Электрическое бессмертие

Игорь хмыкнул.

– … Во-вторых, Наркевич-Иодко записал картину напряжённости электрического биополя, ориентируясь на особе восприятие Михася, и на нём же испробовал методику. В результате мужик прожил более ста лет! Подтверждено церковными книгами.

– Много. Но не рекорд. А сам Иодко и его дети?

– Вы не знаете, видимо. До революции продолжительность жизни в белорусских деревнях была совсем невелика. Что же касается изобретателя и его смерти, пан Конрад рассказал не самую убедительную историю. Он уверял, что отец отчаялся от проблем последнего периода жизни: бунтовали крестьяне, пациенты, излеченные от безнадёжных, как считалось, заболеваний, платили чёрной неблагодарностью.

– Люди вообще – существа неблагодарные.

Женщина сделала неопределённый жест.

– Мы не представляем менталитет того поколения. Честь рода, державы, императора для них значила несравнимо больше.

– А вот – не надо. За Россию я готов любого порвать как тузик грелку.

– Допустим. Теперь представьте, неблаговидный поступок совершил… ну, не Путин, у вас к нему лояльно относятся. А Ельцин в девяностые годы.

– Что значит – представьте? Он такого наколбасил…

Светлана наклонилась чуть вперёд и испытующе посмотрела в глаза.

– Вы могли бы кончить жизнь самоубийством, не в силах терпеть национальный позор?

– Жив, как видите. Один дефолт девяносто восьмого был достоин харакири, но не мне, а Ельцину и Кириенко.

– Вот вам и ответ, кто как относится к чести Родины. После преступления Романовых в Кровавое воскресенье 1905 года Яков Иодко заявил, что страна и человечество в целом недостойны электрического бессмертия. Спрятал рукопись и предпочёл кончину, не применяя к себе ноу-хау, обрёк жену и детей… Ну, как обрёк. Они прожили обычные сроки, а могли дольше Михася. Теперь верите, что словно какая-то высшая сила отправила Олега после ранения в мою больницу?

Она кивнула на безмолвного свидетеля безумного рассказа.

– Конрад пытался найти эту рукопись?

– Тут очередное тёмное пятно. Пытался, а после Гражданской войны в Над-Нёман на поиски ездил его младший брат. Странная истрия получилась. Убедился, что клад существует, но не вывез в Польшу, опасаясь передачи большевикам, которых семья Иодко презирала и ненавидела пуще всего на свете.

Игорь уловил явные логические нестыковки.

– Ваша бабушка, я так понимаю, в 1945 служила в Советской Армии?

– В полку самоходных артиллерийских орудий.

– То есть в чистом виде большевик.

– Конрад изменился со временем. Относился к ней как к родной внучке. Научил всему, что знал сам. К сожалению – не многому.

– И не раскрыл точного местоположения клада?

– Он его не знал, только младший брат Генрик. Он умер.

Игорю нестерпимо захотелось курить. История, конечно, глубоко за гранью бреда. Но что-то в ней есть.

– Вы обыскали усадьбу?

– Облазила каждую щель.

– Разобрать её по кирпичам можно только под видом реставрации. Реальных средств у меня на это нет. По крайней мере – сейчас. И сами посудите. Некто – Генрик или кто-то другой – сообщил Конраду про схрон с медицинскими документами. Тот бабушке, она вам. Испорченный телефон. Почему же они не удосужились извлечь клад за столько лет? Умирали, видели старение собственных детей и ничего не пытались предпринять.

Расстались на минорной ноте. Игорь переночевал в Боровлянах, доверившись объявлению «квартира на сутки». Ночью приснился отвратительный кошмар. Брат, распятый как в «Горячих головах», сотрясается под ударами тока, вокруг водят хороводы криминально обритые мужики в оранжевых хламидах и распевают «харе Кришна». Сверху витает мятежный дух Наркевича-Иодко, и только симпатичной докторши из областной клиники не привиделось.

***

Советский Союз, 1949 год

Тридцать седьмой год давно позади, но поджилки трясутся не меньше, когда на улице вежливо подходят люди в штатском, представляются сотрудниками госбезопасности и без долгих разговоров увозят на чёрной «Эмке» в сторону площади Дзержинского.

Дальнейшее напоминает кошмарный сон, который не хочет прерываться даже при сильных щипках за руку. Проходная сменяется длинными коридорами, лестницами. Пусть сопровождающие не ведут в подвалы, о которых в полголоса ходит столько страшных легенд, эти жуткие подземелья где-то здесь, близко! Семён Давидович Кирлиан, человек не мужественной профессии и даже не фронтовик, почувствовал себя ужасно и принялся лихорадочно соображать: что могло способствовать аресту? Впрочем, уже далеко не молод, пожил достаточно на этом свете, чтобы понимать: шанс оказаться в гебешных застенках есть у любого…

Кабинет, куда его доставили люди в штатском, не вязался с представлениями о пыточных застенках. Обычный стол, шкаф, сейф, неизменные потреты Сталина и Дзержинского. И человек в майорских погонах не похож на исчадие ада. Вот только глаза… Семён Давидович не стал бы с таким откровенничать, встреться с ним даже в самой безобидной обстановке.

– Фамилия, имя?

Будто чекисты на улице не сказали, кого поймали около Гостехники.

– Кирлиан… Семён Давидович.

– Место и дата рождения?

– Екатеринодар… Сейчас это Краснодар. 20 февраля 1898 года. А, простите, по какому…

– Национальность?

– Армянин.

– Семён Давидович – и армянин? Решили лгать госбезопасности?

– Богом клянусь… - допрашиваемый вдруг сообразил, что подобная клятва слегка не соответствует мизансцене. – Честное слово, товарищ майор… Гражданин майор.

– Так что писать – армянин или еврей?

– Армянин! Но если нужно…

Не в первый раз. Невысокого роста, черноволосый, носатый, с грустным внимательным взглядом под линзами круглых очков, допрашиваемый запросто мог сойти за представителя любой из двух наций и полудюжины других. Чекист заполнил в бланке очередную графу и ещё несколько.

– Чем занимались до революции?

– Настройщик роялей, электрик.

– Есть специальное образование?

– Только начальная школа.

Теперь даже этот, в общем-то малозначительный факт обвиняюще лёг на чашу весов. Кирлиан осторожно пошевилился, стул под ним скрипнул, вызвав очередной прилив недовольства у хозяина кабинета.

– Участвовали в революционном подполье?

– Нет, по малолетству не был сознателен…

– В годы Отечественной войны – на каком фронте?

– Здоровье, знаете ли…

– Героический труженик тыла? Или в оккупации?

– Да, в оккупации…

– Фашистам прислуживал. Так и запишем.

– Я не… Как все. Жить-то надо было.

– Обычная отговорка предателей. В чём суть вашей заявки в Госкомитет по технике?

Изобретатель судорожно сглотнул слюну. Вот оно что!

– Мне трудно объяснить человеку без специальной подготовки…

– Считаешь, майор ГБ не поймёт самоучку с тремя классами?

Опять не то сказал…

– Простите. Я изобрёл прибор для фиксации свечения человеческого тела в высокочастотном электромагнитном поле. Если кратко, больные и здоровые органы светятся по-разному.