Электрический остров

— Надо было выбрать такую жену, которая по­стоянно находилась бы под вашим крылышком. Вот так, например, как сделал Андрей. Представляю, что это была бы за жизнь, если бы я работала в театре.

— А что, ревнует? — насмешливо спросил Улы­бышев.

Его не задела бесцеремонность Нины. Он сидел плотно, с охотой брал печенье, говорил свободно. Он так привык чувствовать себя большой персоной, что и в гостях держался, как хозяин.

— Пытается, — засмеялась Нина, — но я не даю повода. Поэтому Андрей особенно злится! Мужчине, как мне кажется, даже приятно ревновать. Этим спо­собом он проверяет привлекательность жены.

— Довольно острый способ проверки, — Улыбы­шев засмеялся и расплескал чай из стакана. — Вы не находите, Андрей Игнатьевич?

— Да, вроде пропуска тока высокого напряжения без достаточной изоляции, — поддержал их веселье Андрей. — Но я стараюсь не показывать своей рев­ности.

— Аккумулируете для будущего взрыва? — про­должая смеяться, спросил Улыбышев.

— Скорее всего, он переводит ее в работу, — пожа­ловалась Нина. — Поверите ли, с того дня, как орга­низовал свою лабораторию, я вижу его только ночью.

— Ночью ты не видишь, я прихожу, когда ты спишь.

Ему было неловко от той бесцеремонности, с ка­кой Нина заговорила о личной жизни Улыбышева, и оттого, что разговор этот перекинулся на их интимную жизнь. Он совсем не хотел показывать ее кому бы то ни было. И зачем Нина говорит, будто он ревнив? Для придания интереса своей особе? Так она и без этого уже владеет воображением Улыбышева. Нельзя не за­метить взглядов, которые Улыбышев бросает на нее. В ней нет классической, как бы застывшей в камне, красоты Марины Чередниченко, она живая, теплая, яркая, ее хочется прижать к себе… Но если это по­нятно Андрею, то не владеет ли такое же чувство и Улыбышевым? И ревность, которой он никогда не знал, которая впервые появилась у него вместе с вме­шательством в их жизнь Бориса Михайловича, вдруг по-настоящему рванула его сердце. Он почувствовал, что бледнеет, и торопливо склонил лицо над бума­гами, лежавшими рядом с его стаканом.

— Э, я вижу, вы доклад из рук не выпускаете, — сказал Улыбышев. Он, как всегда, первый почувство­вал неловкость. — Как вы находите нашу работу в це­лом? Боюсь, что в ней не хватает системы. Беремся за множество проблем и не все доводим до конца.

— Трудно оказать, что является концом в научной работе, — неопределенно ответил Орленов. Он уже справился с волнением, и буквы на заглавном ли­сте доклада перестали извиваться и плясать в его глазах. — Вот, например, ловушки для насеко­мых… — он заговорил об одной из работ лаборато­рии частных проблем.

Молодые исследователи из этой лаборатории при­несли ему любопытные чертежи электроловушки для насекомых-вредителей. Электрический маяк в саду притягивает насекомых на свет. Они слетаются мас­сами и попадают в воздушный поток, создаваемый вентилятором всасывающего действия. Под вентиля­тором находится коллектор — простой мешок. В него насекомые и попадают. Судя по цифрам, за ночь в ло­вушку попадало один-два килограмма насекомых, что в переводе на особи составляет миллионы крылатых тварей.

— А какой вопрос вызывают ловушки? — живо спросил Улыбышев.

Андрей понял, что он все-таки боится, как бы до­кладчик не выскочил из-под его власти и не пустился критиковать работу филиала.

— Вопросов несколько. Например, как добиться отбора насекомых? Ведь вместе с вредителями в нее, очевидно, попадают и полезные насекомые? Или та­кой вопрос: ловушка действует только ночью, а как быть с дневными вредителями? А каков радиус дей­ствия светоловушки? Я понимаю, лов рыбы на свет, например, всегда и во всех условиях достигает своей цели, рыба не делится на вредную и полезную, она де­лится на съедобную и несъедобную. И можно при раз­боре рыбы перед разделкой отобрать несъедобных рыб и сбросить случайно попавшую молодь ценных рыб обратно в море. А как вы разберете полезное и вредное в содержимом мешка?

— Ну, они проводили опыты с окрашиванием на­секомых радиевыми красками, — недовольным голо­сом сказал Улыбышев.

— О чем вы спорите? — перебила Нина. — Мне эти ловушки ужасно понравились! Я смотрела, как при рентгеновском облучении эти подкрашенные насеко­мые светятся. Шура Муратова рассказывала, что од­ной ловушки достаточно для пяти гектаров сада, Чудная картина, когда эти меченые насекомые проходят перед экраном!

— Увы, речь идет не об эстетическом эффекте, а о практическом, — вздохнул Улыбышев.

— Ну, Андрей, если уж тебе так хочется переспо­рить Бориса Михайловича, так, пожалуйста, выбрось эти ловушки из своей лекции!

— Протестую! — наигранно-трагическим голосом сказал Улыбышев. — Этак он выбросит трактор, эле­ктрификацию животноводства, электрификацию рас­тениеводства и прочтет лекцию о токах высокой час­тоты да о ловле рыбы при помощи света! — Он засме­ялся.— Я предлагаю другой выход: рассказать о светоловушках без выводов, просто как об одной из новинок.

— Правильно! — поддержала Нина.

— Сдаюсь!— Андрей поднял руки. — Ну что же, поехали?

Улыбышев шумно поднялся. Нина пошла переме­нить платье. Ожидая ее, мужчины вышли на террасу и закурили. Табачный дым не заглушал запаха садо­вых цветов и лип. Андрей подумал о том, как внут­реннее беспокойство мешает людям ценить природу. Казалось бы, что нужно ему? Работа интересна, при­рода богата, а ему кажется, что день тускл, а сад пред­ставляет из себя род казармы, куда согнали молодень­кие деревца и поставили по ранжиру вопреки природе.

Улыбышев глядел на сад по-иному, с удоволь­ствием. Однако и он не был спокоен. И это сказалось в его словах:

— Я думаю, Андрей Игнатьевич, критический раз­бор нашей работы мы проделаем у себя на Ученом со­вете, а в обзоре вы просто расскажете о работах, ко­торыми филиал занимается… Критика, знаете ли, легка, а искусство трудно…

В голосе его опять звучала некоторая искатель­ность. Андрей не стал протестовать.

Вышла Нина. На ней был строгий костюм. И лицо ее, в полном соответствии с костюмом, приобрело важ­ное выражение. Андрей улыбнулся, представив, как она будет гордиться, если он найдет удачные слова, и как заволнуется, едва он собьется, Ему стало спокойнее. Он с признательностью посмотрел на нее и ти­хонько погладил руку.

Когда они подошли к машине, из соседнего дома показалась Марина Чередниченко. На ней было луково-зеленое платье из плотной материи с путаным узо­ром, падавшее прямыми складками почти до земли. Этот цвет необыкновенно шел к ее глазам и пышной короне волос.

— А я вас ищу! — обратилась она к Улыбышеву, здороваясь со всеми свободным жестом. — Надеюсь, вы захватите меня? Очень интересно послушать Орле­нова. Но какой характер! — продолжила она, обра­щаясь к Нине и Улыбышеву: — Прыгает, как тигр, прямо в середину загона. А вдруг мы все обидимся и растерзаем вас? — она повернулась к Андрею.