Электропрохладительный кислотный тест

Он начинает с рассказа о системах запаздывания, которые пытается разработать с использованием магнитофонов. В надворной постройке им сконструированы системы переменного запаздывания, в которых звук с микрофона идет на динамик, а перед динамиком стоит второй микрофон. Этот микрофон улавливает то, что вы только что передали на динамик, но мгновением позже. Если вы наденете наушники, отведенные от второго динамика, то, благодаря эхо-эффекту, сможете прослушать все, что только что произнесли. Того же можно добиться и с помощью магнитофонной ленты, пропустив ленту через звуковые головки двух магнитофонов, прежде чем она начнет наматываться на приемную катушку, а можно испробовать три микрофона и три динамика, четыре магнитофона и четыре звуковые головки, а можно и больше, пока не добьетесь полного ощущения запаздывания…

Как говорит Кизи. в человеке заключены всевозможные системы запаздывания. Одна из них, самая важная, это сенсорное запаздывание промежуток между моментом, когда органы чувств что-то воспринимают, и моментом, когда вы оказываетесь способны на это отреагировать. Будь вы самым проворным из всех живущих на земле людей, для вас это время составит одну тридцатую долю секунды, а большинство людей куда медлительнее. Вот Кэсседи вплотную приблизился к этому барьеру в одну тридцатую секунды. Он действует настолько быстро, насколько способен простой смертный, но и ему этот барьер не одолеть. Кэсседи – живой пример того, как близко можно подойти к барьеру, но барьер непреодолим. Быстрее действовать уже невозможно. С помощью одной только скорости запаздывание не одолеешь. Все мы на протяжении всей жизни обречены смотреть фильм про собственную жизнь все наши поступки основаны на событиях, которые только что закончились. Они произошли по меньшей мере одну тридцатую секунды тому назад. Мы думаем, что живем в настоящее время, но это не так. То настоящее, которое мы знаем, это всего лишь фильм о прошлом, а управлять обычными способами настоящим мы никогда не сможем. Одолевать это запаздывание надо другим путем – с помощью некоего тотального прорыва. А наряду с ним существуют другие разновидности запаздывания, из него проистекающие. Существуют историческое и социальное запаздывания, когда люди живут тем, что осознавали их предки или кто-то еще, они могут отставать на двадцать пять, на пятьдесят лет, а то и веков, и никто не сможет стать творческим человеком, если прежде всего не преодолеет все эти системы запаздывания. С помощью интеллекта, теоретических знаний, изучения истории и тому подобного человек может преодолеть это препятствие и таким способом довольно глубоко проникнуть в настоящее, но и тогда он упрется в одно из худших запаздываний психологическое. Из-за воспитания, образования, того, как вас растили в семье, из-за заторможенности, навязчивых идей и прочей ерунды ваши эмоции все время отстают, и в результате, если разум хочет что-то предпринять, то эмоции этого не хотят… Слово берет Кэсседи:

– Синие носы, красные глаза, и не о чем тут больше говорить.

В кои-то веки он произносит столь короткий монолог.

Ну конечно же! – все тоже эмоциональное запаздывание – а Кэсседи, сам многословный царь Вулкан, внезапно выразил все это с помощью одного непосредственного образа, напоминающего дзэнский стих или стихотворение раннего Паунда, – горящие звериные красные глазки, сдерживаемые навязчивыми идеями маленького холодного синего носа…

Брэдли, ученик Кэсседи, произносит:

– Бог красен, – и даже он на этом умолкает. И этого сукина сына в кои-то веки проняло – в этих двух словах уместилось все, они даже короче, чем стих Кэсседи, похоже, Брэдли даже не пришлось их выдумывать, они сами вырвались как каламбур, сотворенный из фразы «Бог прекрасен», они сказаны для тех из нас, кто понимает вещи, основанные на аналогии: Бог не прекрасен, Бог красен, Бог – красный зверь, сдерживаемый внутри каждого из нас, все чувствующий, совершенный, полностью открытый, только он краснеет от злости на все эти запаздывания…

Кизи негромко хихикает и говорит:

– По-моему, сегодня синхронизация удалась на славу…

Кто-то начинает рассказывать о некоем общем знакомом, которого повязали за хранение травы, – копы ему что-то сказали, он что-то сказал в ответ, и копы принялись его избивать. Все сочувствуют заключенному в темницу бедолаге и высказывают недовольство гнусной склонностью полиции избивать людей, а Бэббс говорит:

– Да! Да! Именно! Именно! Именно! Но все это в его фильме.

В его фильме – именно именно именно – и все начинают обмозговывать эти слова. Обмозговали – и все стало ясно, не нужно больше слов. Для каждого человека, для каждого человека везде и повсюду, запущен его собственный фильм, ставится его собственный киносценарий, и каждый с бешеной энергией в своем фильме играет, только большинство не знает, что этот маленький сценарий – ловушка, из которой не выбраться. Все, кто сидит в палатке, оглядываются по сторонам, и никто не произносит этого вслух, потому что никому этого делать не нужно. И все же каждый мгновенно понимает… так или иначе, все это непосредственно связано, синхронизировано, с тем, что Кизи только что говорил о киноэкране нашего восприятия, который закрывает от нас нашу собственную сущность… и в то же время, в это самое мгновение, непосредственно синхронизировано с настоящим, существующим в реальности фильмом – Фильмом, над которым они работали до изнеможения, не фильмом, а глубокой трясиной, с милями и милями закручивающейся в спираль, склеенной и переклеенной пленки и свежими склейками, опутывающими их, словно множество переплетенных между собой, синхронизированных и все-таки хаотичных и нелегких человеческих жизней, их жизней, жизней всех людей в этом ебучем мире – в это самое мгновение… Кэсседи в своем фильме, называющемся «Предел скорости», одновременно и торчок, чья вещь прибавляющий скорости винт, то есть амфетамины, и единственное в своем роде существо, чья цель – Скорость: быстрее, черт подери, закрутиться в спираль и, подергиваясь и брыкаясь, подойти вплотную к киноэкранному барьеру нашего сознания в одну тридцатую секунды и попытаться проникнуть в… Сейчас…

…Фильм Горянки называется «Большая девчонка», и героиня ее сценария – девушка, которая росла импульсивной и сильной девчонкой в благовоспитанном светском окружении – ax, fin de siecle, Пакипси, штат Нью-Йорк, ах, вассарские ученые, – и которая никак не вписывалась в тамошние понятия о воспитанных девочках в легких полосатых джемперах средь тусклых солнечных лучиков на каплях воды с трескучих дождевальных установок на зеленых газонах Пакипси, большая девчонка, которой пора совершать побег, и она становится страшно крикливой и наглой, чтобы придать себе сил в этой неравной борьбе, – а потом, согласно сюжету, выясняется, что она стала совсем большая, но уже в другом смысле, что она веселая и красивая…

…Если как следует присмотреться, то можно увидеть Отшельника, который сидит съежившись в углу палатки. Отшельника, которого все любят, но он действует всем на нервы – почему? – и ему говорят: «Отъебись, Отшельник», после чего сами же и раскаиваются, а его фильм называется «Общий неудачный полет». Отшельник – это общий неудачный полет, он берет его на себя, он пускается вместо вас в ваш неудачный полет, в такой, о каком вы и помыслить боялись…

А Пейдж с его черной курткой, на которой висит «Железный крест»: его фильм называется – ну конечно! «Зилот». Кажется, все, кто сидит в палатке и вдыхает запах горящей травы, вспоминают вдруг рассказанный Пейджем сон, который он видел, когда лежал на узкой тюремной койке в Аризоне за то, что э-э… ну, скажем, морочил гражданам голову, – так вот, ему приснилось, что в городе появился молодой человек по имени Зилот, весь в черном, и он до того перебудоражил граждан, что они принялись совершать все те нечеловеческие злодеяния, при мысли о которых прежде содрогались от страха, – бить, к примеру, стекла в магазине компании «Ювелирные изделия для толстых» и сгреба-а-а-а-а-ать все с витрин, набрасываться, к примеру, на маленьких высокозадых мулаточек, совершать все запрещенные поступки, и он воодушевлял их, увлекая за собой все дальше и дальше, мчащийся во весь опор сверкающий черный всадник, Зилот, – а потом, когда настало странное холодное унылое утро, все смотрят друг на друга – кто это сделал? кто устроил всю эту наркотическую вакханалию, все эти грабежи и погромы? ради всего святого, что это на нас нашло? – что случилось с городом? – ну и ну – черт подери! – это же не мы, это все он, это он заморочил нам голову и чем-то заразил наши мозги, этот гнусный негодяй, Зилот, – и они бросаются на улицу, колотя себя то в грудь, то по лысинам, в жажде разыскать Зилота, громко выкрикивая его имя как символ крайней степени подлости, – а Зилот в это время скачет себе преспокойненько прочь, удаляясь в черный полдень, и им остается лишь провожать взглядом его черную спину и черный зад его коня и смотреть, как они скрываются за очередным холмом, отправляясь в следующий крестовый поход с целью… перебудоражить… жителей очередного города……да…

– Да, сегодня синхронизация удалась на славу.

…и все, кто находится в палатке, конечно, смотрят на Кизи и задают себе один и тот же вопрос. Что у него за фильм? Ну как же, начнем с того, что назвать его можно «Рэндл Макмёрфи». Макмёрфи – подлиза и подстрекатель, увлекающий людей за собой надеждой на фильм получше, где будет хоть какое-то действие, сдвигающий сюжет с уютной мертвой точки. Здесь, в Городе-Пороге, малыш, тебя ждут чертовски захватывающие кинокадры. Но и на этом не останавливайся…

…и все эти вещи закрывают от нас настоящее время, говорит Кизи, наш собственный мир, нашу подлинную сущность, а пока мы не проникнем в наш собственный мир, мы не сможем им распоряжаться. Вы это поймете, доведись вам когда-нибудь совершить этот прорыв. Представьте, что у вас есть механическое пианино, и оно играет с бешеной скоростью, все клавиши сами нажимаются у вас на глазах в фантастических аккордах, мелодию эту вы слышите впервые, но так глубоко в нее проникли. что руки сами начинают безошибочно ее исполнять. Когда вы совершите этот прорыв, вы начнете контролировать пианино…

…и делиться своим откровением со всеми людьми.

XII Арест

ПОСКОЛЬКУ Ла-Хонда манит, как магнит, Что всего лишь говорит об интересе к вооруженным Младшим Братьям; и ПОСКОЛЬКУ Эти наглые воришки Захватили городишко, но открыли путь простой Заплатить нам за постой; и ПОСКОЛЬКУ Современный магазин – вот что от отцов-злодеев нам досталось; Но как были они Младшими Братьями, так и остались, Да еще бандитами – вот беда; и ПОСКОЛЬКУ Теперь этот Кизи Обосновался поблизости и парни с ним хоть куда Испохабили Дикий Запад Наркоманы и психопаты И битники загнивающие Деревья красят чем-то мерцающим; и ПОСКОЛЬКУ В жестяные они бьют барабаны ветками И корнями, а мужик жестяной С детородной жестянкой Прячет улыбку в паху жестяной куртизанки, А у той в большом пальце ноги эякуляция; и ПОСКОЛЬКУ Психопаты шумят, голосят, все порушить готовы, Завывают, хохочут да еще издеваются Хуже бандитов, честное слово; и ПОСКОЛЬКУ Мы знаем, чем они занимаются, НАСТОЯЩИМ ПОДТВЕРЖДАЕМ ВАШИ ПОЛНОМОЧИЯ…

К тому времени Проказников охватил такой наступательный порыв, что они стали чувствовать себя защищенными даже от такой очевидной опасности, как полиция.

Кизи и Проказники доставляли все больше и больше хлопот жителям Ла-Хонды, а заодно – шерифу округа Сан-Матео и чиновникам федеральной службы по борьбе с наркотиками. Не имея представления о том, какой чертовщиной объясняется столь безумная жизнь в доме Кизи, они, вероятно, предположили, что там вовсю употребляют вызывающие привыкание наркотики морфий, кокаин или героин. В конце 1964 года за домом было установлено наблюдение. Проказники об этом знали и с удовольствием затевали веселые игры с копами. Главным агентом федеральной службы по борьбе с наркотиками в районе был сан-францисский китаец, Агент Уильям Вонг. Проказники написали и вывесили на стене дома громадное объявление: