Ельцын в Аду

Вдолбив в головы уже осоловевшей публики, что является именно профессором, а не рабочим, демосфен сообщил, что добился в жизни чего хотел: заведует кафедрой в университете, вполне счастлив и благополучен. И вот теперь поставил пред собой задачу сделать всех такими же счастливыми, как и сам. Вот единственная причина, заставившая его выставить свою кандидатуру в Верховный Совет.

– Это мы в предвыборные воспоминания Собчака, моего смотрящего по Питеру, попали, - известил Трехпалый философа.
– Как складно брешет, сука! Обиженке под шкурку лезет (входит в доверие к избирателям с корыстными целями). Сам же позднее признался в своей книге «Хождение во власть», что основным мотивом, толкнувшим профессора в депутаты, стала недорогая бутылка коньяка, на которую он поспорил со случайно встреченным в университетском коридоре партфункционером!

… Что-то щелкнуло - и Собчак, уже со значком депутата Верховного Совета СССР, обзывал вождей, портреты которых некогда носил на демонстрациях, «якутами» и «адыгейцами». Как понял Ницше, умевший извлекать (и создавать) из минимума слов максимум информации, слуга народа успел к тому времени собрать немало компромата на всех лиц из высшего эшелона власти и научился шантажировать их. Он умело ошеломлял слушателей лихими эскападами, порой заимствуя термины из блатного жаргона: спикера Совета Союза Лукьянова, к примеру, обозвал «наперсточником».

ЕБН было заинтересовался намеком на преступное прошлое своего политического врага, но его постигло разочарование: все переместились опять в Питер — на заседание Ленсовета, где Собчак убеждал депутатов избрать его своим главой. В свойственной ему манере «профессор права» сыпал обещаниями о том, что под его гениальным предводительством «демократический» свод крыши над внимавшими ему нардепами станет совершенно непромокаемым. Что же касается неизбежных протечек «демократии», то он поведет с ними решительную и беспощадную борьбу вместе с сидящими в зале. Затем оратор предложил проект моментального вывода города в зону процветания, сославшись почему-то на опыт слаборазвитых стран. Собчак был горд, напорист и страстен. Правда, старая закваска иногда прорывалась через прорехи нового мышления, а потому он изредка ошарашивал зал фразами о «бесспорных ценностях социлизма», видимо, почерпнутых из его же диссертаций. От пророчеств Собчак уклонялся, зная, что пророков бьют камнями, но упорно намекал о своем обладании истиной вкупе с желанием теперь причастить к ней всех, если уважаемые коллеги изберут его председателем Ленсовета.

Под конец он перешел к злобе дня, сообщив, что «наше общество состоит только из хапуг и воров, что наши недра поистрепались, а кадры подразболтались. Однако если у Ленсовета будет власть, то сразу появятся деньги и всевозможные блага мне внимающим». Свою речь он закончил призывом к несокрушимому единству вокруг кресла избираемого председателя.

– А не слишком ли тебе хорошо, Прохфессор?!
– злобно зарычал Дьявол.
– Ну-ка, посети судебное заседание о разводе с первой женой!

… На абсолютно формальный вопрос судьи о причине такого шага Собчак сослался на свою брезгливость, вызванную внешним физическим недостатком жены, образовавшимся после операции молочной железы.

– Крайне безнравственно!
– восхитился Ницше.
– Ведь речь шла даже не об инвалиде. Могу себе представить, что испытала Ваша тогда еще супруга, услышав подобное от недавно еще близкого человека, отца ее дочери, истинное лицо которого она смогла разглядеть только в суде! Вы, оказывается, мой последователь — имморалист!

– Первый брак оказался моей серьезной ошибкой!
– огрызнулся Собчак.
– Зато со второй женой мы жили душа в душу!

– Скажи лучше, ты во всем Нарусовой потакал!
– вперед выступил Юрий Шутов, помощник и близкий друг питерского мэра, ставший его злейшим врагом, этакая миникопия Коржакова.
– И она поддалась самому главному из семи смертных грехов — гордыне! «Уже на третий день после твоего избрания главой Ленсовета она категорически отказалась занять очередь в перенасыщенном хвосте бедолаг, стремившихся попасть в универсам «Суздальский». Нарусова громко всем объявила, что является женой самого Собчака и по этой причине очень торопится, после чего даже вслух удивилась, почему народ не пал ниц и не расступился. Кстати, ты, принародно будучи ярым сторонником мужского шовинизма и презирая эмансипацию, дома был под ее каблуком. Может, за это и платил ей невниманием на людях?

А она гордыню усугубила тщеславием и жадностью: безумно увлекалась обогащением и скупкой всякой недвижимости, а «изысканный» вкус «прославил» ее на всю страну. Внезапное богатство, неверие в будущее и зыбкость настоящего породили у нее непреодолимое желание разодеться в пух и прах на пару с супругом. Как она шокировала всех сочетанием тюрбана-чалмы с газовыми шальварами! Прямо одалиска из сексуальной сцены в «Тысяча и одной ночи»! А не стоило бы забывать: подобные «претенциозные» наряды — признак мелких, тщеславных, провинциальных обывателей. Причем такая вычурность — и твоя, и супруги — очень невыгодно контрастировала с окружавшей почти всех бедностью.

По частоте зарубежных вояжей жена старалась Собчаку не уступать и ползала на серебристых лайнерах от материка к материку, как навозная муха по глобусу. Кроме того, купленный за океаном дом требовал постоянного хозяйского пригляда. Правда, летала она, как правило, рейсовыми «бортами», зато не реже раза в месяц, пока не произошла известная встреча со съемочной группой «600 секунд», запечатлевшей ее очередной загранотлет. Невзоров тогда показал, как она в новой дубленке — счастливом воплощении ее многолетних местечковых грез, с брезгливо-заносчивым выражением лица... стоя на трапе специально выделенного для вояжа самолета, продемонстрировала зрителям кукиш, озвучив его текстом искренне сорвавшегося «ку-ку». Причем это «ку-ку» в паре с кукишем было показано во время всеобщего аэропортовского столпотворения, когда задержали все прочие рейсы по причине отсутствия керосина и самолетов. Собчак принял решение, дабы исключить репортерские наскоки, поручить начальнику отдела КГБ в аэропорту Воронину лично провожать мер... то есть мэрскую супругу до трапа, в обход таможенных и пограничных заслонов. Кроме такой предосторожности, собчачьей жене загранконсультантами было рекомендовано, в случае обнародования ее межконтинентальной «вертежки», прикрыться своей якобы кипучей деятельностью на благо умирающих в организованном одним, ныне англичанином, городском «хосписе», где наша «кандидатка исторических наук» наряду со званием «жены Собчака» совмещала не столь для куражу, но, главное, на потребу, пост председателя правления «дома обреченных». Не правда ли, странное совпадение названия дома с перспективой жителей всего нашего города? Жена патрона, находясь, в общем-то, на самой невысокой ступени биоразвития, была одержима идейкой стать во всем себе с мужем полезной».

А как ты испортил свою меньшую дочку! Ее даже в школу возили на машине и с личной охраной! По Московскому проспекту с ней носились, изумляя скоростью испекторов ГАИ! Когда вы с ней опаздывали на самолет, то рейс задержали...

– Ах, Ксюша-Ксюша, горе мое...
– прослезился Собчак.

– Эт ты зря, - выразил недоумение пахан.
– Она же — блондинка в шоколаде! Клевая бикса, неглупенькая, из «голубого ящика» не вылазит, матом ругается почище иного грузчика... Ништяк маруха!

– Ах, она, защищая меня, заклеймила себя позором навеки! Когда я откинулся с той зоны в эту, ей еще не было двадцати. Ее квартиру обчистили, взяли слама - рыжья (золото) и камешков — на 650 тысяч баксов. Фуфлометы из СМИ завизжали, что все было куплено мною за взятки! А бедное дитя встало за папочку грудью, заявив, что она — взрослая женщина и ей это подарили любимые мужчины.

– Да, чтобы передком в столь юном возрасте заработать такую сумму, надо быть отъявленной профурой, - сообразил ЕБН.
– Впрочем, тебе-то чего сидеть на гуммозе? Во-первых, народ все равно верил больше в твои взятки, чем в Ксюшины постельно-денежные подвиги. Во-вторых, сейчас такая репутация для шлюх... не, гетер... куртизанок... точнее светских львиц очень даже выгодна.

– Ну, разве что так, - попытался задышать полной фантомной грудью успокоенный отец.
– Значит, я все-таки правильно ее воспитал! Ладно, соглашусь, не все у меня было в порядке с семейной жизнью. Зато я прославился как общественный деятель и патриот…

– Чего?
– фыркнул Ельцин.
– Да ты ж свою державу (слово это ты всегда произносил с презрительным смешком) навеки опозорил, обозвав ее «отощавшей лахудрой — дворнягой».

– Помолчал бы уже! Ты ведь у нас — автор афоризма, что работа — это время, начисто потерянное для бухалова!

– А ты исповедывал принцип, что тот, кто не обворовывает государство, наносит непоправимый ущерб своей семье!

– Это - единственный принцип, которого и ты придерживался! Остальные ты предал, особенно коммунистические!

– Чья бы корова мычала!
– заступился за Ельцина лукавый.
– Вспомни, Собчак, свое заявление от 1988 года о приеме в КПСС! В нем ты пылко клялся в преданности идеалам партии, если только тебя туда примут! Оно, кстати, было зачитано на сессии Ленсовета и сильно взбодрило присутствующих, дружно потребовавших объяснить, почему их глава предал эти самые идеалы всего лишь полтора года спустя, если они, разумеется, были. Ты тогда попал в двусмысленное положение. Независимо от отношения к КПСС сидящих в зале, все понимали: предавать так быстро нехорошо и подло. Ведь чуть больше годика для полной политической перелицовки маловато человеку. Тебя выручил твой помощник Юрий Шутов. Ты позднее с ним рассорился — и он написал про тебя две злобные книги «Собчачье сердце» и «Собчачья прохиндиада». Ну-ка, Юрка, расскажи нам, как ты своего патрона спас!