Эльфийский бык

— Помню, как мне Елисей Сергеевич жаловался… — матушка притворно вздохнула. А вот племянничек поглядел с интересом, словно дядю впервые увидел. — Так что, дорогой… неделька-другая…

— Боюсь, два года минимум, — князь потер шею. — Его величество высказался однозначно…

— Два года? — ужаснулась матушка. — Это… бесчеловечно! И невозможно.

— Почему?

— Да потому что мы не можем позволить себе потратить эти два года на…

— Подкозельск, — вставил Иван, чуя, что судьба его повисла на тонкой нити. Ехать не хотелось.

Совершенно.

Он понятия не имел, где этот Подкозельск находится, но смутно подозревал, что, где бы он ни был, там всяко не найдется места достойным клубам, в которых человеку его положения не зазорно будет провести время. Да и компания… какая в Подкозельске компания?

— Вот-вот… ничего… поговорю с Лизонькой…

Иван кивнул, в глубине души даже выдохнул. Бабушка всенепременно побеседует с Императрицей, с которой уж сколько лет пребывает в приятельских отношениях. И все разрешится.

— … в конце концов, она должна меня понять… мальчика женить надо! А какие в этом Подкозельске невесты?

Иван закашлялся.

— К-как женить? — тихим шепотом спросил он.

— Обыкновенно. Вы же ж… как… вас женить надо по юности. Пока вы сопротивляться не научились. А чуть время упустишь, так потом и не заставить! — взгляд княгини был полон молчаливого укора. И Кошкин, уж на что привык к матушкиным взглядам, не выдержал, отвернулся, всецело осознавая свою вину. Но не собираясь меж тем поддаваться. — А между прочим, дорогой, ты ведешь себя безответственно! И являясь главой рода, должен осознавать, что имеешь перед этим родом определенные обязательства род оный продолжить. А раз уж ты сам не озаботился наследниками, то…

— Дядя… — дрогнувшим голосом произнес Иван. — Я… осознал!

— Что?

— Все осознал! Сполна… я готов искупить вину кровью… то есть, делом… и все такое… даже на Сахалине.

Подкозельск вдруг представился слишком уж близким, ибо в Москве у славного рода Кошкиных тоже имелся особняк, куда бабушка вполне себе могла переехать на годик-другой. А уж какие-то четыре сотни километров тем паче не станут ей преградой.

— Боюсь, Сахалин уже занят. Не ты один такой… одаренный, — хмыкнул дядя и, положив руку на плечо, произнес. — Я рад… в таком случае идем, побеседуем… предметно, так сказать.

Княгиня, громко фыркнув, удалилась.

Иван потер шею, показалось вдруг, что её захлестнула невидимая петля.

— Она не успокоится, — обреченно произнес он. — Пойдет к императрице…

— Пойдет, — согласился дядя куда более мягким тоном. — И уйдет, потому как новый указ подписан…

И в Совете не нашлось никого, кто рискнул бы возразить.

— И что?

— И то, что отныне выпускники, отрабатывающие обучение, юридически пребывают в статусе призванных на службу Императора. А о чем гласит двадцать седьмой декрет?

— О чем?

— Бестолочь… о том, что лицо, призванное на службу Императору, во время оной службы не может вступать в брак. Декрет старый, еще прапрадедом Его императорского Величества принят, того весьма беспокоило, что дела семейные отвлекают от службы. Но действующим.

— Два года, значит… — Иван приободрился.

Немного.

— Всего два года, — согласился князь. — Или целых два года… тут уж как посмотреть.

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

Глава 4 О печальных последствиях необдуманных поступков и сложностях с выбором купальника

«Да, моя мама была абсолютно уверена, что я маюсь дурью. Но также она совершенно точно знала, что никто лучше меня этого не делает!»

Из благодарственной речи одного лауреата премии имени Зигмунда Фрейда в области нейропсихологии

— Ты о чем вообще думал?! — маменькин голос, и в обычное-то время громкий, ныне заполнил весь особняк, от подвалов, в которых вызревали сыры и отдыхали вина, до самого флюгера. Причем от голоса этого флюгер, еще прапрадедом Волотовых деланный и им же зачарованный, вздрогнул и замер, чего не случалось в последние лет триста.

Береслав поспешно смел со стола крошки и, вскочивши, вытянулся перед маменькой.

Оно, конечно, зря.

Бесполезно.

Бывает же, что в семействе почтенном и старом, традициями известном, урождается… этакое вот. И оттого Береника Волотова на младшенького глядя, обычно давила тяжкий вздох да печалилась. В годы ранние вся-то родня по линии Волотовых наперебой убеждала, что ничего-то страшного, возьмет еще кровь свое, вырастет еще дитятко.

Вытянется.

А оно никак.

И ныне вот, на матушку глядючи, Береслав голову задирал.

— К-когда? — уточнил он робко.

— Что «когда»?

— Когда я думал?

— Вот и мне тоже интересно, когда же ж ты думал? — маменькин палец уперся в лоб. — И чуется, что никогда!

— Я…

Береслав отчаянно пытался вспомнить, что же этакого он в последние дни утворил.

Напился?

Так… это да, это давече случилось, но в тот раз, когда сдачу диплома отмечали, он вроде и не сильно злоупотребил. Да и матушка в отъезде была, дальние шахты проверяя. Донес кто? Но с чего бы… вроде ж не буйствовал, посуду не бил и даже матушкиного кота, тварь злопакосную, за хвост ни разу не дернул.

Тогда…

Может, Нютка позвонила? Обрадовала новостью неожиданной о скором прибавлении…

По спине поползла струйка пота. А если и вправду? Она намекала про семью там, детишек… Береслав, конечно, артефактом пользовался, ибо желания заводить семью и тем паче детишек не имел, но кто их, женщин, знает.

Коварные!

Могла ли…

— Мама, я не специально! — выдавил он и глаза закатил, изображая ужас и раскаяние, но, видать, не убедил, если матушка отвесила затрещину.

Да такого в жизни не случалось…

Ну, Нютка, дай только…

— Мама?! — Береславу было не столько больно, все же силу матушка всегда умела рассчитывать, сколько обидно. — Да что случилось?!

— Что? Случилось, да… случилось… — матушка скрестила руки на груди. — То случилось, что сына Господь крепко мозгами обделил…

— Виноват, — на всякий случай Береслав снова изобразил раскаяние. — Но чувство вины будет куда более искренним, когда я узнаю, что именно я сотворил.

Матушка вздохнула.

Вытащила телефон, тыцнула пальцем, тихо проворчав что-то под нос, скривилась, а после сунула этот телефон Береславу.