Электропрохладительный кислотный тест
Шрифт:
– А не раздобудете вы нам сигарет? У нас уже все кончились.
Как ни странно, один из копов послушно удалился и очень быстро вернулся с блоком «Кула», который и пустил по кругу. Часам к девяти утра в зале остаются лишь Проказники, Клер и еще несколько человек – а копы все прибывают, – и наконец они говорят Бэббсу, что пора всех выпроваживать, уже взошло лос-анджелесское солнце, идут на работу послушные уоттсовские негритосы… и Проказники гурьбой выходят на залитую лос-анджелесским солнцем улицу – Дьявол с украшенным серебристыми звездами оранжевым лицом, высокий растрепанный парень с полусеребряным, полузолотым лицом, размалеванные светящейся краской психи гурьбой выходят в девять утра из хладного инкубаторного Обиталища Демонов на залитую солнцем улицу…
Слово Клер Браш: «Вот, собственно, и вся история… Рассказ получился невероятно сбивчивым… Продолжалось ли это потом? Стала ли я другой?
Позже Дел Клоус рассказывал мне, что я бродила без всякой цели и выглядела «изумительно… в смысле ходила, раскрыв рот от изумления… Лучшее описание мне трудно себе представить.
С тех пор я принимала ЛСД еще дважды. Каждый раз все было по-другому, отнюдь не так драматично, все это уже больше касалось лично меня и переносилось легче. Единственное сходство – физический эффект, который в моем случае заключается в сокращениях, очень напоминающих родовые схватки, и в дрожании нервных окончаний… предваряющем… на протяжении длительного периода времени – такое ощущение, что ты на грани оргазма без всякого контакта с кем бы то ни было… это происходило во всех трех случаях. В остальном каждый раз все было по-новому.
Приму ли я ЛСД еще раз? Не исключено, что когда-нибудь… но никакой крайней необходимости, никакого желания сломя голову мчаться на угол к знакомому торговцу. Думаю, что лучше всего принимать ЛСД вместе с любовником, но с таким, которого потом долго-долго не захочется выбрасывать из головы. А таких не так уж и много. Это близость, которую не просто отвергнуть.
Все, все. Надеюсь, достаточно…
Около часу дня в квартире Ромни начинает трезвонить телефон, то и дело поднимая его с постели:
– Ромни, твоих парней следовало бы пристрелить!..
– Семеро арестованы!..
– В наркотическом бреду!..
– Это невыносимо!
И наконец звонок из лос-анджелесской полиции:
– Это Ромни? Послушайте, у нас тут сидит какой-то двухцветный тип…
Ах, Про-стран-ствен-ная Пе-на… Это, должно быть, Пол Фостер. Четыреста, пятьсот, шестьсот человек всю ночь провели в этом сумасшедшем доме, устроив там чудовищную оргию, – а копы их и пальцем не тронули.
И вот те на – в кисломолочном свете девятичасового лос-анджелесского солнца они узрели, как этот долговязый тип, покачиваясь, выходит на улицу, размалеванный, как друид, – пол-лица золотой краской, пол-лица серебряной, и повязали мерзавца за появление… допустим… на людях в пьяном виде или за другое не менее правдоподобное нарушение. Однако уже в час дня им чертовски хочется, чтобы кто-нибудь пришел забрать этого двухцветного типа…
Боже правый, старина! Это даже для нас перебор! Мы умываем руки… Это невыносимо…
…что… мы такого сделали? и…
…даже некоторым Проказникам, из антибэббсовской фракции, Тест представлялся катастрофой. Во-первых, они сомневались в этичности добавления кислоты в Прохладительный Напиток, а во-вторых – считали, что, пустив наркотический бред Всеравношки через громкоговорители, с ней поступили жестоко. Вскоре после того, как они вернулись из Ла-Джоллы в Лос-Анджелес, назрел подлинный Раскол, совершенно открытый. Это был знаменитый Скверный Недуг в миниатюре, поразивший их одних. Рубеж журнала «Лайф».
Уоттсовский Тест в Лос-Анджелесе, состоявшийся на гребне успеха Фестиваля Полетов в Сан-Франциско, заставал быстро набирающее силу психоделическое движение выплеснуться из подполья, да так бурно, как никому и не снилось. Лири и Алперт со своими экспериментами не могли пожаловаться на недостаток известности, однако вся их деятельность казалась совершенно изолированной от внешнего мира, всем у них заправляли два гарвардских доктора, напускавшие на себя весьма серьезный и таинственный вид – только и всего. А после этой новой сан-францисско-лос-анджелесской элэсдэшной вещи с ошалевшими ребятишками и исступленным рок-н-роллом стало казаться, что грозная ЛСД уже распространилась среди молодежи, как зараза, – что, в общем-то, и произошло. Мало кому приходило в голову, что начало всему было положено одним наэлектризованным источником: Кизи и Веселыми Проказниками.
Явилась целая команда репортеров из журнала «Лайф» во главе с фотографом Ларри Шиллером, который был вхож в элэсдэшный мир и делал снимки на голливудском Тесте. Они взяли у Проказников интервью, сфотографировали их и сказали, что готовят большой материал на разворот о кислотном мире и надеются поместить фото Проказников на обложку. Поэтому они подогнали автобус к большой фотостудии, и Шиллер позвал туда всех. Но тут – Бэббс входить туда отказался. Остальные же Норман, Хейджен, Кэсседи, –
всей толпой Проказники набились в студию, и Шиллер сделал целую кучу снимков. Норману все это показалось вчерашним днем. Начать с того, что этот малый делал черно-белые фотографии, а самой характерной особенностью Проказников был цвет, светящиеся краски, чем ярче, тем лучше, чем больше флюидов, тем лучше. Потом Шиллер усадил их всех группой, на фоне черного задника, а в центре встал Кэсседи, который принялся размахивать руками, как ворона. Шиллер сделал снимки в стробоскопическом свете, отчего Кэсседи стал казаться многоруким, как великий бог Шива. Стробоскоп в ту пору был последним словом в психоделической фотографии, и средства массовой информации пользовались им взахлеб. Воссоздает-де опыт кислотного восприятия и все такое прочее. Потом Шиллер велел некоторым из них остаться для индивидуальных снимков к примеру, таким колоритным типам, как Кэсседи, Пол Фостер с его пушистыми бакенбардами и Пышным Мундиром, а также Норман, вероятно, из-за его бороды. Обычное дело… Остальные вышли на улицу, где их поджидал Бэббс. В конце концов освободились и те, кто оставался для индивидуальных снимков, и, когда они вышли на улицу, автобуса не было. И след простыл. Бэббс, Горянка, Чума, Уокер и все остальные – укатили прочь.Хейджен был не в силах в это поверить.
– Хорошенькую нам устроили проказу! – сказал он.
Проказникам – и устроили Проказу.
Начать с того, что при таком развитии событий слово «проказа» приобретало свой первоначальный смысл. Жертвы проказы сумели, в конце концов, добраться до рассыпающегося в прах «Сан-Суси», где выяснилось, что Бэббс и компания съехали и оттуда, прихватив с собой все деньги и еду. Бэббс оставил записку, в которой сообщал, что они, ядро группы, отправляются проводить свой собственный Тест и вновь присоединятся к своей свите перед Кислотным Тестом в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе, намеченным на 19 марта. «Нас все еще объединяла великая идея», – и Норман, Кэсседи, Хейджен, Пол Фостер, Рой Себёрн, Мардж и еще несколько человек попытались заняться подготовкой к университетскому Тесту. Однако университет нарушил договор изза дурной славы, преследовавшей их после уоттсовского Теста, и это довершило дело. Все стали разъезжаться кто куда. В этот странный период всеми владело странное чувство. Никто не мог уразуметь, почему Бэббс устроил проказу Кэсседи; ну ладно всем остальным хотя весьма странно было и то, что жертвой проказы оказался Хейджен, – но Кэсседи – это просто невероятно.
Кэсседи заявил, что ему все поебать, и направился в Сан-Франциско. Норман с Полом Фостером решили пожить у Хью Ромни. Несколько позднее у Нормана появилась возможность уехать вместе с Мардж Баржей и Ивэном Энгбером в Нью-Йорк, они сели в машину и направились на восток.
«Едва Лео нас покинул, как вере и единомыслию в нашем кругу пришел конец, словно красная кровь жизни покидала нас, вытекая из невидимой раны».
В один прекрасный день Пол Фостер под воздействием великого Бога Ротора сел и принялся мастерить весьма замысловатую красивую вывеску. Когда он закончил, там оказалась затейливая траурная рамка и внутри слова
выполненные вычурным староанглийским шрифтом, а внизу: 23 января 1966 года, день, когда исчез Кизи. Больше ничего, только «In Memoriam» и дата. Он повесил ее на стену.
XXI
Беглец
Хватит, Кизи, сиднем сидеть. Отрывай задницу. Улепетывай. Вали уноси ног и скройся исчезни растворись. Короче, беги.
Газзззззззуйгазуйгазуйгазуй – или мы хотим устроить последний мексиканский прогон сцены, отрепетированной еще на крыше в Сан-Франциско, и сидеть здесь с запущенным мотором, зачарованно глядя, как копы вновь карабкаются наверх, чтобы схватить тебя… ОНИ ТОЛЬКО ЧТО ОТКРЫЛИ ДВЕРЬ ВНИЗУ, ЗАСТЫВШИЙ РОТОР, И У ТЕБЯ ЕСТЬ ЕЩЕ СЕКУНД СОРОК ПЯТЬ, ЕСЛИ ДОПУСТИТЬ, ЧТО ОНИ НЕТОРОПЛИВЫ, СКРЫТНЫ И УВЕРЕНЫ В СЕБЕ…
Кизи сидит в тесной комнатенке на верхнем этаже крайнего на взморье дома, восемьдесят долларов в месяц, на берегу райски голубого залива Бандариас в Пуэрта-Валларте, на западном побережье Мексики, в штате Халиско, в двух шагах от вялой зеленой листвы джунглей, где пышным цветом расцветает всепроникающая неотвязно-бабуиновая паранойя, – Кизи сидит в этой верхней комнатенке покосившегося дома, уперев локоть в стол и поставив вертикально руку с маленьким зеркальцем в ладони, так что предплечье и зеркальце образуют нечто вроде бокового зеркала заднего обзора, прикрепленного к кабине грузовика, и таким образом он может смотреть в окно и видеть их, а им его не видно…