Ельцын в Аду

– А ты где сидел?

– Сидят в тюрьме, а я – пребывал у власти! Когда летом 1991-го стал президентом России, то сначала поселился в «Белом доме». Потом пару месяцев «квартировал» в Кремле, в 14-м корпусе (он находится сразу за Спасской башней). А в конце 1991-го, после развала СССР и выезда Меченого из Кремля, я вселился в его кабинет. Но чувствовал себя там не очень уютно, поэтому подыскал другие временные апартаменты в этом же здании. Впрочем, я пробыл там недолго – в 1993-м началась реконструкция (памятнику архитектуры – бывшему Сенату — решено было вернуть исторический облик), и я снова переселился в 14-й на 4-й этаж.

Лишь в 1996-м я обрел новый кабинет (75 кв. м, 3 окна, 2-й этаж), где и проработал до своей отставки. Мой тогдашний управделами Паша Бородин (именно он проводил реконструкцию), прежде чем определить «дислокацию» моего кабинета № 1, в Кремль специально пригласил биоэнерготерапевтов, которые подтвердили, что эти 75 «квадратов» на 2-м этаже в центре резиденции – лучшее по энергетике место в здании бывшего Сената!

– Православным себя называл, а сам бесовщиной увлекался!
– радостно констатировал Дьявол.

Ельцин хотел было огрызнуться, но проглотил слова: они очутились в кабинете Сталина – просторной комнате с обшитыми мореным дубом стенами. На них – портреты Маркса, Энгельса, Ленина, во время войны к классикам присоединились Суворов и Кутузов. Длинный, покрытый зеленым сукном стол, рассчитанный на 20 человек, жесткие стулья, никаких лишних предметов. В глубине комнаты у закрытого окна – рабочий стол, заваленный документами, бумагами, картами. Телефон и стопка отточенных цветных карандашей: Хозяин обычно писал синим.

Вход в «святая святых» Кремля вел через проходную комнату секретаря Поскребышева и маленькое помещение начальника личной охраны Власика. За кабинетом – небольшая комната отдыха. В узле связи – телефонные аппараты для переговоров во время войны. В углу сталинского кабинета, как, впрочем, и ленинского, стояла печь, которую топили дровами – центральное отопление в Кремле появилось только в конце 30-х годов.

Ельцин обратил внимание на посмертную маску Ленина в футляре, на подставке, под стеклянным колпаком. Ничего себе украшеньице, подумал он.

– Некрофилия какая-то!
– озвучил вслух его мысли Ницше.

Сталин проводил заседание. Выслушивал подходившие к нему души, вызывал Поскребышева и диктовал ему: как понял ЕБН, для того, чтобы секретарь запомнил и передал вниз по инстанциям. Он формулировал очень четко, очень быстро, очень кратко, и не просто основу – в большинстве случаев давал готовый документ. Потом вводил добавки, кое-какие изменения в окончательном тексте.

Новоприбывшие обратили внимание, что, в отличие от прочих душ, у которых фактически не видно ног, диктатор щеголял в сером френче из тонкого коверкота, брюках и черных кирзовых сапогах. На испещренном оспинами лице топорщились усы, к правой ладони, казалось, была приклеена знаменитая трубка, которая, впрочем, то и дело оказывалась у Вождя во рту.

– Господин Джугашвили, почему Вы постоянно носите сапоги?
– воздержался от приветствия, но не удержался от вопроса неугомонный автор «Заратустры».

– «Это очень удобно. Можно так пнуть в морду некоторым товарищам, что зубы вылетят».

– А почему это курительное приспособление у Вас из руки в рот прыгает, словно лягушка?

– Да писаки проклятые придумали штамп – теперь не отвертишься. У меня – усы, сапоги и трубка, у Гитлера – усики и челка. Чтоб они ко мне в зону после смерти попали! Кстати, Лаврентий, ты выяснил, какие подлецы сидят, ничего не делают, кроме того, что анекдоты про нас сочиняют?

– как ни странно, тот акцент, с которым Вождь говорил в гитлеровской зоне, здесь почти не ощущался.

– Конечно, выяснил: кто сидит, тот анекдоты и сочиняет!

– А где они концентрируются? Черт, люблю это слово, особенно в сочетании с термином «лагерь»!

– В Зоне Творческих Душ!

– Вымани их к нам!

– Пытался, но очень трудно, батоно. Многие из них в свое время вернулись в Первый СССР с Запада – и горько раскаялись в своей дурости. Во второй раз на грабли наступать не хотят!

– Это не оправдание! Пытайся! Кому как не тебе знать: попытка-не пытка! А в твоем случае пословица звучит так: «Не будет успешной попытки – будет успешная пытка»! Ха-ха!

– Товарищ Сталин, я же не говорю, что совсем не достиг результатов! Удалось переманить оттуда группу полуграфоманов, кропавших свои труды в стиле «социалистического реализма»: обещал дать им возможность читать их опусы вслух перед массовой аудиторией в качестве измывательства и истязания для слушающих!

– Вот-вот, пусть помучаются! Власик, ко мне посетители?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Почему же не докладываешь?! Проинструктируй их – и ко мне!

К новоприбывшим подошел толстый генерал, в два раза перещеголявший двуличного римского божка Януса. У него на одной голове было сразу четыре лица, характеризовавших его главные качества: пройдоха, обжора, пьяница и бабник.

– Товарищ Сталин болезненно реагирует, когда к нему тихо подходят! Шагайте крепким шагом, не смущайтесь, не тянитесь. А то он говорит: «Что ты передо мной бравым солдатом Швейком вытягиваешься?» Говорить коротко, точно, по делу! Ясно? А теперь представьтесь!

– Гениальный философ, «первый имморалист» Фридрих Ницше!

– Экс-президент России Борис Николаевич Ельцин!

Власик явно испытал почти невозможное для пекла чувство – искренне обрадовался.

– Товарищ Сталин, к нам доставили арестованного агента мирового империализма Бориса Ельцина!

Вождь жутким взглядом посмотрел на разрушителя Советского Союза. Кто-то сказал про Джугашвили: «Он на чувстве страха играл лучше, чем Паганини на скрипке». Перед «дядюшкой Джо» отводили глаза даже Черчилль и Рузвельт. Ни Ельцин, ни Ницше даже призрачными бровями не повели, глядя на самого кровавого диктатора всех времен и народов с отчаянной наглостью.

– Смотри, какой спесивый!
– оценил Вождь ЕБН (философа он пока демонстративно не замечал).
– Знаешь, что мы с тобой за разрушение великой России сделаем?!

– Я Россию спас!

– Да ну? Ну-ка, Молотовошвили, - шутливо обратился он к плотного вида душе в пенсне, - напомни, как мы территорию нашей Родины увеличивали...

– Осуществляли, как ее называли на Западе, советскую политику «салями»: отрезали от Европы по кусочку и прилепляли к СССР?
– вмешался Ницше, которого грозный коммунистический лидер запугать не сумел.

– «Салями»? А что, остроумно!
– улыбнулся Иосиф Виссарионович, понимавший толк в юморе и шутках.
– Давай, Вячеслав!