Элемента.М

– Ну, незамысловатым я бы его не стал называть, все же арецци пятнадцатого века, с настоящими золотыми и серебряными нитями. Разве отец не сказал тебе что это за конструкция?

– Да, да, ЭЛЕМЕНТА. И судя по тому количеству запчастей, из которых состоит это чудо инженерной мысли – это как минимум планетарная модель вселенной. Только непонятно зачем, когда всё это сводиться к четырём едва заметным буквам на Дереве.

– В том то и дело, дружище, что эти четыре буквы, а я бы сказал даже четыре точки – это первый круг. Всего лишь один круг. И с этой единственной точки, в которую твой отец всё подливает чью-нибудь кровь, с неё словно всё начинается. И вариантов что может произойти потом - много. И буквы эти там повторяются и повторяются, и повторяются. И всегда только эти четыре буквы. Так что, знаешь, я не удивлюсь, если где-нибудь на этом шахматном поле буква L может значить Любовь, а буква Н – Надежду.

– Или ненависть, - откликнулся Феликс, - Почему не ненависть? Мне кажется, это даже более очевидно. От любви до ненависти один шаг.

Он сказал это с горячностью, которой сам от себя не ожидал сейчас, но ненависти в его душе не было. Ни к Еве, ни к этому парню.

– Ненависть разрушает, ей нет места там, где жертвуют собой. А то, что ты сейчас чувствуешь, называется боль.
– сказал Командор спокойно и посмотрел своему молодому собеседнику прямо в глаза.
– Не пытайся с ней бороться. Прими её как неизбежное. Смирись с ней. Смирись с тем, что ты не в силах это изменить. Приручи её. Подружись с ней. Другого способа нет.

Стало ли легче Феликсу в тот момент, когда Командор говорил ему все эти слова? Нет. Готов ли он был смириться? Нет. Но в тот момент, когда спокойно и внимательно Алекс объяснял ему про боль, Феликс поверил не его словам, а его глазам, в глубине которых он увидел свернувшуюся калачиком ту самую дикую боль, которую командор всю жизнь пытался приручить.

 - В продолжение нашего с тобой прошлого разговора, я вынужден сказать, что тебе, к сожалению, не светит отсидеться в сторонке, зализывая свои раны, - несмотря на то что Командор явно подчёркивал, что это задание вряд ли понравиться Феликсу, слышался в его голосе и тон, которому не перечат – это был приказ, которые не оспаривают. – Я понимаю, что больше всего тебе, наверно, хотелось бы отсидеться в сторонке и как минимум, не встречаться больше ни с Евой, ни с Этим Парнем, но даже при иных обстоятельствах это не вариант, а в данной ситуации запихиваем своё личное куда подальше и думаем только о деле.

Командор сделал паузу, чтобы убедиться, что Феликс не собирается возражать. Нет, он не собирался.

– Итак, поскольку, ты единственный знаком с девушкой лично, то тебе и придётся посвятить её в то, что в этой жизни на неё возложена некоторая миссия. К счастью, про то, что она одна из нас ей уже рассказал её парень. И можно сказать, у него даже неплохо получилось, - Командор опять посмотрел на Феликса изучающе. Ни одна мимическая мышца не сократилась на его лице, Феликс был неприлично невозмутим, но долгие годы жизни с Кларой научили его не только этому, - Поэтому отдельно работаешь с девушкой. Отдельно с парнем. Парень нам нужен в Ордене. Внедряйся. Вживайся. Работай.

– Ты, видимо хотел сказать – общайся, втирайся в доверие, собирай информацию? – уточнил Феликс.

– Я сказал именно то, что хотел сказать, - жёстко ответил Алекс, - И у тебя есть максимум неделя, чтобы пересмотреть и освежить в памяти все собранные материалы, возможно, девушке важна будет вся эта информация. Её мы не можем пригласить в Наш Замок.

– Почему нет? – не удержался от вопроса Феликс, - Девушка основной персонаж всей этой пьесы, разве она не имеет право знать.

 - Мы не уверены, что это ей не повредит. Лишь только поэтому, - сухо ответил Командор, - Удачи, Феликс!

Феликс не в силах был посмотреть Алексу в глаза – он молча кивнул и вышел – он знал, что Командор поймёт, что за эти два дня для Феликса ничего не изменилось. Боль, тупая, ноющая, непрекращающаяся боль раздирала его душу. И он честно пытался её приручить. Он сделал две вещи, которые никогда не делал. Он позвонил девушке, с которой уже встречался и это было против его правил – ни одна девушка не была у него дважды. И он напился. Ни одна из этих затей не увенчалась успехом.

 Девушка была принеприятнейшей, какой она была и в первый раз, и он сильно пожалел, что выбрал телефон наугад. От неё пахло чем-то кислым, словно смесью вчерашних сигарет и квашеной капусты, и у Феликса было стойкое желание разворачивать её к себе спиной, против чего, она в принципе и не возражала. И глядя на её упруго подпрыгивающие ягодицы, он вдруг понял, что никогда не представлял себе на этой кровати Еву. Никогда он не представлял её себе на месте ни одной из этих бесконечно меняющихся девиц. Никогда не пытался угадать что скрывают её лёгкие летние платья. Наверно, она была ему дорога чем-то другим. И эта мысль настолько его поразила, что он невольно замер, и только вопрос недоумевающей девушки – Эй! Что-то не так? – заставил его опомниться и закончить начатое. Он спровадил девушку настолько быстро, на сколько смог. Он вызвал такси, заплатил водителю, даже поцеловал её в кислые губы на прощанье, надеясь, больше никогда с ней не встречаться.

А потом он совершил ошибку номер два и в полном одиночестве напился. Но даже пьяный в сопли он не плакал. Он проснулся с невыносимой головной болью и не менее невыносимой жаждой, но та боль, которая поселилась в его сердце - не отступила. И вот теперь у него было быть может неделя, чтобы научиться с этим как-то жить.

Глава 11. Получилось!

Когда утром она открыла глаза, его все еще не было. Может быть, конечно, его уже не было, и он приходил и даже провел с ней целую ночь, но, где-то в глубине души Ева чувствовала, что это не так. А ведь ей так много нужно было ему рассказать! «Я радуюсь, что могу умереть!» - сказала ей вчера Кэкэчэн, она же Евдокия Николаевна Купцова. И Ева вспомнила как совсем недавно чувствовала тоже самое. Когда она хотела увидеть Дэна хотя бы еще только один раз. Просто увидеть. А потом… потом можно было бы и умереть. Потом хорошо было бы умереть, чтобы ничего и никогда больше не чувствовать. И вот Дэна рядом не было, и ничего она не хотела сейчас так сильно как снова его увидеть. Он сказал, что души алисангов не умирают. Еве показалось тогда, что это так замечательно. Сейчас она так не думала. Смерть, не приносящая забвения, сегодня ей казалось ужасной. Он сказал, что Светка Васькина умерла и что, возможно, это можно изменить. Это сложно, но возможно. Ева даже близко не понимала, как можно это изменить, но, наверно, он правда, боролся за ее жизнь, и это было непросто, раз его до сих пор не было. Ева не хотела, чтобы он рисковал своей жизнью ради кого бы то ни было, но ей подумалось, что настоящие герои почему-то всегда поступают именно так. И Еве тяжело было осознавать, что она практически попросила его это сделать. Утро как всегда явно не задалось.

 Она прислушивалась, стараясь среди разговоров в коридоре услышать голос Дэна. И какой-то мужской голос там явно басил, но слишком низко для Дэна и слишком далеко, чтобы понять, о чём там вообще шла речь. И снова Ева вспомнила вчерашний разговор с шаманкой. «Мы можем их призывать и прятать». Ева понятия не имела что значит прятать, но слово «призывать» было достаточно красноречиво само по себе. Она поспешно натянула халат. С одной рукой ей поначалу это было трудно, но потом она приноровилась и сейчас в прямом смысле легко сделала это одной правой. Она хотела поговорить с бабкой. Сейчас.

В коридоре никого не было. Басил Гена в регистратуре, причем в пустой регистратуре. Судя по всему, разговаривал по телефону, к счастью, стоя спиной к открытой двери. Ева проскользнула, можно сказать незаметно, потому что кроме Гены, в больнице все еще спали. Спали все и на втором этаже. То, что Ева приняла за утро, была просто ночь, тихая зимняя лунная ночь. Луна, полная и невероятно яркая светила сразу во все окна второго этажа. Дверь в комнату Евдокии Николаевны была приоткрыта, и Ева, поняв свою ошибку со временем, не хотела беспокоить старушку ночью. Но на самом краю лунного света, который оконным квадратом вливался в открытую дверь, что-то блестело. Ева наклонилась, чтобы это поднять и нечаянно толкнула дверь, которая бесшумно открылась. Она испуганно повернулась в сторону кровати, на которой спала старушка. К счастью, она не проснулась. А то, что лежало на полу, была всего лишь конфета в блестящем фантике. Еще одна точно такая же лежала на столе рядом с открытой пачкой сигарет. Ева хотела положить конфету на стол, с которого ее видимо, нечаянно столкнули, но что-то не хотелось кормить старушку конфетой с пола, тем более Ева чувствовала крошки внутри фантика - может быть на нее даже наступили. И она положила конфету в карман, чтобы выкинуть, тем более у старушки была еще одна, и осторожно вышла.

Уже спускаясь вниз по лестнице, Ева нащупала в кармане подаренное теть Зиной кольцо – Ева так его боялась, что даже забыла достать. Она вытащила колечко и так и держа его в руках, никем не замеченная вернулась в палату.

Она едва успела засунуть кольцо в сумку и лечь, как на свое кресло прямо из воздуха вывалился Дэн. Ева вздрогнула от неожиданности и во все глаза уставилась на парня в ярком свете Луны пытаясь обнаружить на нем какие-нибудь повреждения. Он был вроде цел, только очень сильно устал. Он даже не заметил, что Ева не спит, а смотрит на него во все глаза. Он откинулся на неудобную спинку, и Ева подумала, что он заснул. Но стоило ей пошевелиться, как он тут же поднял голову и открыл глаза.

– Не спиться? – улыбнулся он и хотел подняться, но она остановила его рукой и легко спрыгнув с кровати подошла сама. Он все же поднялся, и прижавшись к нему, Ева чувствовала, что он так устал, что еле держится на ногах, а еще он пахнет тиной и чем-то еще тяжелым и неприятным.

– Который час? – спросил он.

– Не знаю, - ответила Ева, отстранилась, и сморщила нос, - Тебе нужно отдохнуть и помыться. Лучше сначала помыться.

– Выгоняешь? – улыбнулся он.

– Нет, но настаиваю, чтобы остаток этой ночи ты провел в своей постели. И. кстати, мы договаривались, - напомнила она.