Елена Троянская

— Послать за врачом?

— Не надо. — Он попытался улыбнуться. — Сегодня много по-настоящему раненных, не стоит отвлекать врача из-за моей царапины.

В слабом свете я плохо видела, но раненая рука как будто стала раздуваться, кожа натянулась и блестела. В то же время лицо Париса покрылось испариной, он пробормотал:

— Тошнит… Голова кружится, — и запрокинул голову. Его била лихорадка.

Не считаясь с его возражениями, я послала слугу за врачом. Пока ждали врача, рука распухла еще сильнее, казалось, что кожа вот-вот лопнет. По телу пошли красные пятна. Губы Париса дрожали, руки и ноги сводила судорога. Он дышал, как рыба, выброшенная на берег.

— Нутро горит огнем, — простонал Парис. — Он сжигает меня.

Врач вошел, посмотрел на больного, откинул одеяло. На теле не было никаких изменений. Тогда он положил руку Парису на лоб и сразу отдернул ее.

— У него жар!

Жар. Жидкий огонь. Нутро горит. Уж не Филоктет [28] ли был тот человек в колеснице? Судя по описаниям, яд гидры действует именно так.

— Кто ранил тебя?

— Не знаю. — Парис сжал зубы от боли. — Я не разглядел лица.

28

Согласно Аполлодору, Филоктет вызвал Париса на поединок в стрельбе из лука. Первая стрела пролетела мимо. Вторая пронзила Парису руку, в которой он сжимал лук, третья выбила правый глаз, а четвертая попала в лодыжку.

Если это и правда Филоктет, то лучше ему не знать. Человеческая воля иногда сравнима с силой богов. Пока Парис не знает, что ранен Филоктетом, он будет считать свою рану излечимой и бороться за жизнь.

— Все хорошо, любимый, — сказал я. — Тобой занимается наш лучший врач.

— Когда говорят, что тобой занимается лучший врач, это значит, что твои дела хуже некуда.

Он улыбнулся, но улыбка превратилась в гримасу боли.

— Или это значит, что ты троянский царевич и любой твоей царапиной обязан заниматься лучший врач, — принудила я себя улыбнуться в ответ.

— Не лги мне, Елена. — Он с неожиданной силой сжал мое плечо здоровой рукой. — Не лги. Это невыносимо.

— Парис, ты ранен. Но раны — обычное дело на войне. Ты сам ранил Махаона, а он выздоровел. И Одиссей тоже.

Я смотрела на Париса сверху вниз, и мне было нестерпимо сознавать, что я стою здоровая и сильная, а Парис лежит раненый и беспомощный.

— Рана ране рознь, — вздохнул он, сжимая распухшую руку.

— Не прикасайся к руке! — приказал врач, отводя руку Париса. — Выпей лекарство, оно поможет.

— Я не стал бы этого делать, пока мы не узнаем, кто меня ранил. А то можно сделать хуже. — Парис с трудом выдавливал слова сквозь сжатые губы.

— Противоядие! — крикнула я. — Знает кто-нибудь противоядие?

— Пока мы не узнаем причину, мы не можем найти противоядие, — тихо ответил мне врач через голову Париса. — Царевич прав. Неправильно выбранное противоядие только усилит действие яда.

— Значит, это все-таки яд?

— Не вызывает сомнений, что стрела была отравлена. Вопрос — чем.

Кровью гидры, подумала я. Но вслух ничего не сказала.

Вдруг Парис открыл глаза. Неужели он слышал наш разговор? Он посмотрел на меня печально и медленно покачал головой.

— Елена… — Он закашлялся. — Столько счастливых лет… Я мечтал о них, когда вез тебя сюда. Не может быть. — Его голова свесилась набок. — Конец. Мы едем в Египет. Пора. — Он посмотрел на меня все еще ясными глазами, прошептал: — Елена. — И его взгляд погас.

Нет, он не может умереть. Так вдруг, так сразу. Это невозможно. А как же я? Наша любовь родилась, чтобы никогда не умирать. Она будет длиться вечно.

Он дышал. Яд поразил глаза, но не достиг сердца. Теперь я не сомневалась, что это яд гидры: иначе поверхностная рана не вызвала бы таких последствий.

— Помогите! — закричала я, обхватив его голову.

Кто-то наверняка должен помочь! Это яд, а у каждого яда есть противоядие.

«Я оставляю тебя с этой женщиной, но в твой последний час даже она будет умолять меня!» Эти слова промелькнули у меня в голове, будто луч света. Вот кто знает все о ядах. Она любила Париса. Она предвидела, что наступит день, когда его жизнь будет в ее руках. Да, она любила Париса. Но она ненавидела меня.

Энона.

LXIV

Я должна пойти к ней. Где ее искать? Даже если Парис знает, вряд ли он в силах объяснить. Он мечется на постели, то изгибается дугой, то падает на спину и царапает грудь.

— Кровь кипит! Кипит, — бормочет он, закатывая свои ослепшие глаза. Его лицо до неузнаваемости искажено судорогой.

— Мой царевич, сделай глоток. Это отвар ясенца критского. Тебе будет легче, — склоняется над ним врач.

— Энона, — шепчу я на ухо Парису. — Где она живет?

— На горе Ида, — поворачивается он ко мне. — У горячих источников. У тех, что ближе к водопаду.

Но на горе Ида повсюду горячие источники. И водопадов тоже множество — кроме постоянных есть такие, которые появляются во время таяния снегов.

— Дорогой мой, как называется водопад?

Парис только стонет в ответ, и пожимает плечами, и комкает в руках в одеяло.

Сейчас ночь, но я не могу ждать до утра. Яд распространяется слишком быстро. Я приказала запрячь две колесницы, принести теплый плащ и факел, а также вызвала охрану. Потом бегом бросилась через площадь к дворцу Гектора. Двери были закрыты на засов, но я стала колотить в них и кричать, чтобы меня впустили. Дверь открылась, и я прорвалась мимо изумленного охранника с криком «Андромаха! Андромаха!».

Появилась одна из приближенных служанок Андромахи и с очень недовольным видом сказала, что госпожа удалилась в свои покои, она готовится отойти ко сну.

— Я должна поговорить с ней! Позови ее.

Я откинула плащ, чтобы служанка узнала меня: не может же она не выполнить распоряжения, возможно, будущей царицы Трои!

Она выскользнула, унеся с собой светильник.

Каждый удар сердца напоминал мне, что драгоценные секунды уходят, а вместе с ними тает надежда на спасение Париса. Мне показалось, что прошла целая вечность, когда появилась наконец Андромаха, кутаясь в тунику.

— В чем дело, Елена? — спросила она голосом, которым разговаривают с надоедливым ребенком.

— Мы должны поехать на гору Ида! — крикнула я. — Ты должна поехать со мной. Умоляю тебя, Андромаха. Я не могу одна. Помнишь, я ходила с тобой? Теперь ты помоги мне.

— Сейчас? — Она дернула головой, посмотрела в темное окно. — Это невозможно. Нужно подождать, пока рассветет. Даже если мы не нарвемся на греков, все равно это очень опасно. Помнишь, как мы заблудились на обратном пути?