Экзорцист: Проклятый металл. Жнец. Мор. Осквернитель

Я скривился от боли, но все же нашел в себе силы улыбнуться.

– Ну, с язычниками тебе общаться точно не доводилось, – с усмешкой выдавил из себя.

– И что с того? – нахмурился Марк.

– Забудь. – Я крутанул кистью, и коварный пахартский клинок своим загнутым кончиком дотянулся до запястья экзорциста и легко, словно бритва, распорол кожу и сухожилия. От неожиданности и боли пальцы Марка разжались, а уже в следующий миг мы сорвались с пирса и рухнули в набегавшие на причал волны.

Взметнулись брызги, мутная вода накрыла с головой; я поспешно оттолкнулся от экзорциста и нырнул, спеша уйти на глубину, прежде чем до меня доберутся сигавшие вслед за нами в море бесноватые.

И ушел – да, ускользнул от них. Не учел лишь, что тугие серебряные застежки будут скользить под пальцами, никак не желая расстегиваться, и кожаное одеяние камнем потянет ко дну.

Или же прямиком в Бездну?

Бесов праздник…

Часть пятая На дне

Месяц Святой Юлианы Затворницы

Год 989-й от Великого Собора

1

Я больше не буду!

Не буду грешить, пить вино, волочиться за красотками!

Стану лучше! Очищу свою душу от бесов и больше никогда-никогда не подниму руку на человека!

Возможно, даже уйду в монастырь! Да что угодно, только помогите!

Святые, помогите мне прямо здесь и сейчас!

Какая только чушь не лезет в голову, когда над тобой – толща воды и ты не знаешь, доведется выплыть или так и сгинешь на дне.

Я выплыл.

Вынырнул, когда легкие уже разрывались от боли, жадно хапнул воздуха и вновь ушел под воду. Стянул липшие к ногам кожаные штаны и поплыл прочь.

Погони не было. Да и как? Озаботься Марк привлечь к делу наемников, те бы рванули по берегу в обход пакгаузов, а далеко отпустить от себя бесноватых он точно не рискнет.

Слава Святым, хоть в этом повезло!

На камни, у которых пенились и рваными брызгами взмывали вверх накатывавшие на берег волны, я еле выбрался, но все же нашел в себе силы забраться повыше, прежде чем скорчиться в жестком приступе рвавшего легкие кашля.

Но кашель – ерунда, главное – выплыл.

Уберегли небесные заступники, не дали сгинуть в пучине морской!

А что до обещаний… Святые в мудрости своей лучше кого-либо знают о несовершенстве человеческой природы. Нет, я от своих обещаний не отказываюсь, я обязательно постараюсь стать лучше. И даже стану. Когда-нибудь обязательно стану лучше и чище.

Когда-нибудь, да…

Немного отдышавшись, я огляделся по сторонам и махнул рукой одному из мальчишек, что вылавливали в заводях меж камней какую-то прибрежную живность.

– Да, мастер? – настороженно приблизился тот.

Странный господин в мокром исподнем ему никакого доверия не внушал.

Я развязал кошель – единственную помимо ножа вещь, от которой не стал избавляться, выудил из него серебряную полукрону и кинул монету пацану.

– На перекрестке Якорной и Солеваров стоит карета. Скажи, пусть едут сюда. Обернетесь в четверть часа, получишь золотой.

Малец даже не дослушал, рванул – только пятки засверкали. Вернулся минут через десять весь взмокший, разве что язык на плечо не вываливался.

– Ну? – поднялся я на ноги.

– Сюда не проехать, – шумно дыша, пояснил пацан. – За складами остановились.

– Веди, – бросил я, и мы зашагали к дыре в заборе меж двух приземистых пакгаузов. Пока под ногами расстилался ковер сухих водорослей, дело шло неплохо, а вот прогулка по крупной угловатой гальке оставила после себя не самые приятные впечатления.

– Вот они! – указал мальчишка на карету, возле которой настороженно замерли подручные Хмурого, и запрыгал на месте: – Дядь, гони монету! Давай, ты же обещал!

Я рассчитался с мальцом, и тот, сунув полновесную крону в рот, припустил прочь, не желая делиться нежданным богатством с приятелями. Ребятня, до того наблюдавшая за нами издали, немедленно бросилась вдогонку, свистя и улюлюкая на бегу.

Нисколько не смущаясь своего вида, я спокойно подошел к карете, достал из вороха сложенной на сиденье одежды карманные часы и откинул крышку.

Без четверти девять.

– Едем на бульвар Медников, – распорядился и забрался внутрь. Там избавился от толком не просохшего после вынужденного купания белья, переоделся в сухое и наполнил полынной настойкой серебряный стаканчик. В один глоток влил в себя горький напиток и без сил откинулся на спинку сиденья.

Марк Бонифаций, мать его, Тарнье!

Прикрепленный к нашей труппе экзорцист без следа сгинул в Драгарне тринадцать лет назад, и вот он – живехонек! Перебежчик поневоле, мизантроп по убеждениям и, что хуже всего, чернокнижник и бывший ухажер Берты.

Решил отомстить за мнимое предательство?

Зря!

Живьем закопаю! На куски голыми руками порву!

Я до боли в побелевших пальцах стиснул серебряный стаканчик, потом заставил себя успокоиться и потер нывшую с левой стороны грудину.

Пользуйся я, как и прежде, поддержкой королевской тайной службы, этого выродка уже к вечеру потрошили бы палачи, а сейчас даже обратиться не к кому. Никому нельзя верить, даже – или особенно? – куратору из ордена Изгоняющих. Отца Вильяма ведь не откуда-нибудь, а из Драгарна перевели. А кто знает, насколько Скверна поразила тамошних экзорцистов?

Тут карета остановилась, я приоткрыл дверцу и указал соскочившему с запяток парню на угловой особняк:

– Мне нужен Эдвард Рох. Вызовите через консьержа.

Головорез побежал выполнять распоряжение, остальные окружили карету и хмуро поглядывали на спешивших по своим делам горожан. Обыватели, минуя нас, всякий раз ускоряли шаг, но, когда по бульвару протопали стражники, пришел черед уже подручным Хмурого с облегчением переводить дух. Да и у меня сердце, честно говоря, так и екнуло: отбиться от вооруженных алебардами бойцов не было ни единого шанса.

Поэтому подошедшего к карете Эдварда Роха я без лишних слов затянул к себе и крикнул кучеру: