Елена Троянская

Да, это я, Елена. Схватите меня, накажите, отведите к Менелаю. Мне захотелось, чтобы это произошло как можно скорее, чтобы действие пришло в движение и достигло финала.

— Елена! Что ты здесь делаешь? — Передо мной выросло изумленное лицо Антимаха.

Увидев его, я отпрянула назад.

— Хочешь предать нас? — крикнул он. — Торопишься к грекам?

Он впивался мне в руку все сильнее.

— Нет, неправда!

— Я же не слепой! Вон веревка. На тебе специальная одежда. — Он покосился на мои шаровары. — Ты готовилась к побегу. Ты бежала из города.

— Я хотела пожертвовать собой ради Трои, — подняла я голову. — Другого способа прекратить войну не существует. Если я вернусь, у греков не будет причины продолжать ее.

— Ты глупая девчонка! — крикнул он, и я испугалась, что он сломает мне руку. — Они здесь не из-за тебя!

— Даже если это так, то поводом-то стала я. Я хотела лишить их этого повода.

— Ты согласна вернуться к Менелаю, снова лечь в его постель?

— Нет. Я собиралась покончить с собой, прежде чем это произойдет.

— Кто знает о твоем плане? — недоверчиво спросил Антимах.

— Никто. Ни одна душа.

— Ты никому не говорила? Не верю, что женщина способна в одиночку осуществить такое.

— Верить или нет — твое дело. Но это правда.

— Значит, о твоем побеге никто, кроме нас с тобой, не знает?

— Никто.

— Так вот, сейчас, моя госпожа, ты вернешься в город и ляжешь в мужнину постель. И никто ни о чем не должен узнать.

— Нужно же положить конец войне! — воскликнула я. — Только я могу остановить ее!

— Слишком поздно, — ответил Антимах. — Остановить войну уже не в человеческих силах.

Антимах провел меня обратно в город через маленькие воротца у основания северо-восточной башни. Он приказал накрыть голову и лицо плащом, чтобы стражники не узнали меня, а сам обнял так, словно я была проститутка. Сделал он это не без удовольствия, заметила я. Город по-прежнему крепко спал. Антимах проводил меня до самого дворца, который находился совсем недалеко, и на прощание прошептал:

— Помни, никому ни слова!

У меня не было выбора. Пришлось подчиниться ему. Но я высоко держала голову, всем видом показывая: если бы не он, я довела бы свой план до конца.

Я поднялась по лестнице в нашу спальню. Парис спал, голая рука свесилась на пол, лицо повернуто к стене. Точно в такой позе я оставила его. Я почувствовала себя как солдат, который не чаял вернуться живым с войны, но чудом уцелел. Теперь, как сказал Антимах, война будет катиться своим чередом, и не в моих силах остановить ее.

Я наклонилась, чтобы снять шаровары, и тут Парис вдруг сел на постели и посмотрел на меня. Я замерла на месте и старалась не дышать в надежде, что он не проснулся толком, снова заснет и утром ничего не вспомнит. Но нет, он воскликнул:

— Что ты делаешь?

Я ничего не ответила, тогда он потянулся к медному колокольчику, чтобы позвать стражника. Я бросилась к нему и выхватила колокольчик. Он откинулся на подушки и кричал, вцепившись в шаровары:

— Елена! Елена!

Я зажала ему рот руками и просила:

— Тише, тише!

Нужно было рассказать ему безобидную историю, чтобы объяснить свое поведение, но воображение отказывалось служить. Я устала от длительного притворства, и моя изобретательность истощилась. Придется рассказать ему правду.

— Почему ты надела мои шаровары? — шепотом спросил Парис, когда я отвела руку от его губ.

— Я хотела бежать.

— Бежать? — закричал он в голос, чего я и опасалась.

— Да. Я решила, что нет другого способа прекратить войну и избежать новых смертей, как только мне вернуться к грекам.

Я наклонилась назад, мои колени дрожали. Говорить ему, что я собиралась пожертвовать своей жизнью, необязательно.

— А как же я? Обо мне ты не подумала? Ты же знаешь, я не могу жить без тебя. — Он сжал меня в объятиях, я перестала дрожать. Он притянул меня к груди. — Неужели ты смогла бы бросить меня?

— Это было труднее всего. У меня едва хватило мужества, — пробормотала я.

— Это не мужество, это жестокость!

— Мне пришлось быть жестокой по отношению к нам с тобой, чтобы другие перестали страдать.

— И все же ты здесь. Ты не ушла. Отчего?

Я чувствовала: он хочет услышать, что я отказалась от своего плана сама, а не была остановлена.

— Меня задержал Антимах. Этот человек, похоже, никогда не спит. Он дежурил у основания крепости, с северной стороны.

— Как? Ты действительно выбралась из города? — простонал Парис.

— Да.

— Ты предала меня. Ты бросила меня. Даже не попрощалась. Думаешь, я прощу тебя?

— Нет, не думаю. Я понимаю, за все надо платить.

— Тебе, похоже, это доставляет удовольствие! Так же, как бросать мужей ночью! Ты сбежала от меня, как от Менелая. Я больше никогда не смогу верить тебе.

— Что ж, поделом мне.

Я не винила его. Я понимала его чувства. И сама на его месте чувствовала бы то же самое.

Он встал, взял одеяло.

— Я не могу спать в одной постели с тобой, — прошептал он и стал спускаться по лестнице, оставив меня одну в темноте прислушиваться, как затихают его шаги в коридоре.

Измученная, я легла в постель и пролежала неподвижно, пока не наступило утро. Перед побегом я примирилась с потерей Трои, и все же я была рада встретить утро в своей спальне, а не в шатре Менелая. И еще была рада, что могу дышать, не считая, сколько вздохов осталось.

Когда я оделась и спустилась вниз, Париса уже не было. Слуги сказали, что он пошел справиться «насчет военных дел». Да, военные дела позволят ему на законном основании держаться подальше от меня. При этом наше отчуждение не будет бросаться в глаза посторонним. Еще нужно сделать так, чтобы слуги ничего не заподозрили. Найти объяснение тому, почему Парис спит отдельно. Придумать бытовую причину — например, духота, или холод, или шум, — ни словом не упоминая о нашей ссоре. Я могла бы пойти в домашнее святилище, чтобы успокоить дух и собраться с мыслями, но оно опустело и теперь только усугубляло мою тоску.