Эльфы средней полосы
Шрифт:
– Он что, обосрался? – спрашивает депутат, брезгливо морща нос.
– Обосрешься тут, – внезапно отвечает сторож, глядя куда-то в лес. – Я от нечистой силы охранять не нанимался.
Большего от охранника добиться не удалось. Депутат смачно выругался.
К обеду ущерб, нанесенный строителям неустановленными злоумышленниками, примерно подсчитан. Помимо второго, пропавшего, охранника и проколотых шин самосвалов, оказалось, что изрезаны рукав гидранта и гидравлические шланги экскаватора, на топливном баке последнего грубо выцарапан явно фаллический символ. Разбиты все четыре прожектора для ночной смены, хотя установлены они были на решетчатых вышках довольно высоко. Также побито несколько стекол
Депутат дает выход чувствам. Он стоит на краю карьера и, глядя в сторону леса, обещает «не установленным пока злоумышленникам» такие кары, пытки и мучения, что услышь все это сочинители самых кровавых американских ужастиков – с зависти подавились бы.
От раскатистого рева лесные пичужки затихли окончательно.
Наконец депутат иссякает, возвращается в карьер, садится за стол. Он уже собран и деловит, берет телефон, и хотя сотовая связь здесь не берет, его спутниковый работает надежно. Депутат набирает номер и тут же сбрасывает. С ментами пока решил не связываться – братва не поймет. Набирает другой номер, дожидается соединения и отдает распоряжение. Коротко и быстро, как в боксе.
Мастер уныло выслушивает доклад геодезиста, отпускает его движением ладони, лезет в сейф за заначкой. Без стакана сейчас никак! Потому что даже разгром, устроенный в карьере – цветочки. Участок недавно уложенной и даже заасфальтированной дороги примерно в полкилометра, еще вчера прямой и ровный, сегодня был больше похож на американские горки. А в некоторых местах насыпь и вовсе проваливалась в непонятно откуда взявшееся болото. Невозможно! Но факт!
Мастер берет чекушку, под чекушкой – листок бумаги. Серой, оберточной. На бумаге каракули, иначе и не скажешь. Словно дошкольник упражнялся писать углем из костра. «Дерево Не рубит. Земля Не возит. Плохо будет». Этот листок мастер нашел в первый день, когда начали вырубки в заповедной зоне. Лежал на пеньке от заваленной сосны, аккуратно придавленный камушком. И очень он мастеру не понравился. Если бы «зеленые» с их пикетами и плакатами, мастер даже не напрягся бы, Виктор Семенович такие вопросы на раз решает. Ребята у него крепкие, дело свое знают, глядишь, и нету больше пикета: гринписовцы хреновы – кто в кутузке, кто в больничке. А корреспондент из районной газетки трет ушибленный нос и уныло смотрит на разбитый фотоаппарат – дорогостоящую собственность редакции. Хотя мастер таких методов и не одобряет, сам натерпелся в лихие девяностые. Но вот эти каракули… Странные, пугающе странные… Даже буква Е в другую сторону повернута. Не к добру.
Мастер аккуратно выпивает и смотрит на схему строительства, прикрепленную к стене. Дорога резкой линией пересекает территорию заповедника и упирается в реку. Там у депутата «заимка». По бумагам – кордон лесника, на деле – охотничья усадьба с шикарным зимним домом. И пристань с яхтой и катерами. Вот и плавал бы на свою заимку на катере. Так ведь нет, подавай ему дорогу через весь заповедник. И ведь строится за бюджетный счет. Будто у заповедника других проблем не хватает, кроме этой асфальтовой дороги…
Воровато оглянувшись, мастер вынимает из-под стола что-то завернутое в ватманский лист. В стенгазету, а это была стенгазета, сохранившаяся еще с прошлого строительства, завернута стрела. Сама настоящая стрела с острым наконечником и оперением, сделанным из перьев какой-то диковинной птицы. Ее принес утром один из узбеков. Сказал, что нашел под разбитым прожектором. Видимо, этой самой стрелой его и раскокали.
Мастер слышит шум за окном, прячет стрелу за стол, а записку обратно в сейф, торопливо выпивает остатки, бросает пустую чекушку в ведро, приглаживает еще пахнущие водкой волосы на затылке, устраивает пустую папку под мышкой и с деловитым видом выходит на крыльцо. Ага, второго охранника нашли, вот и послушаем.
Выясняется, что охранника еще утром отловили в соседнем селе. Он пробовал
вломиться в закрытую на ночь церковь. Церковь в селе нынче охраняется почище, чем сельповский магазин, потому как в стадии реставрации, и в ней хранятся ценные стройматериалы. Охранник явно не в себе, постоянно бормочет молитвы, хотя ни одной до конца не знает.Пару раз помянул лешего и кикимор. Еще – маленьких зеленых человечков. Увидев приближающегося к нему депутата, истошно завизжал: «Изыди, сатана!» и попытался скрыться в лесу, но был пойман и связан.
Директор заповедника имел вид совершенно бледный. Как человек сугубо верующий, он в очередной раз крестится в сторону леса и клянется, что ничего о ночных событиях в карьере не знает. Что против дороги через заповедник ничего не имел и не имеет, напротив, считает ее здесь очень нужной. И потом, как сугубо православный человек, разве же может он вредить своему благодетелю?! Ведь и домик двухэтажный ему благодаря хлопотам Виктора Семеновича Сенькина за бюджетный счет построили, и новенькая «Шеви-Нива» из того же источника, и снегоходов новых пара. Но Виктор Семенович Сенькин ему не верит. Допрашивает, как партизана, кто мог такое сделать? Какой урод, какой самоубийца покусился на строительный объект, который ведется для самого Сенькина?! Таких наездов он, Сенькин не прощает.
Впрочем, «не прощать» пока некого. Прочесывание леса вокруг стройки ничего не дало, как и опрос мужиков в ближайших населенных пунктах. Мужики, как правило, пьяны уже с утра, и у каждого на вчерашний день – алиби, подтвержденное минимум двумя свидетелями. Потому как традиции здесь чтут и соображают по старинке на троих. Но ведь кто-то же попортил технику?! Может, пацаны шалили? И обнаруженные следы маленькие – вполне похожи на детские. Но с детьми в соседних селах еще хуже, чем с трезвыми мужиками. Нету их. А если и были, давно в город переехали, школу-то последнюю в Гуньках лет пять, как закрыли.
Под окнами вагончика снова какой-то шум. Охранники депутата и подъехавшая из города братва, вооруженная помповухами, возвращаются с прочесывания местности. Идут не с пустыми руками – ведут с собой деда, совсем старого и седого. Старик был в широких портах и длинной рубахе, на ногах лапотки, в руках корзина с боровиками. Во время сбора грибов его и задержали. Но предъявить ему есть что: на строительство дед смотрит неодобрительно, на депутата – без всякого почтения.
Депутат недоволен. Вряд ли этот старый пень смог испортить технику. Но знать что-то может. Должен!
– Слышь, дед, – говорит депутат. – У меня времени с тобой рассусоливать нету. У меня время – деньги. Я Сенькин, понял? Час тебе времени, чтобы те, кто тут куролесил, были здесь. А не то я тебя…
Депутат сжимает кулаки, багровеет лицом и с силой бьет носком дорогой туфли по дедовой корзине. Крепкие боровички и красношляпые подосиновики рассыпаются по траве.
– Час времени тебе, понял? Ферштейн?!
– Натюрлих! – неожиданно отзывается дед, с сожалением глядя на грибы. – Значит, ты, мил человек, здесь главным и будешь? Час – это много! Щедрый ты, спасибо. Час так час. Только часов-то у меня нету, как быть?
– А я тебе подскажу. – Депутат смотрит на свой золотой «Ролекс». – Сейчас девятнадцать сорок пять…
– Вот и славно, – говорит дедок, подбирает с земли крепкий боровичок, гладит его по шляпке и блаженно улыбается.
Внезапно лицо депутата меняется, на нем явно читается удивление. Депутат оглядывается по сторонам и вдруг, резко сорвавшись с места, бежит в сторону дощатого нужника.
Его доблестная охрана – все четверо сначала недоуменно смотрят вслед барину, а потом вдруг одновременно хватаются за животы и бросаются его догонять. Когда они добегают до сортира, из-за дверки с выпиленным сердечком уже раздаются характерные звуки мощных испражнений. Охранники в панике мечутся перед туалетом и, на ходу расстегивая брючные ремни, исчезают в кустах. Следом за ними в заросли бросается братва.