Елена Троянская

— Кстати, при них не было добычи, — подал голос третий матрос. — Видно, мы стали первыми, на кого они напали. Лучше бы последними: нам бы досталась их добыча.

Похоже, этот человек прав. Тот мальчик — он наверняка первый раз шел на дело. Смерть всегда ужасна, но вдвойне ужаснее, когда она уносит юношу. Я вздрогнула.

— Ты тоже прикончил парочку пиратов, — обратился Эней к Парису. — Впервые, как я понимаю? Тебе ведь не доводилось убивать до отъезда из Трои, верно?

«Зато много придется убивать после возвращения туда», — прошептал голос у меня в голове.

— Да, верно… Оказалось, убивать легко. Так не должно быть. — Парис смущенно опустил глаза.

— Кто сказал, что так не должно быть? — вмешался кто-то. — Убивать — проще простого. Вот почему на свете происходит столько убийств.

— Убивать легко того, кто хочет прикончить тебя! — В разговор включился капитан, он хрипло рассмеялся. — Однако вы мне перепачкали весь корабль! Нельзя ли убивать поаккуратнее?

Взрыв смеха.

— Будем надеяться, что надраенная палуба сохранит чистоту до конца путешествия, — ответил Эней. — Нам следует поторопиться в Трою.

— По пути нам будут встречаться острова, — сказал капитан. — Мы сможем бросать якорь и отдыхать на берегу. Но пока не достигнем Трои, мы не будем в безопасности.

Я подумала: сколько же времени плыть до Трои? Странно, до сих пор я об этом не задумывалась, а тут осознала, что при самых благоприятных условиях плавание продолжится много дней. Будут ли нас преследовать? Когда Менелай узнает о моем бегстве и отправится вдогонку? Сейчас он находится на Крите и пробудет там до окончания погребальных игр. Возможно, родители пошлют гонца на Крит, но когда он прибудет, Менелай уже и так начнет собираться в обратный путь. И тут я рассмеялась. Да ведь Менелай еще не доплыл до Крита! Мы покинули Спарту одновременно, а Крит гораздо дальше Киферы. Значит, пока мы в безопасности. И можем спокойно плыть в Трою, не опасаясь погони.

— Над чем ты смеешься? — Парис наклонился ко мне.

Я постеснялась признаться, что радуюсь тому, что можно не бояться мужа.

— Ни над чем, наверное, просто устала.

— Да, пошли в наш шатер.

Меня не пришлось уговаривать. Сидеть у костра я больше не хотела.

На этот раз шатер был более основательным: Парис натянул козлиные шкуры на подпорки из реек с пиратского корабля. Он оставил в крыше отверстие, чтобы мы могли дышать свежим ночным воздухом. На землю постелил толстые шерстяные одеяла, а поверх положил наши плащи. Сундук с сокровищами стоял у нас перед глазами.

— Не то чтобы я не доверяю своим людям, но все же… — Он улыбнулся и повел рукой вокруг: — Как тебе нравится наш дворец?

Я прижалась к нему.

— С каждым разом шатры тебе удаются все лучше. К приезду в Трою ты станешь лучшим строителем шатров на всем Эгейском море.

Это правда — Парис умен и изобретателен. Он любит учиться. И благодаря этому он станет выдающимся человеком, которому нет равных. Кто прекрасен — радует только наше зрение, кто ж велик — сам по себе кажется нам прекрасным. Так я думала, и мысли о юноше, который сейчас находится рядом, и мечты о великом муже, которым он станет в будущем, необычайно увлекали меня.

В шатре было холодно, но наши обнаженные тела дрожали не от холода, а от желания. Меня охватила страсть. Мне хотелось невозможного: и раствориться в нем, исчезнуть, и существовать вечно, чтобы вечно его ощущать. Сердце трепетало от скорби и наслаждения.

Парис опустился передо мной на колени. Он бережно расстегнул брошь на моем плече, и плащ из тончайшей шерсти упал к моим ногам, легкий, как вздох ребенка. Теперь мои плечи согревало только дыхание Париса, теплое, нежное. Оно было нежнее летнего ветерка, который пролетел над цветущим лугом.

Я откинула голову, и мои волосы хлынули на наше убогое ложе. Парис запустил в них руки, перебирал пряди, пропускал между пальцами.

— Твои волосы… Твоя красота… — шептал он.

Его голос звучал все тише и тише, я с трудом разбирала слова. Он положил меня на спину, шутливо закрыл мне лицо завесой из моих же волос.

— Вот теперь ты ничего не видишь…

В шатре было темно — а огонь мы не зажигали, чтобы избежать пожара, — поэтому я в любом случае ничего не видела. Волосы были теплыми от его рук, плотными, тяжелыми, и от них исходил аромат — мой собственный аромат, как я теперь поняла. Парис раздвинул завесу из волос и поцеловал меня в губы.

Мне нравились его губы. Изогнутые, как лук охотника, и гладкие, какие бывают только у юноши. У Менелая губы жесткие, неподатливые, и у меня мелькнула мысль: неужели губы Париса со временем станут такими же? Не может быть! Но пока они нежны и мягки и сулят лишь блаженство, и я никогда не устану их целовать.

Он опустил руки мне на плечи, а я свои завела ему за спину и гладила кожу, с бугорками мускулов под ней.

— Пастух должен быть сильным, — слышала я свой голос, будто со стороны. — Хорошо, что ты сначала вырос, а потом стал царевичем.

Он приобрел тело настоящего воина, занимаясь ежедневно мужским трудом. А этот труд потяжелее физкультурных упражнений царевича.

Я услышала легкий смех.

— Я всегда был царевичем. Просто не знал этого.

— Зато твои быки знали. — Я прижалась к нему теснее. — Потому и слушались тебя. И лесные звери знали.

— Иногда ты бываешь такой глупенькой, — пробормотал он, и мы покончили с шутками. Мы замолчали и слушались только голоса своей страсти.

Я сказала:

— Парис! Я принадлежу тебе. И все мои богатства тоже.

Я предалась ему всем существом, вобрав его в себя.

И раз за разом достигали мы вершин блаженства. И ризы черной ночи украсились пурпуром, и смарагдом, и радугой, что солнце лишь рождает или страсть. И мы откинулись на одеяла, когда испили до дна золотую чашу Киприды, ее чистейший безупречный нектар.

Но сон бежал от меня. Я смотрела сквозь отверстие в крыше шатра: луна уменьшилась и поднялась так высоко, что столб лунного света падал прямо в шатер. Он выхватывал из тьмы лицо спящего Париса.

Он был так прекрасен, что мог вызвать зависть богов. Приподнявшись на локте, я смотрела на него. Он крепко спал. Завороженная красотой, я не сводила с него глаз. О, какой же строгий учитель отмеряет нам мерой за меру! Я была так же зачарована, как те люди, которые видели меня, и ведь именно это мне так не нравилось в них.

Я резко распрямилась и встала на ноги. Раздвинув шкуры, вышла наружу и зажмурилась — таким ярким показался мне лунный свет. Ветви деревьев раскачивались, отбрасывая черные тени. Я привстала на цыпочки и втянула в себя воздух. Он был прохладным и пах хвоей. Издалека доносился шум моря. Этот остров гораздо больше, чем Краная: в здешних лесах водятся звери.