Эль-Ниньо

– Василенко! Попян! Быстро наверх! Фиш черепаху поймал! Попян, тащи ремонтную сетку для ловушек. Василенко, со мной – грузовую стрелу выводить. Студент – на мостик. Доложить вахтенному штурману.Я помчался на мостик к Трояку. Тот мирно дремал в полутьме, среди мерцания приборов. На мое сообщение отреагировал на удивление спокойно.

– Черепаха – это хорошо! – сказал он, потягиваясь. – Надо бы кока поднять. Пусть там с филеем разберется. Черепаховый суп – это хорошо, – Трояк зевнул.

Я побежал обратно на палубу.

Там уже выводили за борт стрелу. К крюку был подцеплены связанные вместе два угла большого полотнища сетки, которой обтягивали ловушки. Два других угла с борта держали матросы. Боцман управлял стрелой. Он погрузил край сетки под воду, завел его под бултыхающуюся у самого борта несчастную черепаху и включил лебедку на подъем. Черепаха запуталась в сетке и прекратила сопротивляться, бесформенный ком со стекающими ручьями воды поднялся над волнами, переместился по воздуху через борт и плавно опустился на палубу. К тому времени на палубе прибавилось народу. Вокруг добычи плотным кольцом стояло уже человек десять. Когда черепаху наконец-то освободили от пут, раздался многоголосый вскрик восхищения.

Бурый и местами темно-зеленый панцирь, полтора метра в поперечнике, маслянисто блестел в свете прожектора. Он напоминал диковинный щит старинной работы, с бронзовой инкрустацией и малахитовыми прожилками.

– Панцирь – мой! – громко предупредил Фиш.Реф попытался возразить, он предложил распилить панцирь на несколько частей и честно поделить между всеми участниками операции. Еще кто-то высказался, что неплохо бы кинуть жребий. Споры прекратил боцман.

– Хватит бакланить! – прорычал он. – Решать ее надо скорее.Черепаха истекала кровью. В горле под нижней челюстью зияла рваная рана, оттуда торчало острие крючка. Она спрятала бесполезные ласты под панцирь, но голову спрятать не могла, мешал торчащий крюк. Черепаха лишь открывала и закрывала похожий на птичий клюв рот, откуда доносилось глухое булькающее хрипение.

– Вай ме! Слушай! Он плачет! – раздался голос Попяна.

Я присмотрелся и увидел, как из широко раскрытых от ужаса и страданий больших черных глаз черепахи сочится густая студенистая жидкость. Черепашьи слезы.

– И вправду плачет! – удивленно воскликнул Валера.

На несколько секунд вокруг черепахи воцарилась тишина. Люди с удивлением вглядывались в наполненные мукой глаза рептилии.

– Черепахи не могут плакать! – убежденно сказал Дракон.

– Плохая примета! – негромко произнес Войткевич.

Те, кто стоял ближе всех к черепахе, невольно попятились назад.

– Чертовщина какая-то!

– Отпустили бы вы ее, от греха подальше! – предложил электромеханик.

– Ага, сейчас! – Фиш вытер вспотевшее лицо рукавом. – Отпустим, как же! – он снова вытащил свой огромный нож. – Суп-то первый прибежишь есть. Кок здесь? Шутов!

Кто-то уже предусмотрительно позвал кока, и сейчас он стоял в сторонке с заспанным лицом и курил, не выказывая большого желания приближаться к черепахе.

– Шутов! Чего тебе отрезать? Говори! – спросил его Фиш.

– Мне ничего не надо отрезать! – сказал он сердито. – Я ее готовить не буду.

– Ты что?! – удивился рыбмастер. – Это же суп!

– Я скорее из тебя суп сварю, чем из нее, – Ваня Шутов щелчком отправил окурок за борт.

– Во дает! Совсем обурел! Видали? – Фиш обратился к собравшимся, ожидая поддержки, но все, как зачарованные, смотрели на черепаху. Она уже почти перестала шевелиться, только слезы текли и текли.

– Точно плачет! В жизни такого не видел, клянусь! – причитал Попян.

– Говорю вам, плохая примета! – раздался голос Войткевича. – Мало у нас неприятностей? Еще захотелось?

– Может, и вправду отпустим? – сказал кто-то.

Все посмотрели на Фиша.

– Ишь чего! – усмехнулся он. – Ладно, нам больше достанется. Ты-то чего встал? – прикрикнул он на Валеру. – Берись, перевернуть ее надо.

– Только чур – панцирь делим! – вставил Валера.

– Ладно, будет тебе панцирь! – согласился Фиш. – Хватайся!

Валера нерешительно приблизился к черепахе, нагнулся, посмотрел на нее и снова выпрямился.

– Зачем ее переворачивать?

– Так сподручнее, – сказал Фиш. – Надо ей голову отрезать.

Валера поморщился.

– Черт с ним, с панцирем, я не могу, – он отошел на несколько шагов.

– Да вы что, сговорились! – воскликнул пораженный Фиш. Он посмотрел на Дракона. – Ну хоть ты помоги!

Боцман отрицательно покачал головой.

– Ну и не надо! Сам все сделаю! – он опустился на одно колено, занес нож. Лезвие блеснуло в свете прожектора. Я невольно зажмурился. Когда открыл глаза, увидел, что Фиш опустил нож.

– Ну вас всех к черту! – сказал рыбмастер и по-мальчишечьи обиженно шмыгнул носом. – Хотите отпускать – отпускайте!По палубе пронесся общий вздох облегчения.

– Крюк надо вытащить, – быстро распорядился боцман. – Только аккуратно.

Все задвигались, засуетились. Я подумал, что неплохо бы попробовать остановить кровотечение из раны, и побежал на мостик за перекисью водорода.

Трояк пребывал все в том же дремотном состоянии.

– Ну что, поймали черепаху? – вяло поинтересовался он.

– Поймали! – сказал я. – Теперь отпускаем.

– Отпускаете – это хорошо, – произнес Трояк и натянул кепку на глаза.

Фиш, сделав маленький надрез, осторожно вытащил крюк. Прежде чем черепаха спрятала голову под панцирь, я успел смазать рану перекисью. Несколько человек взялись за края панциря, на раз-два-три взгромоздили его на планшир и столкнули за борт. Раздался громкий всплеск. Все кинулись смотреть, но подвести луч прожектора ближе к борту в суматохе никто не догадался. Черепаха моментально ушла в глубину и скрылась во тьме.

– Оклемается, никуда не денется, – убежденно произнес реф Валера. И добавил: – Хороший был панцирь.

А электромеханик вздохнул:

– Не к добру это все!

7

Где-то в глубине комнаты капала вода. Звук падающих капель отражался от сводов потолка и усиливал ощущение пустоты. Пьер Безухов, потея и заикаясь, делал предложение надменной красавице Элен Куракиной, обнаженные плечи которой казались мраморными – это сравнение я помнил еще со школы. Во всей первой серии «Войны и мира» нет эпизода скучнее. На «Эклиптике» во время этого объяснения обычно выходили на перекур.