Элеонора Дузе

личенной ее любовь к Антонию; гордость ее жестоко страдает. Она

опять велит позвать гонца. Она уже более владеет собой. Она осыпа¬

ет вопросами ползающего у ее ног раба: хороша она? высока? какой

у нее голос?.. «Она некрасива, невысока, у нее низкий глухой го¬

лос...»

Торжествующая улыбка проносится по лицу Клеопатры. «Она

уже не молода... Лицо у нее круглое, лоб низкий...» Нет, Клеопатре

нечего опасаться, это — не любовь, это не соперница... Один вздох,

одно маленькое движение плечами, с откинувшейся назад головою, с

потухшими глазами, с бессильно повисшими руками — движение об¬

легчения, успокоения после муки — и весь театр разражается крика¬

ми восторга и рукоплесканиями великой артистке, неподражаемо пе¬

редающей бури человеческой души. Но это еще не все. Клеопатра вся

дышит жизнью. Момент затишья — и его сменяет дикая радость во¬

сточного человека. Она стонет, она мечется, с томной улыбкой, с

блуждающими глазами; она ласкает гонца, треплет его рукой по ли¬

цу, как трепала бы пресмыкающуюся у ее ног собаку, как нельзя ла¬

скать даже раба. Эта сцена была признана за истинный шедевр дра¬

матического искусства даже теми, кто, не зная драмы Шекспира,

составив неправильное представление о том, чем должна быть Клео¬

патра, высказывали банальное или невежественное суждение об игре

Дузе в этой роли...

Но драма идет к концу... Антоний поражен и ранен... Клеопатра,

запершись в склепе храма, ждет смерти. Она велела принести себе

ядовитых змеек, одно прикосновение которых причиняет смерть.

В простой белой блузе, растрепанная и бледная, она мечется в темном

подземелье. Вносят раненого Антония, Клеопатра, как истинно любя¬

щая женщина, вся подбирается, настораживается, безмолвно ухажи¬

вая за умирающим. Но Антоний кончается, завещая ей не сетовать

о нем напрасно. Ее помощь не нужна более — и отчаяние, бурное,

страстное, сменяет минутную сдержанность. Стоны, вопли, рыдания

с восточными причитаниями и страстные ласки, расточаемые дорого¬

му телу, доводят ее до истощения. Она впадает в дурноту, сидя все

на том же месте, на полу, в темном углу склепа, припав головой к

трупу Антония. Ее окликают, теребят. Она приходит в себя. «Я жал¬

кая женщина, подвластная страстям»,-— со стоном говорит она и, не

вставая с места, бессильно прислонясь к стене, сыплет проклятиями

на свою судьбу и взывает к своему дорогому Антонию, ласкаясь к не¬

му, как к живому, и хватаясь за его тело, пока его наконец не уносят

из склепа.

...Клеопатра бросается на пол, на то самое место, где только что

покоился ее обожаемый друг и властелин. Она полулежит, запроки¬

нувшись навзничь, глаза ее широко раскрыты. Она говорит о своем

Антонии. Он все растет в ее глазах. Он кажется ей каким-то сказоч¬

ным созданием — каким-то божеством... «Его лицо на небо походило:

сияли там и солнце и луна, бросая свет на маленькое «о», которое

землею называют». Это какой-то бред, по великолепный бред сильной

и богатой души.

Приближается Цезарь со свитой. И что же? Египетская царица

делает несколько шагов ему навстречу и вдруг расстилается перед

ним на земле — не как человек, даже не как раб, а как вещь, как по¬

крывало, брошенное к его ногам. Полное унижение во прах перед сра¬

зившей ее силой. Такова психология женщины, и притом восточной

женщины. Но глубина замысла и смелость такого движения на сцене

может принадлежать только истинно гениальной артистке.

...Клеопатра есть наиболее сложная и наиболее трудная из всех

женских ролей классического и современного репертуара... Чтобы ис¬

полнить эту роль так, как исполнила ее Дузе, — со всеми переливами

разнообразных страстей, капризов и чувств, требуется талант смелый

и гибкий, темперамент страстный и выносливый. Чтобы сообщить

Клеопатре цельность и типичность, чтобы измерить вдоль и поперек

богатую женскую душу во всей ее первобытной пестроте — для этого

требуется ум, способный к глубоким и смелым обобщениям. Чтобы

придать образу Клеопатры этот египетский колорит, замашки восточ¬

ной деспотки и восточной женщины, нужно яркое творческое вообра¬

жение, свойственное только великим худояшикам. Клеопатра Шек¬

спира и Дузе *— женщина, со всем, что есть наиболее типичного в

женской природе: с ее неустойчивостью, с ее подчиненностью сти¬

хийным страстям, с ее тонкой чувствительностью, с ее привязчиво¬

стью к мелочам. Но кроме того, Клеопатра Шекспира и Дузе — яр¬

кий, колоритный образ восточной царицы, опаленной жгучим солн¬

цем, возросшей среди ярких красок и томных ароматов южного во¬

стока, одурманенной фимиамом лести окружающих ее рабов.

ПРОФИЛЬ ДУЗЕ,

ВОССОЗДАННЫЙ ПО ФОТОГРАФИЯМ

Элеонора Дузе таинственным, непостижимым образом живет да¬

же на своих фотографиях. Эти изображения, взволнованно смотрящие

па тебя сегодня, как будто спрашивают о чем-то, понимают тебя, при¬

слушиваются к твоим мыслям... Кажется, что перед тобой друг, к

которому ты всегда можешь заглянуть, чтобы поговорить с ним по ду¬

шам, услышать совет.

Но почему же она так странно, не по моде, одета и причесана? Да

потому, что от нас ее отделяют годы и годы и мы уже много раз пе¬

ременили покрой своей одежды, прежде чем смогли с ней свидеться.

Как часто фотографии знаменитых актеров и актрис прошлого

трогают нас своей профессиональной старательностью, которая нам

кажется сегодня наивно смешной. Их облик, свидетельствующий о