Елена Троянская

Издалека город казался таким же прекрасным, как раньше, и непобедимым. Цитадель на вершине отчетливо вырисовывалась: я видела и наш дворец, и дворец Гектора, и дворец Приама, и храм Афины.

Южные ворота были открыты. Троянцы воспользовались очередным временным затишьем, чтобы выйти из города, собрать в лесу кое-каких трав, пополнить запасы дров, попасти лошадей.

Я поспешила во дворец и на пороге от охранника узнала, что Парис при смерти.

Мне страшно. Я не вынесу этого! — заплакала я и уткнулась Андромахе в плечо.

— Ты должна. Если такова воля богов — будь они прокляты! — ты должна ее принять.

— Как ты?

— Как я.

Она повернулась и пошла к себе, а я стала подниматься по лестнице. Войдя в спальню, я ощутила запах мускуса, которым заглушали запах смерти, потом услышала стоны — так стонут только умирающие.

Ставни были закрыты, и я решительно направилась к окнам. Сейчас распахну их, впущу в комнату свет и воздух. Парис, обрадованный, сядет на постели и подставит лицо солнцу. От отчаяния я уповала на целительную силу светила. Поток света ворвался в комнату, слуга зажмурил глаза. Наконец я отважилась взглянуть на Париса. Он лежал раскинув почерневшие руки. Они распухли и затвердели, как бревна.

Упав на колени, я посмотрела ему в лицо. Это было не человеческое лицо, а иссиня-красный отек. Даже золотые волосы напоминали перегнившую прошлогоднюю траву. Приоткрытые губы почернели и потрескались.

— Елена… — Голос был по-прежнему голосом Париса, только тихий, едва слышный. — Она отказала?

— Да, чтоб она превратилась в тину болотную! Но мы обойдемся и без нее. Теперь я с тобой. Я сама тебе помогу. Глупо было искать помощи у чужих. Я могу…

Что я могу, что? Призвать своего отца, Зевса? Полноте, да отец ли он?

— Я могу позвать на помощь кое-кого помогущественнее, чем она. Почему я сразу этого не сделала?

Он попытался погладить меня, но рука не слушалась и осталась лежать такая же безжизненная, как бревно.

— Погоди, я сейчас. — Я наклонилась, чтобы поцеловать его в лоб, еще недавно горевший огнем, а теперь холодный, как озеро Эноны.

Тут меня пронизала волна трепета, и я быстро вышла из комнаты: я не хотела умолять Зевса при Парисе.

Трудно было найти в переполненном постояльцами дворце уединение. Наконец я отыскала чулан, в котором хранилась провизия: вряд ли подходящее помещение для разговора с Зевсом.

Я нашла две курительницы, поставила их на пол дрожащими руками и простерлась перед ними, всем телом ощущая холод каменного пола.

— Зевс, сын великого Кроноса, отец богов, царишь ты на небе, дела людей ты ведаешь благих и злых. Сжалься надо мной. Я в смирении простираюсь перед тобой, я молю тебя — подари жизнь моему супругу, Парису. Ты можешь спасти его. Ты можешь вернуть ему здоровье. Ты — могущественнейший из богов, и все в твоей власти.

Ответа не последовало. Значит ли это, что Зевса не существует? Или что он мне не отец? Или что я не знаю правильных слов?

— Я нахожусь в смятении, не могу найти правильных слов. Но ты ведь можешь читать прямо в моем сердце! Ты видишь мое единственное желание. Исполни его! Или дай мне умереть вместо Париса. Ты позволил Алкесте занять место мужа, позволь и мне!

Вдруг в голове пронеслась эта история. Аполлон пообещал Адмету, что, когда наступит его последний день, смерть пощадит его, если кто-нибудь из близких добровольно умрет из любви к нему. И вот прилетел к Адмету Гермес и призвал его в Аид. Адмет бросился к своим престарелым родителям, обхватил их колени и упрашивал уступить ему конец жизни. Однако оба наотрез отказались, сказав, что не устали еще наслаждаться жизнью и ему лучше смириться с выпавшим жребием, как делают другие. Тогда из любви к Адмету его жена Алкеста приняла яд, и ее тень спустилась в Аид.

Но Зевс молчал. Я приподнялась на колени и стала раздувать дым над курительницами, надеясь так привлечь внимание Зевса.

— Взываю к тебе, отец! Смилуйся надо мной.

И вдруг я услышала голос — то ли ушами, то ли сердцем.

— Я слышу тебя, дитя мое. Ты просишь о невозможном. Нить человеческой жизни держат в своих руках мойры. Я над ними не властен: они не мои дети, а дети великой богини Необходимости. Она зовется «Могучей судьбой», и с ней не спорят даже боги. Парису суждено умереть, и он умрет. Я не могу спасти Париса, как не мог спасти своего сына Сарпедона, когда он был ранен в сражении. Мне жаль, дитя мое.

— Ты называешь меня «дитя»?

— Да, потому что ты и есть мое дитя. Ты единственная земная женщина, которую я признаю своей дочерью, и ты не умрешь.

— Но я не хочу жить без Париса.

— У тебя нет выбора. Твоя природа такова. И мы с радостью встретим тебя, когда пробьет час.

— Из меня не получится богини. Я вечно буду оплакивать своего Париса.

— Богам тоже случается горевать, но честно тебе скажу: приятно быть богом.

Я опять потерпела поражение. Зевс, подобно Эноне, ответил отказом на мои мольбы. Я снова напрасно потеряла время, отняла его у Париса.

Я побежала обратно в спальню, нежно, стараясь не причинить боли, охватила руками голову Париса. Он приподнял опухшие веки и спросил:

— Что? Что такое?

— Ты выздоровеешь. Сейчас в тебя вольются новые силы и победят яд. — Я ненавидела лгать, но не могла же я сказать ему правду. Я погладила его раздутую руку. — Все это пройдет, ты будешь таким, как прежде.

— Зевс выслушал тебя?

Парис сделал попытку улыбнуться.

— Да, выслушал и пообещал спасти. Я все равно не стану жить без тебя!

— Елена… — Он вздохнул. — Я не заслуживаю такой верности. Я не стою тебя.

— Глупости! Что за глупости ты говоришь! Я предназначалась тебе от начала времен. Если бы твой корабль задержался хоть на день — я бы умерла!

— Возьми меня за руку, — попросил он.

Я взяла то, что некогда было рукой Париса. «О боги! — снова взмолилась я. — Афродита! Сделай же ты хоть что-нибудь!»

— Да, любимый, я буду держать тебя за руку, пока ты не выздоровеешь, — прошептала я.

— Как темно. Впереди глубокая пропасть. Я падаю в нее, — бормотал он.

— Нет, любимый, ты лежишь на своей постели. Все хорошо…

Я не успела договорить — он умер. Не оставив мне последнего слова на память, не попрощавшись — сорвался в глубокую пропасть, которая отверзлась перед ним.

Парис умер. Я вдова. Пока я не понимала значения слова «вдова» — все казалось лишенным значения по сравнению с тем, что Парис умер, — но скоро я пойму.

Я закрыла ему глаза. Сколько раз я целовала эти глаза!