Эльфийка. Переполох в Академии

Я очнулась в своей комнате в общаге. Я лежала на своей кровати, папа сидел на кровати Асани и перебирал в руках артефакт-четки. Попытавшись вскочить, я поняла, что связана заклинанием "мягкие путы", оно сильно замедляло движения, пришлось лечь обратно.

— Улли…

— Папа, ты опоздал. Сними с меня эту дрянь, я не преступник.

— Ты меня очень разочаровала, Улли, — вздохнул папа, глядя на гибкий браслет из синей стали на моей руке, как раз поверх татуировки. — Это моя ошибка, не стоило тебя отпускать, ты еще слишком маленькая для этого. Я понадеялся на человека, пусть и мудрого, но человека. И вот, что получилось. Никому нельзя доверять, Улли, ни-ко-му, в этом мире у нас есть только семья и Альянс, больше ничего и никого. Мы едем домой, малышка. Я уже собрал твои вещи и написал Асани. Если ты пообещаешь вести себя хорошо, я сниму заклинание. Обещаешь?

— Папа, я никуда не поеду, послушай меня…

— Дома поговорим, я не останусь здесь ни минутой дольше необходимого, и всему Альянсу буду рекомендовать не пускать сюда дочерей. Человеческая безответственность пустила здесь корни слишком глубоко.

— Папа, хватит…

Он не слушал меня. Одним жестом поставив меня вертикально, он понес мое связанное заклинанием тело левитацией, как груз, унизительно до ужаса.

Мы спустились вниз, папа засунул меня в карету под внимательным взглядом вахтерши из окошка, и еще минимум десятка зевак с балконов, мне провалиться хотелось.

— Куда ты меня тащишь?

— Мы едем в Джи-Транс, это очень дорого, но мне пришлось.

— Сними с меня браслет, я теперь умею строить межмировой телепорт, доберемся бесплатно.

Он смерил меня взглядом и покачал головой:

— Я тебе больше не верю, Улли. Я никогда его с тебя не сниму, пока ты не повзрослеешь и не осознаешь, что ты натворила. И твой куратор за это ответит. И вся его Грань ответит. И Деймону ис’Теру я уже все сказал, это произошло с его попустительства. Ему тоже светят серьезные санкции, и всему Джи-Трансу, Альянс меня поддержит, когда я им покажу, во что они тебя превратили.

Он смерил взглядом мое тело, пытаясь не демонстрировать эмоций, но я видела на его лице отвращение, это было так обидно. Он заметил что-то на моем лице и сочувственно погладил меня по руке:

— Не переживай. Хирургия уже давно решает такие вопросы, я найду для тебя лучших специалистов.

Я вспыхнула и ощетинилась:

— Не надо мне ничего "решать"! Это мое тело, я не позволю его резать!

— Ты пока в шоке, и не понимаешь, но когда ты все осознаешь…

— Да я впервые в жизни чувствую себя красивой! Не смей за меня решать, как мне выглядеть! Я совершеннолетняя, и я замужем! Ты меня похищаешь, это нарушение законодательства! Сними с меня эту дрянь немедленно!

Он поморщился и виновато шепнул:

— Ты меня вынудила.

И мое сознание опять потухло.

Проснулась я в своей кровати в своей комнате в доме родителей. На стенах были обои с мишками, на белой мебели наклейки с зайчиками и уточками, на книжной полке стояли сказки — специально поставили, когда я здесь жила, там валялись вперемежку научные труды, поэзия и фантастика про космос. Наглядно мне показали, кто я в этом доме.

Было так страшно, что я не решалась шевельнуться, но все же достала из-под одеяла руку и посмотрела на ладонь — ничего не поняла. Пощупала грудь и вздохнула с невероятным облегчением — грудь была на месте, никто меня не резал, пока что.

Снизу донесся сладкий голос мамы, такой же фальшивый, как был у Асани, когда она здесь жила:

— Улли, малышка, иди кушать!

Интересно, а мама за пределами нашей Грани так же преображается, как преобразилась Асани?

За окном пели птицы, разноцветные чужие фамильяры, привыкшие, что я их кормлю по утрам.

Я встала с кровати, осмотрела странный балахон в розовых оборочках, в который меня одели для сна — двести с лишним лет такого не носила, интересно, где они его раздобыли, да еще и моего размера?

— Улли, дорогая, кушать!

Я открыла шкаф и увидела там Ромкины вещи, переоделась, собрала волосы и спустилась вниз. Там мама накрывала на стол, разливая по крохотным тарелкам зеленую жижу — крем-суп из шпината, гадость. Мама улыбнулась мне с медовой нежностью:

— Садись, дорогая. Как спалось?

Я сложила руки на груди и заявила:

— Если вы сейчас же не прекратите делать вид, что все в порядке, я вам докажу, что это не так.

— Просто бери ложечку и садись кушать. Ты дома, все хорошо.

Меня трясло он этого сюсюканья, хотелось орать и крошить мебель, швыряться вещами и телепортировать многоэтажки.

— Нет, дома я была там. А здесь я у вас. И снимите с меня браслет, это незаконно.

— Ты в шоке, это пройдет…

— Да, я в шоке от вашего поведения. Снимите немедленно.

— Садись, — мама с улыбкой выдвинула мне стул, я покачала головой, отказываясь верить, что моя родная семья может быть настолько глухой ко мне.

— Вы сами нарвались.

Я стала поровнее, вдохнула поглубже, и выдала самый впечатляющий в своей жизни девчачий визг. Получилось так здорово, что я сама удивилась — у меня и раньше глотка была луженая, а теперь она вообще превратилась в оружие, стопудово Ромкино влияние. Родители держались за головы, как контуженные, я широко улыбнулась:

— Ух, как получилось хорошо! Повторить?

— Улли, прекрати нас позорить, — повысил голос папа, я качнула головой:

— Это вам было бы неплохо прекратить позориться. Я замужем. У меня своя жизнь, — я показала им свою татуировку, папа ответил:

— Мы найдем способ расторгнуть твой глупый брак без проволочек.

— Мой брак — самое умное, что я вообще в своей жизни сделала!

— Ты ошибаешься.

— Это мне решать.

— Нет, ты пока еще не можешь это решать сама, ты слишком маленькая и глупая для того, чтобы принимать такие решения!

— Мне двести лет!

— Ума у тебя на восемь!

Я медленно глубоко вдохнула и подняла указательный палец жестом последнего предупреждения:

— Если вы не снимете браслет через минуту, я приму еще более глупое решение, и подам судебный иск на собственных родителей, опозорив вас на все Содружество.

— Ты этого не сделаешь, малыш.

— Я не малыш!

— Улли…

— Меня зовут Юля! Юлия Волкова! Понятно?!

И где-то вдалеке мне ответил трубный рев моего лося. Он не пришел бы сюда сам.

Я начала медленно улыбаться, многообещающей такой нехорошей улыбочкой клана Волковых:

— Все, попал ваш Сильвин-тэр, за мной муж едет, — набрала воздуха побольше и завопила: — Рома!!!

Папа шевельнул пальцами и я замолчала — заклинание онемения, ну и что, уже поздно. Я продолжала ухмыляться как победитель, еще раз показала свою татуировку, постучала по ней пальцем — я знала, все знали, что ни один суд в мире не одобрит расторжения слитого брака без желания обеих сторон. И папа это понимал, единственное, что он мог сделать, это не отдать меня Ромке физически, хотя это и незаконно, и об этом тоже все знали. Но это можно было сделать только тихо, соврав всему миру, что я больна или безумна, и лечусь. А когда вокруг дела уже подняли шум, и в это вовлечено много народу, ничего у него не получится.