Эликсир князя Собакина

Паша уселся в одно из кресел вип-салона. Второе место Петр Алексеевич предложил сестренке, однако оказалось, что у княжны были другие планы:

— Пьер, ты садись и отдыхай, а мне надо поговорить с пилотом, — сказала она. — Я должна выяснять наши маршруты и перспективы.

Она постучала в дверь кабины, и та сразу открылась: видимо, Усов уже давно ждал свою подчиненную.

— Мсье, вам не нужен второй пилот? — кокетливо спросила Вера Собакина, стоя на пороге.

— Нужен, нужен, а как же! При перевозке пассажиров полагаются два пилота, — весело откликнулся Усов. — Проходите, присаживайтесь!

Французская княжна послала воздушный поцелуй Паше, закрыла за собой дверь кабины и сразу превратилась в русскую разведчицу.

— Фух! — выдохнула она, опускаясь в летное кресло. — Думала, убьют.

— А вот не убили же, — осклабился Усов. — Теперь отдыхай. Лететь нам долго. Ильичу я уже доложил.

Мурка оглядела приборную доску со множеством кнопок, тумблеров и светодиодов.

— Ух ты! Чего тут только нет! Это что?

— Метеолокатор.

— А это?

— Автопилот.

— Научишь пользоваться?

— Автопилотом — точно научу, — сострил Усов.

— Отлично! С детства мечтала. А куда летим?

— Так ведь домой, в Москву.

— Шутник ты, Усов. До Москвы четыреста километров.

— Какие шутки? Ты находишься на борту личного вертолета Ивана Ильича Тяпова. «Ми-38», крейсерская скорость триста километров в час, буфет, вип-салон, кресла для 18 пассажиров. Машина эксклюзивная, на рынок пока не поступала.

— А воздушный коридор?

— Машенька, мы же тяповские.

— А разрешение летать над Москвой?

— Машенька, я же говорю — мы тяповские. Ты не волнуйся.

— А сколько лететь?

— Часа два.

— Быстро. Слушай, а зачем ему вообще вертолет?

— А он на родину летает, в родную деревню. Надо, говорит, два раза в год припадать к корням. Ну, а в поселке Тяпово аэропорт пока что не достроили.

— Понятно. А почему он тебя прислал? Ты разве пилот?

— А что, есть сомнения? — заржал Усов. — Тогда срочно катапультируйся!

В дверь кабины что-то ударило. Пилоты оглянулись, но стук не повторился.

— Знаю я, зачем тебя послали, — продолжила Мурка. — Меня контролировать.

— Контролировать тебя, конечно, надо. Но дело не в этом.

— А в чем?

Усов задумался — видимо, решал, говорить или нет.

— В общем, в любимчиках ты теперь у Ильича, — сказал он наконец серьезным тоном.

— Да ты что?

— Ей-богу. Он новеньких очень любит. Играет с ними, как со щенками песцов. Когда я пришел к нему работать, он знаешь как со мной носился? Сразу на две ступеньки повысил. И уж я ради него задницу рвал так, что тебе и не снилось. А потом он меня забыл. Стал делать вид, что не узнает.

— Почему?

— Завел себе новую игрушку. А теперь вот ты появилась. Так что мой тебе совет, Голубкова: провернешь это дело, получишь деньги — и сваливай. А то наскучишь ему, и все. Останешься с носом.

Маша хотела ответить, но тут в дверь кабины просунулась голова Живого. Из салона доносились какие-то крики.

— Какого хера?! Тебя звали? — огрызнулась Мурка, и тут же, спохватившись, превратилась в княжну Веру: — Поль, надо стучать, когда входишь!

Живой не заметил перемены тона: судя по выпученным глазам, ему сейчас было не до французского политеса.

— Сажайте вертолет! — заорал он. — Бабст с ума сошел!

— Здесь сажать нельзя, — спокойно ответил Усов.

— Он там шаманит! Сейчас все разнесет!

— Спокойно, — сказала Вера. — Мсье пилот, летите прежним курсом. С шаманом буду говорить я.

Пока разведчики обсуждали служебные дела, в вип-салоне происходило следующее.

Некоторое время после отлета Бабст сидел на диване и сосредоточенно смотрел в одну точку. Когда вертолет набрал высоту, экспериментатор начал проявлять признаки жизни. Первым признаком стало то, что он потянул к себе гитару.

Костя настроил ее — автоматически, не глядя на гриф — и стал тихо напевать.

Петр Алексеевич прислушался.

— А я еду, а я еду за туманом... — донеслось до него сквозь шум вертолета. — За туманом и за запахом тайги...

Руководитель экспедиции облегченно вздохнул и отвернулся к иллюминатору: похоже, Бабст приходил в себя.

Но оказалось, что успокаиваться было рано.

— Алексеич! Что с ним? — послышался испуганный голос Живого.

Савицкий оглянулся.

Костя менялся на глазах. Лицо его налилось кровью, рот перекосился. Он начал дрожать, как в припадке.

— Пусики, пусики! Шпынь засраный! — заорал он вдруг на весь салон.

— О господи! Вакхова трава! — догадался Паша. — Сейчас вразнос пойдет!

Бабст не заставил себя долго ждать.

Он поднялся с дивана и ухватил Живого за грудки.

— Молчи, гадло! — гаркнул он. — Пасть порву, глаз на жопе будет!

— Кипяченый заговорил! — ахнул Петр Алексеевич.

Он поспешил на помощь Паше. Вдвоем им удалось усадить Бабста обратно на диван. Они сели рядом, держа его за руки.

Костя вдруг ослаб.

— Эх, Мишка... — сказал он плаксивым голосом, обращаясь к Живому. — Я тебя зачем учил? Чтобы ты меня указкой грохнул вместо контрольного? А ну отвечай тридцать шестую орфограмму!

Живой промолчал.

Бабст — или Кипяченый? — неожиданно дернулся, вырвался, упал грудью на стоявшее напротив кресло и припал к иллюминатору. Про Пашу он, похоже, сразу забыл.

Некоторое время зомби молча глядел вниз, а потом обернулся и заорал:

— Пацаны, гляди! Это же Альпы! Ей-богу, Альпы! Эй, куда летим? На Сицилию летим?

— Костя, успокойся, пожалуйста! — мягко сказал Петр Алексеевич.

— К папе Корлеоне летим?

— Да, да, к папе, — поддакнул Живой. — К папе и к маме. Успокойся!

Бабст уселся в кресло.

— К папе — это хорошо. Капо ди тутти капи! Падре падроне! Пахан всех паханов, в натуре! Встречай кипяченую братву, бэд э бинг! Командир, ходу прибавь!

Однако долго высидеть на одном месте Костя не смог. Он снова вскочил и вломился в пассажирский салон.

Ненемцы смотрели на него во все глаза.