Электрический остров

Казалось, что ее красота шла впереди нее, осво­бождая ей дорогу. Орленов впервые подумал о том, что эта вызывающая и в то же время холодная пре­лесть опасна для нее самой. Ну кто рискнет заговорить с ней о любви? Каждому покажется, что он слишком мелок для ее величия. Он усмехнулся своей мысли.

Улыбышев и Марина сели впереди.

Город медленно расступался перед машиной, но сейчас он был для Орленовых интереснее, так как они сами стали местными жителями.

Этот старый русский город являл собой смешение различных эпох. Как геологи судят по разрезу зем­ного пласта о возрасте и происхождении пород, из которых пласт сложен, так историк может по откры­вающейся перед ним панораме города проследить по­следовательность его развития и раскрыть его про­шлое. Ни Орленов, ни Нина не были историками, но и они почувствовали тяжелую поступь веков, оставив­ших свои следы в архитектуре Верхнереченска. Даже Улыбышев, которому, казалось бы, город давно стал привычен, не удержался от сентенции:

— Кто-то сказал, что архитектура — это окаме­невшая музыка! Вы не находите?

— Я бы скорее назвал ее окаменевшей историей,— ответил Орленов. Он до сих пор не мог привыкнуть к манере Улыбышева выражать свое отношение к событиям и явлениям с помощью чужих слов. А раз­дражающая красивость улыбышевских афоризмов не­вольно влекла в ответ такие же манерные фразы.

Город начинался когда-то на горе, которую легко было отстоять от нападения врага. Он начинался с крепости — древнего кремля, стены которого ныне уже обветшали, но все еще казались грозными. Позд­нее, когда набеги прекратились, именитые люди вы­вели свои хоромы из-за стен, но все еще опирались на них, как будто боялись пространства и населявших это пространство простых людей. Еще позже, вероят­но уже в XVII—XVIII веках, от боярских дворцов во все стороны разбежались цеховые слободы: гончаров, кузнецов, кожевников… От них остались названия улиц, а сами слободы давно уже были перестроены. Но в XIX веке город стал превращаться из админи­стративного центра в торгово-промышленный, и купцы, захватившие его, потянулись к реке. Вся на­бережная была застроена лабазами, лавками, фабри­ками, а чуть выше, чтобы хозяйский глаз мог наблю­дать зорче, стояли каменные, похожие на монастыри, подворья купеческих семейств. И над всем этим ста­рым городом, возвышаясь со всех сторон, поднима­лись новые дома. Постепенно смыкаясь, они создавали единый ансамбль современного, социалистического го­рода, возникающего на месте старого, сословного.

Улыбышев показывал Орленовым достопримеча­тельности города. Он провез их мимо театра, в кото­ром они еще не были, показал новый кинотеатр, рес­торан, завод, где собирались выпустить первые экзем­пляры его трактора. Его больше привлекали новые здания, на старину он смотрел равнодушно. Потом, взглянув на часы, погнал машину быстрее — было без четверти шесть.

2

Выставка новой электротехники для сельского хо­зяйства была организована в нескольких залах Дома партийного просвещения.

Конечно, Улыбышев был прав, трактор туда не затащишь, но почти все лаборатории нашли чем по­хвалиться перед зрителями. Были тут и светоловушки для насекомых, и высокочастотные установки для уничтожения сорняков во время пахоты, были и ма­кеты таких громоздких механизмов, как ветроэлектростанция, электрифицированная животноводческая ферма, — все то, что Орленову было уже знакомо.

Возле каждого стенда дежурили сотрудники лабо­раторий, там и тут слышались дотошные расспросы: это приглашенные на выставку председатели колхозов и колхозные электрификаторы — новая профессия в деревне! — допытывались, как устроен тот или другой механизм. Но большинство посетителей здесь не за­держивалось — спешило в зрительный зал, где дол­жен был состояться обзорный доклад. И Орленов вдруг понял, как много ждут от него посетители вы­ставки. Улыбышев, шедший рядом с ним по залу, со значением пожал ему руку, шепнул: «Ни пуха ни пера!» — и легонько подтолкнул к дверям зала. Ему тоже хотелось, чтобы доклад оказался удачным.

Орленов рассмотрел зал только с эстрады.

В первом ряду сидел Далматов. Улыбышев и Нина заняли места во втором ряду. Марина отделилась от них. Ее зеленое платье он отыскал только в середине своего выступления. Она сидела одна на полутемных хорах зала, опершись локтями на барьер и опустив подбородок на скрещенные кисти рук. Потом он ча­сто взглядывал на нее, но она ни разу не переме­нила позы. Это могло быть и от заинтересованности лекцией и от полного безразличия к его словам. И ему захотелось, чтобы доклад ей понравился.

Большую часть времени, как это и было задумано, Орленов отдал электрическому трактору. Свои слова он иллюстрировал схемами, диаграммами, фотогра­фиями. Он чувствовал, что слушатели взволновались новыми перспективами техники в земледелии не мень­ше, чем он сам, когда стал свидетелем работы трак­тора. Далматов даже приподнялся, разглядывая ил­люстративный материал. Орленов рассказывал точно, скупо, но столько поэзии и умных догадок было в са­мой работе ученых, о которой он говорил, что между ним и слушателями сразу возник невидимый и необъ­яснимый контакт, заставляющий настроиться друже­любно. Постепенно речь его усиливалась, неожидан­ные сравнения и меткие слова вызывали в зале жи­вую реакцию, и он понял, что доклад удался.

Отвечая на записки, Орленов увидел среди них такую: «Хотел бы поконсультироваться с вами. Инже­нер Пустошка. Я подойду к вам после окончания лек­ции».

По тону, в каком была составлена эта записка, Андрей понял, что автор ее не из тех праздных любо­пытных, которые надоедают лектору своими замечаниями и советами, если лекция им понравилась, и спе­шат высказать оскорбительное сожаление, если она не удалась. То, как незнакомец подчеркнул свою дело­вую профессию, тот уважительный тон, в котором он испрашивал консультацию у ученого, — все это ему по­нравилось. И, прочитав ее, он окинул глазами зал, словно надеялся вот так сразу узнать того, кто ищет встречи с ним, как если бы Пустошка мог подать не­кий масонский знак или должен был глядеть с осо­бой искательностью. Среди полутораста обращенных к нему лиц он, конечно, не угадал, кто из них незна­комый инженер, и поторопился закончить ответы.

Одобрительно аплодируя, слушатели двинулись к выходу. Андрей замешкался, собирая свои мате­риалы, чтобы неизвестный успел подойти. В то же вре­мя он следил искоса за Ниной. Нина встала вместе с Улыбышевым, но тот что-то сказал ей, и она остано­вилась, ища глазами Чередниченко. Улыбышев тем временем выскользнул из междурядья кресел и подо­шел к Далматову, Они остановились, разговаривая так, словно заранее условились об этой встрече.

— Простите, что беспокою вас, товарищ Орле­нов! — сказал снизу чей-то мягкий голос.

Пустошка оказался довольно пожилым человеком, толстеньким коротышкой, в светло-сером костюме в крупную клетку, который и не молодил его и как бы укорачивал его фигурку. Лицо утомленного гиперто­ника было еще утяжелено вторым изданием массив­ного подбородка, нависавшего на твердый накрахмаленный воротничок. «Как можно в такую жару носить твердые воротнички!» — с сожалением подумал Орле­нов, но понял, что инженер надел все самое лучшее из уважения к ученым и их сложному труду. Это было понятно по тому, как неловко чувствовал себя инже­нер в своем пестром одеянии.

Голос Пустошки был таким же, как и его записка, искательно-робким. Инженер опустил глаза и проси­тельно сказал:

— Может быть, присядем? Я задержу вас только на минуточку…

Орленов с чувством некоторого разочарования спрыгнул с эстрады вниз и пожал мягкую, как бы ват­ную, без мускулов, руку инженера.

Любовь к уменьшительным была, как видно, в на­туре Пустошки. Во всяком случае он широко приме­нял их в разговоре.

— В том проектике, который вы нам показывали, товарищ Орленов, есть, мне думается, одна неувязочка… — Андрей показывал несколько проектов ма­шин и приборов и, конечно, не мог сообразить, какой из них не понравился инженеру. — Я имею в виду проектик вашего трактора, — уточнил Пустошка, за­метив недоумение на лице Орленова. Хорошо, что он не назвал детище Улыбышева тракторочком! — Пони­маете, конструкция эта слишком усложнена и, я бы сказал, плохо вписывается в нашу технику, да и вес не соответствует мощности.

Услышав это, Андрей заинтересовался. Он мог предположить в своем собеседнике самые разные ка­чества, но все они должны были соседствовать с ро­бостью. А то, что сказал Пустошка, было нападением, которое следовало отразить.

Между тем Пустошка продолжал с тем же робким выражением лица:

— Ну зачем, скажите вы, делать трактор такого размера? Моторчик можно было совершенно спокой­ненько опустить ниже, тогда передняя часть машины стала бы нормальной. Барабан для кабеля лимитиро­вать в этом не может. Например, если мы уберем с трактора «ХТЗ» баки для горючего, там вполне хватит местечка для барабана. А мотор? Ведь мотор можно поставить и сильнее! Вы не находите?