Ельцын в Аду
Шрифт:
– А ты кем здесь?
– спросила своего адского «некрестного отца» жертва его обольщений.
– Цирик, дубак, пупкарь? Погоди, ты ведь раньше был вертухаем...
Ницше не понял, какова разница между названными категориями сотрудников системы исправительных учреждений, но уточнить не успел, потому что внимательно слушал беседу.
– Не, бери выше! Я теперь — дэпан! Специально для бано, то есть тупых, - бес злорадно ухмыльнулся Фридриху, который онемел от такой наглости, - объясняю: дежурный помощник начальника в исправительной колонии или в тюрьме.
Оскорбленная до самой своей глубины душа «первого имморалиста» не вынесла обиды и отреагировала в совершенно
– Это я — тупой?! Ах ты, мент поганый, рожа мусорская! Заглохни, чмо!
– Где ж ты так базарить наблатыкался?
– удивился Ельцин.
Экс-вертухай тоже сначала обалдел от неожиданности и потому отреагировал вяло:
– Не возьми меня святые! Ты чего кипиш поднимаешь? В кондей захотел?!
– Чего я поднимаю?
– уточнил пришедший в себя философ.
– Куда захотел?
– Кипиш — скандал. Кондей — это, другими словами, кича, шизняк, трюм, - сыграл в переводчика его подопечный.
– А по-русски?
– Ну, карцер...
– Никуда я не попаду!
– злорадно заявил писатель обозленному бесу.
– Эт еще почему?
– Он в другой зоне чалится, - объяснил ЕБН.
– И его еще не окрестили и ничего ему не наболтали... То есть ты, Фридрих, сидишь в другом секторе преисподней, и тебе еще не дали окончательного срока на суде.
– А как насчет тебя, некрестник?
– заулыбался искуситель.
– Небось, воткнули вечность?
– Не, ПЖ, то есть пожизненного срока, пока не дали! Погодь, здесь надо говорить ВС — вечного срока! Может, еще не навсегда ушел на зону! Ничо! Жопа есть — отсижу! Я — пацан: сегодня здесь, завтра — там! Вору — передышка, лягавым — крышка!
Блатная мудрость и самоуверенность бывшего соблазненного клиента только озлобили дэпана:
– Ишь как раздухарился! Это тебе не СИЗО (следственный изолятор, перевожу специально для тебя, Ницше), не ИВС (изолятор временного содержания), не командировка (колония), не поселуха (колония-поселение). Тут — вечная крытка (тюрьма). Санаторий «Незабудка» - побываешь, не забудешь! Даже килишовок (перевод из камеры в камеру) тут не бывает! И в отличие от земли, на скачуху (амнистию) не надейся! Сделать ноги, сквозануть, совершить скок, качок, рывок, а попросту смыться тут не получится.
– Заливаешь, ментяра!
– в разговор вмешался посторонний зэк.
– Я уже две ходки сюда имею!
– Эт как?
– оторопел рогатый мусор.
– Реанимация откашливала от зоны!
– Ну, эт временно! Отсюда до Страшного суда никто не откинется! Сюда вход — рупь, выход — два!
– Да я двести заплачу! Чем возьмешь?
– Ельцин не уступал, мастерски используя блатной жаргон.
Бес на минуту задумался над достойным ответом, чем воспользовался его гид:
– Борис, ты зачем этого черта дразнишь?
Экс-диссидент отреагировал фразой, сказанной им в бытность первым секретарем Московского горкома КПСС:
– Иначе все блатные меня за дешевку посчитают, пульнут базар (ну, объявят всем): «Ельцин опять перед начальством задницей вертит». Я б этому чертову менту или, точнее, ментовскому черту еще и в жало (морду) заехал, да не получится! А вообще-то ты прав: все это — жеванина (пустой разговор). Кончаю баланду травить (пустословить)!
Ницше воспользовался окончанием перепалки для пополнения своих знаний:
– Господин дэпан, а в чем отличие этой зоны от других? И каких знаменитостей, кроме моего спутника, Вы пытаете и как именно?
– В этой зоне — как на земле в ельцинской России: почти все бесплатно горят на работе!
– пошутил бес.
– Ее особенности ты испытаешь
– Ну что за наказание?
– скривил фантомную губу Фридрих.
– Он и при жизни форменным людоедом был!
– Да, но теперь-то он есть не может — и мучается страшно! Трупов вокруг навалом – а рот и зад зашиты! Большинство граждан соцлагеря и многие из каплагеря, кстати, по собственному желанию превращаются в навозных червей...
– Почему?
– Им так барно, то бишь комфортнее: привыкли, что их постоянно кормили дерьмом, причем как в прямом, так и в переносном смыслах! Наказание особое я для подхалимов изобрел — зализывание начальственного ануса, а для их боссов - участие в многодневных заседаниях без возможности облегчиться. Основателя антисемитского общества «Память» Васильева я придумал подвергнуть обрезанию, кормить исключительно мацой и заставить учить наизусть «Талмуд» - на иврите!
– Чем мучаются согрешившие священники?
– не преминул спросить отъявленный борец с религией.
– Убеждаются в своей глупости: надо было самим верить в то, чему учили в церкви!
– А Брежнев в своей зоне сильно страдает?
– заинтересовался Борис Николаевич. Участь Пол Пота он разделить не боялся (крови ведь не так уж много пролил), а вот посмертную судьбу генсека - «бровеносца» повторить опасался.
– Чертовски жаль, но не так чтобы очень. Грехи личные у него обычные, человек-то в общем он был незлой. К тому же в 1967 году его матери, которая ходила в храм, какой-то юродивый сказал: «Если твой сын церковь не обидит, будет править долго». Он и не обижал, и многие за него молились, свечи ставили... Потому здесь ему некоторое облегчение... И мучился бы куда меньше, если б не афганская война...
– А правду говорят, что Брежнева и Чапаева в аду вентиляторами сделали? Дескать, когда про кого из мертвых на земле анекдот рассказывают, тот в гробу переворачивается?
– продолжил интервью Ницше.
– Раньше такое было! Они крутились и вырабатывали электричество, которое пропускали через языки журналистов и писателей, говоривших одно, думавших другое, а писавших третье... Сейчас эта парочка почти не вертится... Забыли их...
– Ну, мне судьба этих литераторов не грозит!
– гордо выпятил фантомную грудь «первый имморалист».
– Я-то как раз писал и говорил то, что думал!
– Харэ (ладно), кончай пустой базар, Фридрих!
– оборвал разглагольствования своего гида экс-гарант.
– Как я понял, играть на рояле тут не принято? А, дэпан?
– Сам врубись: на хрена у душ брать отпечатки пальцев?!
– Так что: двигаем на вокзал?
– Железная дорога в преисподней?!
– изумился автор «Заратустры».
– Откуда?!
– А еще философ!
– презрительно хмыкнул ЕБН.
– Вокзал — это зал для оформления арестантов!
Очутившись там, Ницше навострил уши: речь его обитателей могла ощутимо расширить не только скромные познания Фридриха в фене, но и полный словарь русского мата. Впрочем, и своих любимых персонажей — белокурых, а также черноволосых, седых и даже рыжих бестий - он тут встретил в большем количестве, чем на страницах собственных произведений. Разговоры «сверхчеловеков» образца «Россия 90-х годов» произвели на гениального писателя огромное впечатление, хотя понять их до конца он был способен только с помощью своего подопечного, который стал толмачом у собственного экскурсовода.