Ельцын в Аду

Чего ж ты не наказал убийц, как полагалось по закону?!

Я наказал...
– заблеял козлиным голосом Николай Второй.

Издеваешься?
– грустно промолвил старец.
– А ведь я любил тебя, и маму, и чад твоих всем сердцем! А ты убивцев моих пощадил... Их даже не судили! Если б меня простые люди урыли — их бы ты на виселицу отправил! А своих родичей, значит, пожалел... И закона уголовного на них, выходит, нет... Подумаешь: царские родственники какого-то там мужика, как собаку, отравили, пристрелили, утопили! Это многим из вас потом аукнулось в 18-м году!

Царь молчал, склонив голову... Все, и даже Александра Федоровна, смотрели на него с презрением и осуждением...

Дмитрия и Феликса чествовала почти вся романовская семья. Когда их высылали, на вокзале Дмитрия провожал тесть, Великий князь Александр Михайлович. Как завидовал «бедный Дмитрий» всем оставшимся в любимом Петрограде. Скольких его родственников — из тех, кто остался «в любимом Петрограде», - вскоре убили! Уцелел также и Феликс.

Лиза, ты же истинная святая! Как же ты могла радоваться моей гибели и одобрять убийц?
– Гришка укорил Елизавету Федоровну.
– Нешто это по-христиански?!

Ненависть ослепила мне разум и душу!
– заплакала Великая княгиня, ставшая настоятельницей женской обители.

А ты, мама, что ж ничего не сделала?
– задал вопрос старец уже императрице.

В первые дни я будто окаменела. Сначала буйствовала, выкрикивала: «Повесить!», потом стала угрожающе спокойна, почти безразлична. Я поняла - конец! Конец, который предсказал ты, мой Друг. А Ники... Он всегда был слабым... Напрасно я пыталась сделать его сильным, наставляя в своих письмах. Вот, например, что я написала ему 4 декабря 16-го года:

«Покажи им, что ты властелин. Миновало время снисходительности и

мягкости. Теперь наступает царство воли и мощи! Их следует научить повиновению. Почему они меня ненавидят? Потому что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Друг), то я не меняю мнения. Это невыносимо для них. Вспомни слова месье Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком: так как ты очень снисходителен, доверчив, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли к тебе приблизиться. И я бы предостерегла тебя...

Ты видишь, у них теперь есть время делать гадости... Будь Петром Великим, Иваном Грозным, императором Павлом, сокруши их всех, не смейся, гадкий, я страстно желала бы видеть тебя таким по отношению к этим людям...»

Бесполезно... Всех извергов он отпустил...

Пуришкевич беспрепятственно уехал на фронт. Рейнер ухитрился остаться «человеком-невидимкой» - уж не с него ли Уэллс написал свой знаменитый фантастический роман?! Юсупову царь приказал жить в имении Ракитное в Курской губернии, а Великому князю — отправляться в Персию, где находился русский экспедиционный корпус. Однако и это решение в отношении Дмитрия было оспорено многими нашими родственниками. Мать – императрица Мария Федоровна, четыре «Михайловича» и три «Владимировича» считали пребывание в Персии молодого и слабого здоровьем Дмитрия «равносильным его гибели» и просили заменить это наказание ссылкой в подмосковное Ильинское.

Вмешался император:

Я, прочитав письмо, наложил резолюцию: «Никому не дано право заниматься убийством, знаю, что совесть многим не дает покоя, так как не один Дмитрий Павлович в этом замешан. Удивляюсь Вашему обращению ко мне.

Николай».

Это все, на что ты оказался способен?!
– сплюнул Дьявол.
– Политический импотент! Даже за духовного отца своего отомстить не мог!

Какова истинная причина, из-за которой Вас убили, господин Распутин?

– Ницше, что называется, взял быка за рога. – Не за пьянки же?!

Я мешал сторонникам войны. Если бы не я, пушки загремели бы на два года раньше! В 1912 году, когда Россия в первый раз готова была вмешаться в балканский конфликт, я на коленях умолил папу не вступать в войну.

Граф Витте подтвердил:

«Распутин указал все гибельные результаты европейского пожара. И - стрелки истории повернулись по-другому. Война была предотвращена».

Почему же государь не послушал Вас в 1914-м?
– продолжил интервью «первый имморалист».

Потому что в момент принятия этого рокового решения я находился при смерти!

15 (28) июня в Сараево убит австрийский наследник, через две недели, 30 июня (13 июля) 1914 года, в родном сибирском селе чуть не лишили жизни меня! Разница в две недели между двумя покушениями не случайна. Политическая ситуация накалялась не сразу, от момента убийства Франца Фердинанда до начала Первой мировой войны прошли месяц и три дня. В этот решающий момент я должен был быть мертвым, чтобы не мог удержать самодержца Всея Руси от гибельного шага. Вышла осечка, меня не убили, но я все же находился при смерти, без сознания. Только перед самым началом мирового конфликта, едва придя в себя, я начал слать телеграммы, умоляя государя «не затевать войну, потому что с войной будет конец России и самим царствующим особам»! Я специально предупредил: «Вы положите до последнего человека».

Но было поздно — Россию уже втянули в мировую бойню, которая окончилась крахом империи!

Кампания по дискредитации Григория Ефимовича была не случайна и целенаправленна, - заявила Татьяна Боткина, дочь расстрелянного вместе с царской семьей лейб-медика.
– Папа мне говорил: «Если бы не было Распутина, то противники царской семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой, из меня, из кого хочешь».

Философ-атеист не отставал от религиозного мракобеса:

– Но у меня есть и другие сведения! Поняв, что война уже началась, Вы быстро переменились. Оправившись от раны, вскоре вернулись в Петербург. И стали слать царице совсем иные телеграммы, в которых предсказывали победу России. Например, 20 июля 1914 года Вы написали: «Всяко зло и коварство получат злоумышленники сторицей... Сильна благодать Господня, под ее покровом останемся в величии».

А чего я мог поделать?
– пожал могучими призрачными плечами старец.
– Все хотели войны и победы, в том числе папа. Я просто вынужден был предсказывать то, что хотели в тот момент услышать мои покровители.

Но, вернувшись в Петербург, я попытался опять прорицать правду. И папа тотчас запретил мне посещать дворец. Как всегда, я снова сразу переменился. И заявил публично: «Я рад этой войне. Она избавит нас от двух больших зол: от пьянства и от немецкой дружбы».

Мама не хотела вражды с Германией, в чем я ее поддерживал. А «ястребы», как сейчас говорят, боролись против нас очень грязными методами, В шпионаже были обвинены военный министр Сухомлинов, бывший агент МВД Мануевич-Мануйлов и банкир Рубинштейн — ставленники мамы, близкие ко мне. Через Рубинштейна царица тайно от мужа переводила деньги в Германию своим обнищавшим родственникам. Ей был нужен преданный министр внутренних дел, чтобы сохранить тайну и прикрыть себя и меня. Она сделала ставку на Протопопова. Но и того наши недруги вскоре убрали!