Эль Дьябло

Глаза Родриго вспыхнули злобой, правая рука непроизвольно сжалась в кулак…

Чёрно-красные небеса в последней агонии перед рассветом разорвало молнией, послышались раскаты грома. Он грохотал, не переставая, буквально каждые несколько секунд, страшно и громко, – но с туч не упало ни единой капли дождя. Земля содрогнулась, десятки трещин выпустили вверх столбы пара, подземелья исторгли утробный жуткий рёв, переходящий в жалобный стон. Магнолия лопнула пополам – Художник с Подмастерьем разинули рты, увидев внутри ствола дерева человеческие лица: глаза скульптур источали кровь. Подмастерье в ужасе поднял ко лбу руку, шепча молитву. Хижины мёртвых индейцев заискрили, вспыхнули факелами, – десять столбов огня одновременно поднялись вокруг убийц. Откуда-то из-под самых корней сочащейся кровью магнолии начал надуваться красный пузырь. Точнее, это был не совсем пузырь, скорее сгусток алой плазмы, – он увеличивался в размерах с пугающей скоростью. Вот появились очертания пальцев с длинными ногтями (с них капали ярко-красные капли), на плоском лице прорезался безгубый рот, шевельнулись остроконечные уши. Существо привстало на задние лапы, повело горбом на спине. Открылся один глаз, затем другой, залив пространство мертвенно-бледным светом. У Алехандро затряслись губы, он залился истерическим смехом. Родриго смотрел на монстра в упор, не отрываясь.

– Закройте глаза.

Существо произнесло это мягким, но в то же время повелительным, не допускающим возражений тоном. Художник и Подмастерье беспрекословно подчинились. Они стояли, ничего не видя, слушая раскаты грома, треск пламени на крышах хижин и утробные стоны подземелья Уку Пача, рождающего на поверхность своё уродливое дитя. Их души заполнял восторг, и уж особенно душу Художника, чьё сердце танцевало. Они не знали, сколько простояли так, пока тот же самый голос не приказал:

– Пожалуйста. Теперь вы можете смотреть на меня.

Художник открыл глаза и остолбенел. Прямо перед ними на земле сидел человек в средневековом камзоле и сапогах-ботфортах, лет под пятьдесят, высокого роста, крепко сложенный, мускулистый. На лице выделялись горбатый нос и подстриженная бородка. Родриго, судя по его молчанию и загадочным горловым звукам, находился в смятении.

– Вы звали меня? – дружелюбно спросил человек. – Я к вашим услугам.

Первым пришёл в себя Художник.

– Высокочтимый сеньор Тень, – сказал он на кечуа, отвесив поклон до самой земли. – Спасибо, что приняли наши жертвы и явились к нам, удостоив небывалой честью.

Тень пренебрежительно махнул рукой:

– Если вам угодно, в вежливость мы поиграем потом. Чего именно вы хотите?

– Мы желаем обрести любовь, сеньор, – отозвался с другой стороны Подмастерье.

– Женщина? – Лоб Тени прорезала морщина. – Что ж, это совсем несложно. Но почему?.. Такая мелочь и столь сложное жертвоприношение. Любой из нерождённых…

Художник тонко улыбнулся:

– Дело в том, что наша просьба, дорогой сеньор Тень, весьма необычна. Именно поэтому мы осмелились обратиться к вам! Никто, кроме вас, не в силах помочь в вопросе бесподобной и горячей любви, ввиду особенности предмета нашей страсти. Впрочем, мне проще будет показать вам, нежели объяснить на словах. Вы позволите, сеньор?

Тень кивнул, на его лице отпечаталось любопытство. Алехандро сделал знак Родриго, оба отошли в сторону – туда, где рядом со сложенной простынёй лежал старый кинопроектор.

Часть третья Cine Commerciale

Смотри сюда – закрывшись покрывалом,Она бежит сквозь мрак по лесу ведьм.Заметил кровь ты под её ногами?Послушай вой волков – похожих на людей…Theatres des Vampires, «Lady In Black»

Глава 1 Мёртвые гости

(ночь, заросли кукурузы, нечто такое странное)

…Экран наконец-то включается, – зрители с радостными возгласами подаются вперёд, сжимая подлокотники кресел. Слышно, как у парня в шестом ряду с мягким шорохом сыплется на пол из бумажного стакана попкорн. Все утомились смотреть рекламную паузу с «нарезками»-трейлерами будущих блокбастеров, откровенно скучают и ждут, когда же наконец начнётся кино. Сначала на экране ничего нет: просто прерывистое дыхание и шелест. Всхлипывание, шёпот, шебуршание ткани – кто-то, похоже, в отчаянии шарит по карманам. Чирканье, слабая искра. Загорается свет. Пламя зажигалки освещает трёх человек: юного блондина, мужчину лет тридцати и девушку с короткой стрижкой. За ними – только тьма, они встревожены, испуганно оглядываются по сторонам: камера фиксирует крупным планом их лица. Блондин поднимает зажигалку вверх – куда бы ни светил огонёк, зритель видит высокие стебли растений с широкими листьями. Это кукурузное поле. Оператор отдаляется, показывая всех троих в самой середине тёмного колышащегося массива. Из динамиков на стенах слышится всё, что и положено в таких случаях.

– Где мы сейчас находимся? – грустно спрашивает Олег.

– Понятия не имею, – отвечает Алехандро де Кастильеро. – Если я не ошибаюсь, это поле маиса, столь популярного среди крестьян моей страны. Оказались мы в выдуманной кинореальности или всё же смогли вернуться на Землю, ещё только предстоит выяснить. Но на всякий случай, компаньерос, искренне советую не расслабляться.

Олег со вздохом кивает. Да уж, тут расслабишься. Начнём с того, что даже возвращение в настоящий мир гарантирует дополнительно кучу проблем. Например – а что, если вся троица переместилась за границу? Ну, на ту же Кубу или в Перу, где он неоднократно видел заросли кукурузы? У него ни паспорта, ни копейки денег с собой. Что тогда делать? Да без понятия. Заявиться в посольство России и сказать: простите, я порнуху смотрел, меня в телевизор затащило, поэтому пришёл к вам в чём был? К сожалению, это не вариант. Впрочем – да и пусть. Он готов верблюдиц доить, питаться лягушками, спать на траве, лишь бы в настоящем мире. Главное – вырваться, остальное второстепенно.

Девушка помяла в руке лист кукурузы.

– Так или иначе, нам надо куда-то идти, – сказала она, и мужчины одновременно повернулись к ней. – Мы можем, конечно, сидеть и философски рассуждать, в чьём мире находимся – в моём или вашем, но ситуацию это не изменит. Будь мы в мире порно, у нас бы уже появился отличный повод затеять оргию: я одна, а вас двое, и нас бы тянуло к этому на первых порах автоматически. Но полагаю, мы не в Секс-Сити.

Блондин посмотрел на Жанну с тенью уважения.

– Да, сеньорита, – произнёс он. – Спасибо, весьма мудрые слова. И куда нам идти?

– Какая разница? Давайте двинемся прямо, рано или поздно мы отсюда выйдем.

Некоторое время братья и сестра по несчастью шли вперёд, размышляя каждый о своём. Спустя четверть часа, продираясь через стебли, Алехандро задал Олегу мучивший его вопрос:

– Почему ты так мечтаешь вернуться в наш мир?

– Да вот не понравилось жить полгода в сплошном порно, – злобно ответил Олег. – Я не в курсе, в каких ещё фильмах, кроме российского кино и Секс-Сити, ты тусовался, но поверь – реальность лучше. Хоть и подозреваю, что ты её уже изрядно подзабыл.

– Кто знает, – туманно заметил Алехандро. – А вдруг наша реальность – это тоже чей-то блокбастер? Никогда об этом не задумывался? Возможно, земное бытие – плохое кино, но ты этого не ощущаешь, как не ощущала Жанна. Ты встречал такое, когда человек и рад бы сделать карьеру, но не может: загадочные внутренние барьеры, боится противостоять боссу, опасается что-то предложить на планёрке, так до гроба и вкалывает в одном и том же офисе за копейки. Похоже, что его жизнь заранее кем-то прописана, определена, он не способен к резким телодвижениям, у него жалкая роль, её он и играет. Я не исключаю мысль: у нас на небесах есть режиссёры, нам пишут реплики, и по сценарию мы делаем то, что положено.

Под ногами чавкает грязь. Олег останавливается.

– Мне похуй, – коротко и ёмко извещает он о своём состоянии. – Даже если это и так, я хочу назад в свой фильм. И почему ты об этом спрашиваешь? Тебе неохота вырваться?

– Ещё как охота, – тяжело вздыхает Алехандро. – Но я нахожусь здесь восемьдесят три чёртовых года, а ты – всего лишь восемь месяцев. Я мотаюсь из фильма в фильм и составил определённое мнение насчёт современного киноискусства. По мне – чёрно-белое, даже немое кино было самым лучшим. Пускай отчасти стрёмно жить среди женщин и мужчин с сильно подведёнными ретушью глазами, переходить улицы без единой капли цвета, удивляться людям, которые, обращаясь к тебе, достают из карманов таблички с написанными на них словами. Бывало, стоишь в группе на коктейльном приёме, а слуга каждой знатной дамы держит в руках целую стопку табличек. Она ими машет, общается типа, упарилась вся. Персонажи до забавного излишне пафосны, дико вращают глазами, делают резкие жесты, театрально умирают, но… это так прелестно, наивно, замечательно. Однажды я ушёл оттуда, стараясь попасть обратно в реальный мир, и с тех пор не могу вернуться. Если выбирать прямо сейчас, где я хотел бы быть, – предпочёл бы навеки остаться в немом кино. От Голливуда, признаюсь, меня тошнит.