

– И все же, думаю, отче, нам есть о чем потолковать. – Темный сотник выкинул посох и прищурился. – Если, разумеется, ваша вера действительно крепка…

В Инц Густав Сирлин прибыл уже вместе с десятком монахов. Впрочем, даже самый опытный шпик не заподозрил бы теперь в принарядившихся и подровнявших бороды парнях воинствующих ортодоксов. Вот стражники, те, разумеется, к здоровякам приглядывались. Приглядывались – но и только: сопровождавшие сотника парни не дебоширили, не приставали к горожанам и вообще вели себя так, как и пристало вести не получившим покуда расчет охранникам.

– Все помнят, что надо делать? – Густав остановился у ограды храма Единения и внимательно оглядел заметно разнервничавшихся перед посещением нечистого капища монахов.

– Да помним мы, – буркнул хмурый здоровяк и похлопал по дорожной суме. – На крыльце натягиваем маски. Запираем дверь, еретиков не бьем, но, коли начнут возмущаться, успокаиваем немедленно.

– Если нагрянет Стража?

– Скидываем маски и уходим с прихожанами.

– Все верно, – кивнул темный сотник и в последний раз окинул взглядом площадь перед храмом.

Утро. От булочной тянет ароматом свежей выпечки. Лениво машет метлой подметавший брусчатку старик. Двое стражников, о чем-то толкуя промеж собой, свернули на бульвар и скрылись за выстроенным на перекрестке особняком. Карета проехала, пара обывателей, ежась от утренней прохладцы, по своим надобностям куда-то протопала – вот и весь люд.

Так посмотришь: тишь да гладь, а на сердце неспокойно. Густав тяжело вздохнул, выкинул из головы дурные предчувствия и шагнул в распахнутые настежь ворота.

Разумеется, уверенности в монахах у него не было ни на грош, но и зависело от парней не так уж и много. Да и настоятель не абы кого отобрал, а тех, кто за истинную веру и в огонь, и в воду пойдет.

Быть может, это и выводило сотника из себя? Фанатиков он не любил. Да и работать все больше с прагматичными мерзавцами приходилось. От тех-то сразу понятно, чего ожидать следует. А эти? Кто знает вообще, что у них в душе творится?

– Идем? – поторопил Густава монах.

– Ждите, – покачал головой тот и который уже раз оглядел неприкаянно сгрудившихся у крыльца парней. Ничего, будет еще время нормальных бойцов из святош сделать. Вот пообтешутся чуток, в крови вымараются, тогда и ясно станет, кто чего стоит. А сейчас какой с них спрос?

– Ладно, пошли…

Народу в храме оказалось всего ничего – сыграло роль выбранное Густавом время. Сейчас, за полчаса до начала службы, на скамьях чинно сидели не более дюжины прихожан. С одной стороны, затеряться среди людей у монахов не получится, с другой – заявись они в разгар проповеди, и пришлось бы иметь дело с охваченной паникой толпой. А так…

Густав скромно присел на стоявшую у самого входа скамью и закрыл глаза. Мысленно потянулся к прикованному к алтарю сосуду, почувствовал переполнявшую того скверну и невольно облизнул губы. Ждать стало невмоготу, темный сотник кивнул дожидавшемуся его команды монаху и направился к стоявшему у кафедры священнику.

– К стене, все к стене! – заорали у него за спиной ворвавшиеся в храм парни в полностью закрывавших лица масках. Кто-то заложил запиравший двери брус, кто-то врезал дубинкой замешкавшемуся толстяку. Пытавшемуся удрать служке надавали оплеух, но в целом монахи держали себя в руках и не порывались прямо сейчас начать жечь еретиков на кострах.

– Что вы творите?! – возмутился стоявший рядом с кафедрой для проповедей священник.

Густав без разговоров ухватил его за шею и со всего маху впечатал головой в висевшее на стене зеркало. От удара толстое стекло разлетелось вдребезги, еретик без чувств рухнул на пол. Темный сотник сорвал у него с пояса ключ, отпер дверь алтаря и прошел внутрь. Откинул дерюгу с лежавшего на каменной плите изможденного мужчины и едва сдержался, чтобы в один миг не осушить его до дна.

Вместо этого Густав заставил себя успокоиться, вытер покрывшееся испариной лицо и только потом положил ладонь на едва теплый лоб сосуда. Но и тогда торопиться не стал – пусть скверна и переполняла лежавшего на алтаре мужчину, сотнику его душа вдруг напомнила затхлый пруд. Пруд, в глубине которого вполне могла найти приют какая-нибудь холодная и скользкая мерзость.

Чутье Густава не подвело: как только в него потекла тоненькая струйка потусторонней силы, пальцы в один миг свела безумно длинная судорога боли. Из глаз хлынули слезы, голова закружилась, но, пересилив себя, руку сотник отдергивать не стал. Невыносимая ломота добралась до локтя, потянулась к плечу, стало трудно дышать. Обитавшая в сосуде сущность одним рывком перебралась в Густава, и лишь тогда он заставил черным пламенем взвиться таившуюся в нем тьму. Попавший в ловушку бес забился, объятый пожиравшим саму его сущность огнем, но тщетно – стоило вспыхнуть наполнявшей сотника скверне, и нечистый вмиг сгорел, будто его и не было вовсе.