Эликсир памяти, или Последние из Арконы

Тогда молодой волхв положил ладони на колени. Сжав губы, он начал сильно, с совершенно невозможной, для простого человека, быстротой прогонять сквозь обленившиеся легкие еще морозный воздух.

Вскоре по телу разлилась истома, граничащая с дурнотой, но волхв продолжал действо, впуская эфир через одну ноздрю - выдыхая через другую. Наконец, появилось ощущение, что воздух нагрет, и даже раскален, словно на дворе не осень, а разгар летнего дня. Пред глазами замельтешили ярко голубые точки и пятнышки. Зашумело, тело покрылось испариной, точно в каждую пору вонзили по игле. Внутрь вливалось что-то жгучее, дрожащее, липкое. Мелькание усилилось, а в ушах уж звенели колокола.

* * * Теперь воздух более походил на плотный, клубящийся, точно в бане, пар. Я достиг апогея. Последний вдох! Задержка! И мертв!

А за этим следовало прозрение - знаки складывались в слова, события - в историю.

* * * - Эк, вымахал?
– удивился Богумил, когда посыльный шагнул в горницу, и, даже наклонившись, чуть было не расшиб лоб о притолоку.

– Да святится великий Свентовит! Будь здрав, мудрейший!
– выпалил парень.
– Скверные вести из Киева.

Сказал, да и умолк на полуслове.

– Как же, ждем!
– молвил в ответ тысяцкий, нервно перебирая тронутою сединой бороду.

Богумил огладил свою, молча кивнул доверенному, мол, не тяни - все, как есть, сказывай.

– Хвала Велесу, я обогнал их!
– продолжил парень, - Ночью кияне сбились со следа, но князев стрый скоро будет здесь. У вас нет в запасе и дня. Худые дела творятся и в Киеве, и в Чернигове, и по всей земле русской. Много крови будет, чую.

– Не бывать тому, чтобы мать да отца поимела. Никогда Господин Великий Новград не покорится Киеву! Никогда Югу не владеть Севером!

– воскликнул Угоняй.

– Тише, воевода!
– спокойно произнес верховный волхв - Реки дальше!

– Едет Добрыня-Краснобай, да дружина его, а с ним еще Владимиров верный пес, Путята, - рассказывал вестник, - И он ведет войско ростовцев. Все воины бывалые, у всех мечи остры да булатны.

Хотят кумиров наших ниспровергнуть. Хотят снова вознесть веру чуждую!

– Уж не Христову ли?
– грянул Угоняй - Ишь, какие скорые. Еще тлеют кумиры Рожаниц да Родича, а они снова тут объявились! Не пустим врага в Новгород, нехай за Волховом себе скачет. Попрыгает да помается - и назад повернет.

– Ты дело говори, тысяцкий!?- нахмурился Богумил, хотя сам недолюбливал Краснобая, а особливо его выкормыша стольнокиевского.

"Третий десяток разменял, а всё равно - мальчишка, да еще злопамятный и честолюбивый. Не почтил ни Велеса, ни Свентовита, а объявился жрецом Громометателя" - злился он.- Как ворога отвадить?

Выстоим али прогнемся?
– продолжал верховный волхв.

– Думаю я, - разобрать мост, а лодьи да на наш берег переправить. Выиграем время - ушкуйники вернутся, и варягов с Ладоги вызовем.

– А коль пожгут супостаты торговую-то сторону?
– осмелел посыльный.

– Что они, дурни? От того народ еще злее станет. Правда, купчишки наши - эти заложить могут. Всюду поплавали, всем пятки да задницы лизали. Вот откуда предательство да измена будет, - развивал свою мысль тысяцкий.

– Прикажи бить набат, Угоняй!
– молвил Богумил - Немедленно учиним вече. Буду говорить с новгородцами!

Тысяцкий поклонился верховному жрецу и спешно покинул палаты.

Посыльный топтался, как несмешленый конек. Богумил хмуро посмотрел на него, неожиданно, улыбнулся - лицо просветлело. Он поманил посланца, тот все так же нерешительно приблизился.

– Садись, молодец - продолжал Богумил, - Знаю, устал с дороги, но время не терпит. Сам сказал.

– Истино так, не терпит, владыко!

– Хочу отписать я племяннику грамотку, ты и повезешь бересту.

На столе он нашел еще совсем новое стило и несколько свитков.

– Здрав будь, Рогволод! Слово тебе шлю. Лучше убитому быть, чем дать богов наших на поругание, - медленно начал говорить Богумил - Идут враги к Нова-городу. Молимся, жертвы приносим, чтобы не впасть в рабство. Были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд. И шли готы, и за ними гунны, но славен был град. И ромеи были нам в муку, да били их дружины наши. И хазары жгли кумирни, но разметал их Ольг, коего звали Вещим. А прежний князь Гостомысл, что умерил гордыню свою, тем и славен. Как и прежде, в тресветлую Аркону, отчизну Рюрикову, слово шлем. Спеши в Новград, Рогволод! Купец златом богат, да умом недолог - предаст за серебряник. Будет киянин, чую, смерть сеять и богов наших жечь. Суда Велесова не убежать, славы словен не умалить."

Едва удалось подвести черту, как за окном тяжелым басом, торжественно и мрачно, гулко и зловеще зазвучал вечевой колокол.

* * * Я хранил бересту на груди, не раз перечитывал заветные слова, хотя помнил их уже наизусть: "... были мы скифы, а за ними словены да венеды, были нам князи Словен да Венд." Скифская земля раскинулась от гористой Фракии до самого Гирканского моря, которое часто теперь называли Хвалынским. С кем только не сражались пращуры?

Били кимров, ратились с персами - из рода в род передавали легенды о том, как один великий завоеватель, чьи лошади уже готовились осушить море-Окиян, едва не сгинул вместе со всем войском в бескрайних скифских степях. Не даром, знать, возносились богатые жертвы священному мечу! Не зря славили Великую Мать, коль жены народили славных воинов!

А потом явились ромеи, а за ними и готы, потом конными массами ярились по всей степи гунны... Ну, и где ж все они теперь? А Скуфь стоит, да и стоять будет, до тех пор, пока обычай древний чтим - всякому будет воздано по чести да справедливости.

Клубящиеся облака рассеялись и взору смертного предстало море, бескрайнее море пламенеющее белым огнем. Мир Яви давно канул в небыль, а мой взгляд, взгляд молодого волхва направляла могучая воля Водчего, и взгляд мой в согласии с этой Силой вновь проникал все дальше и дальше в прошлое, раздвигая пределы. Над морем разлилась молочная пелена, умиротворяя неистовую стихию. Но вот и она стала постепенно растворяться. Мне послышались чьи-то крики. Лязг металла.

Скрипело дерево. Плескалась вода. И Белый Хорс ослепил очи...

* * * ... Солнце безжалостно светило в глаза. Добрыня-Краснобай глянул из-под руки. Впереди толпились горожане. Он махнул - дружинники теснее сомкнули щиты, изготовив оружие. Новгородский люд попятился.

– Что собралися? Мы разор никому чинить не желаем! Выдайте Киеву обидчиков!
– увещевал Добрыня Малхович.

– Как же! Второй раз не купишь!
– отзывались словене.

– Нет тебе веры, злодей хазарский!

– Ты по что кумирни осквернил, боярин?!
– кричали с той стороны.

– Лгут ваши жрецы, потому и противны князю! Нет на Руси иного хозяина, окромя Владимира Святославича! Нет иного бога, окромя Христа! Покоритесь, несчастные!
– вторил вельможе Путята, сам крещеный еще при Ольге.

– Вот и ступай к Распятому прямой дорогой!

В киян полетели камни. Один просвистел над ухом тысяцкого.

– Пеняйте ж на себя, неразумные!
– молвил Добрыня.

Воины медленно двинулись вперед, выставив копья, дружинники оттесняли толпу на берег. Но их стремление натолкнулось на завалы из бревен и досок. Град камней усилился. То тут, то там падали ратники, иной срывался в Волхов, под дружное улюлюканье новгородцев, и оглушенный, шел ко дну крокодилу на прокорм.