Ельцын в Аду

Позднее я поняла: она предсказала свое самоубийство. Я нашла это ужасным. Я считала, что есть выход, по крайней мере для Магды и детей.

«Нет, - ответила она, - для меня нет никакого другого выхода».

«Но ты не должна умирать ради этого человека, который так разочаровал тебя, дьявольская сущность которого тебе известна!»

«Жизнь, которая будет у вас после окончания войны, не будет достойной того, чтобы жить, - ответила мне подруга.
– Рано или поздно вся Европа падет перед коммунизмом». У меня нет больше права жить. В конце концов, я сотрудничала с нацистами, верила Гитлеру и Геббельсу. «В случае, если я останусь жива, меня арестуют и будут допрашивать, будут спрашивать о Йозефе. Если я скажу правду, то я объясню всем, что это был за человек на самом деле, я опишу, что происходило за кулисами, то тогда от меня отвернется в отвращении любой порядочный человек. Каждый будет думать, что сейчас, когда мой муж мертв или сидит в тюрьме, я клевещу на него, отца моих шестерых детей, самым страшным образом. Для всех я ведь жила в роскоши и блеске рядом с ним и наслаждалась всей его властью. Как его жена я до последнего останусь с ним. Никто не поверит мне, что действительно перестала его любить и что я, может быть, все еще люблю его...»

«А дети?.. Что будет с бедными детьми?»

«Мы возьмем их с собой, потому что они слишком красивы и слишком хороши для того мира, который наступает. В этом мире Иозеф будет считаться одним из самых больших преступников, которые когда-либо были в Германии. Его детей будут мучить, презирать, унижать. Они должны будут заплатить за все то, что он сделал. Им отомстят вместо их отца...»

«Ты ведь не сможешь убить собственных детей?»

«Нет, я смогу, - все уже подготовлено».

В это время дети Геббельса гостили у своей бабушки. Я могла бы обратиться к ней, чтобы спасти их. Но об этом я, ошеломленная, даже не подумала! Вместо этого я записала оправдания Магды в шестикратном убийстве своих детей, которое она запланировала на эту неделю.

Она после разговора со мной поехала обратно в Берлин. Матери своей фрау Геббельс не сказала о том, что собирается сделать со своими детьми. Пожилая женщина отправила своих внуков 20 апреля 1945 года в бункер фюрера, где они, весело прыгая, поздравили дядю Адольфа с днем рождения.

Обитатели бункера в последующие дни взвешивали множество возможностей, как спасти детей. Министр вооружений Альберт Шпеер вспомнил:

Я «предлагал взять их с собой на юг Германии, а Лизль Остертаг, служанка Евы Браун, до своего отъезда в Баварию попросила Магду доверить ей детей. Но напрасно».

28 апреля, - сказала Магда Геббельс, - я написала последнее письмо моему старшему сыну Харальду, служившему рядовым на Восточном фронте...

Во какая загогулина! Министр пропаганды не устроил своего приемного сына по блату в какое-нибудь теплое место, отправил на самую страшную бойню и даже не присвоил ему офицерский чин!
– Ельцин был ошарашен. Такого история современной России не знала...

На него шикнули, и Медея фашистского рейха стала читать письмо:

«Ты должен знать, что я против воли отца осталась вместе с ним, что еще в прошлое воскресенье фюрер хотел мне помочь выбраться отсюда. Ты знаешь свою мать — у нас одна кровь, для меня не могло быть раздумий. Наша замечательная идея гибнет, а с нею все, что прекрасного, удивительного, благородного и хорошего я знала в своей жизни. Мир, который придет после национал-социализма, для меня не стоит того, чтобы жить в нем, и потому я беру с собой и детей. Мне слишком жаль их для этой новой жизни, и милостивый Бог поймет меня, если я сама дам им спасение...

Дети чудесные. Без помощи они сами помогают себе в этих более чем примитивных обстоятельствах. Спят ли они на полу, смогут ли они помыться, поесть или что-то еще — никогда ни жалобы, ни плача. Бункер вздрагивает от взрывов. Старшие защищают младших. И их присутствие здесь является благословенным уже потому, что они время от времени заставляют улыбаться фюрера. Вчера вечером фюрер снял с себя свой партийный значок и приколол его мне. Я счастлива и горда. Бог даст, что у меня останутся силы, чтобы сделать самое последнее и самое трудное. У нас только одна цель: верность до смерти нашему фюреру, что мы сможем закончить нашу жизнь вместе с ним — это Божья милость, на которую мы никогда и не смели рассчитывать...»

Какая чудовищная глупость!
– возразила ей душа Герды Борман.
– Я и мои девять детей бежали к итальянской границе. Через год, 23 апреля 1946 г., я умерла от рака матки. Всех детей крестили, семеро из них стали набожнымип людьми - католиками... И твои детишки, Магда, могли бы жить счастливо!

Но ее никто не слушал — все страдали вместе с Геббельсами...

2 мая 1945 года в Берлине на территории имперской канцелярии рейхстага на Вильгельмштрассе, где в последнее время находилась ставка Гитлера, были обнаружены обгоревшие трупы, в которых были опознаны имперский министр пропаганды и его жена. На другой день на той же территории в бомбоубежище извлекли тела их шестерых детей...

Безбожники! Что же вы наделали!
– патетически воскликнул Борис Николаевич.

Мы верим в Творца, — опроверг его Геббельс.
– «В моем романе «Михаэль», опубликованном в 1925 году, есть такая фраза: «Чем более величественным и возвышающимся я сделаю Бога, тем более величественным и возвышающмся я стану сам...». А позднее, 7 января 1945 года я писал: «Кто имеет честь участвовать в руководстве нашим народом, может рассматривать службу ему как службу Богу».

И ты действительно веришь в это?!

«Не так важно, во что мы верим; важно только, чтобы мы вообще верили». И вообще я грешен не в том, в чем меня обычно обвиняют. Я «... часто ловил себя на том, что едва осмеливался смотреть в глаза кормившему меня с трудом (семья была многочисленной) отцу, а позже - в соответствии с истиной, что ненавидят того, кому бывают многим обязаны, - язвительно проходился насчет своего филистера-кормильца. Но я всегда с неподдельной нежностью писал о матери». И это меня немного обеляет в глазах Господа!

Продолжаешь врать и в посмертии! Одобряю!
– когтистая лапа Дьявола похлопала хромоножку по фантомному плечу.
– Правильно! Разве оболванивание миллионов людишек и организация геноцида - преступление? Пустяк! А вот что отца недостаточно почитал... Это - да, это - великий грех! Лицемер ты и подлец! И напрасно твои детишки молят Творца о милосердии к вашей «сладкой парочке»! Ни тебе, ни Магде райского блаженства не испытать никогда!

Добрый Боженька, прости наших мамочку и папочку!
– опять взвились к небу голоски маленьких мучеников... И хозяин преисподней, и его подданные заколебались, как саманные домики при землетрясении.

Ельцина опять захватило чувство беспокойства: время уходит! Сколько уже прошло из сорока отпущенных ему дней?

Слушай, Николай, - не выдержала его душа, - чего ты меня вызвал-то к

себе?

Хотел получить ответ на мучивший меня вопрос: зачем ты снес Ипатьевский особняк?

Экс-гарант испытал невыносимую душевную боль: этот поступок стал одной из самых черных страниц в его биографии. Именно будущий демократический президент и сравнял с землей это здание...

После ликвидации семьи Романовых в нем разместили Музей революции, в «расстрельном» полуподвале развернули небольшую экспозицию о казни. Над лестницей в это помещение поместили огромную картину: передача Николая Кровавого и его близких мужественным, победоносным членам Уральского Совета. До 1945 года на особняке висела даже мемориальная доска, напоминавшая о происшедшем здесь великом событии.

После войны, когда Сталин, ознакомившись с подробностями дела, предложил своим сподвижникам помалкивать об убийстве Романовых, все переменилось. Музей закрыли, картину убрали в запасники, а в особняке разместили сначала областное отделение Союзпечати, а потом курсы повышения квалификации учителей. Но с 60-х годов что-то сдвинулось в народном сознании: в Екатеринбурге-Свердловске около Ипатьевского дома начал собираться городской и приезжий люд; у замурованного окна полуподвала каждый год в ночь с 16-го на 17 июля стали появляться цветы...