Елисейские Поля

Николай толкнул ее локтем:

– Видишь, опять все на тебя пялятся. Все из-за твоих волос.

Лиза дернула плечом:

– Отстань, – и снова нагнулась к Кромуэлю. – Кром, вы ни разу не поцеловали меня сегодня.

Потом вчетвером обедали в большом ресторане. Одэт застенчиво исподлобья рассматривала белые негнущиеся скатерти, цветы и слишком яркие люстры. Лиза спокойно улыбалась. Ей все нравилось. В особенности женщины в вечерних платьях и музыка. Она была довольна и горда. В сущности, ведь это она угощает брата и подругу.

– Ты не стесняйся, – по-русски говорила она Николаю. – Заказывай что хочешь.

– Нам непременно надо выпить за нашу дружбу. Хотите? – Кромуэль налил всем шампанского. – Только за настоящую дружбу, за дружбу навсегда, на жизнь и на смерть.

Первой чокнулась Лиза:

– Я только на жизнь. – Она рассмеялась. – Но на всю жизнь.

Кромуэль протянул стакан к Николаю:

– Тогда мы с вами на смерть.

Николай тоже рассмеялся:

– Шампанское я пью на что угодно. – Он чокнулся и выпил. – Весело вам сегодня, друг мой Кромуэль?

– Очень весело, – кивнул Кромуэль.

– Страшно весело. – Лиза забила в ладони.

– Тише, тише. На тебя и так все смотрят.

Лиза потрясла головой:

– Это оттого, что я ни на кого не похожа. Оттого, что я Изольда.

Домой возвращались поздно. Кромуэль правил, сзади сидели Коля и Одэт. На крутом повороте Лиза повернулась к ним:

– Слушайте, вы.

Но они не слышали, они целовались, и Лизе почему-то стало неприятно.

Когда подъехали к дому Одэт, из автомобиля вместе с ней вышел Николай.

– Я провожу ее по саду и приду пешком. Ведь два шага до дому.

– Спокойной ночи. – Кромуэль потряс ему руку. – До завтра. И не забудьте за ночь, что мы друзья.

– Конечно не забуду. Спокойной ночи.

Автомобиль тронулся.

– Еще пять минут, – просил Кромуэль. – Ну до того дома, видите. А потом до трамвая.

Лиза устало и счастливо соглашалась. Так они ездили, пока не рассвело. Лиза вздохнула:

– Как грустно прощаться. Но я совсем сплю. Спокойной ночи, Кром.

Она открыла калитку и вошла в сад. Длинная черная тень метнулась по дорожке.

– Кто там? – испуганно крикнула Лиза.

– Это я, я.

– Вы? Кролик! Что вы тут делаете?

– Я жду. – Кролик сел на скамью. – Я жду Наталию Владимировну.

– Но она теперь, должно быть, поет в Шато-Баск. Поезжайте туда.

– Мне нельзя.

– Почему?

– Она запретила. Посиди со мной, Лизочка.

Лиза села рядом с ним:

– Вам не холодно, Кроличек?

– Конечно холодно. Но пусть, пусть. Простужусь, схвачу воспаление легких, умру, и ей стыдно будет.

Лиза тихо засмеялась:

– Вы не Кролик, а институтка.

Но он не слушал.

– Нет, и стыдно ей не будет. Бесстыжая она. Бесстыжая, жестокая, подлая. Да, подлая. Как она меня измучила. – Он вдруг всхлипнул. – Подлая. Она там с любовником, с Борисом этим. А я тут жду. Ах, Лизочка, если бы ты знала. – Он громко заплакал, беспомощно вздрагивая.

– Ну, Кроличек, Кроличек, не надо.

Он положил голову на ее плечо, все еще всхлипывая.

Лиза смотрела на его круглое, обвисшее, жалкое лицо. Она знала: ей следовало обидеться за мать. Но он был такой бедный. Он плакал, а Наташа сейчас поет, все слушают ее, любуются ею. Он тут, а она далеко.

Лиза обняла его за шею.

– Не надо плакать, – уговаривала она, гладя его редкие волосы, – мой маленький, кругленький, беленький Кроличек. Мой красивый, мой удивительный Кролик.

– Подлая она, подлая, – всхлипывал он.

Лиза вытерла ему щеки своей кружевной юбкой, носового платка, как всегда, не оказалось в кармане. Он постепенно успокаивался. Теперь он только вздыхал жалобно. Голова его тяжело лежала на Лизином плече.

– Кроличек, я хочу спать. И вам тоже пора.

– Нет, нет, – вдруг быстро заговорил он. – Она не подлая, нет. Она чудная, она добрая, она благородная. Она все смеет. Она гордая. Она царица Савская. Ей молиться надо. Молиться. – Он выпрямился, тараща круглые, заплаканные, шалые глаза. – Она святая. Да, святая. Люби ее, Лиза. Чти ее. Я недостоин ее. Разве я смею ее осуждать? Хочется ей любовника иметь, и пусть.

Лизе стало скучно.

– Кроличек, идите домой.

– Домой? Хорошо. – Он встал и, не прощаясь, быстро, как шар, покатился по дорожке.

– Ничего не говори ей, – крикнул он, открывая калитку, и покатился дальше.

Лиза взглянула на качающийся легкий месяц, на верхушки сосен, глубоко вздохнула, не то от усталости, не то от грусти, и вошла в дом.

«Спать, скорее спать. Уже, наверное, шесть, а Коля еще у Одэт».

Она разделась, легла. В открытое окно тянуло сыростью. Шум деревьев смешивался с глухим шумом океана.

Лиза положила голову на подушку, и ей показалось, что звезды, как большие белые, светящиеся бабочки, кружатся в прозрачном небе.

– Кромуэль, – прошептала она и улыбнулась, засыпая.

Дверь открылась. Кто-то вошел в сон. В сон и в спальную.

Лиза подняла веки и уставилась на него светлыми отсутствующими глазами.

– Ты не спишь? – спросил неизвестно чей, но очень знакомый голос.

Лиза хотела ответить, но не было сил.

– Что ты так на меня смотришь? Не знаешь, кто я такой?

– Знаю, – прошептала Лиза, сонно шевеля губами.

– Кто же я?.. Андрей?

– Нет. Ты другой.

Сон тяжело давил на лоб, и ничего нельзя было понять.

– Кто же я? Кто? Скажи.

Лиза подняла голову, медленно соображая что-то.

– Ты Николай Николаевич Кофейник, – с трудом проговорила она.

– Кофейник? Прекрасно. Теперь моя фамилия Кофейник. И твоя тоже. Здравствуйте, Елизавета Николаевна Кофейник. – Николай сильно потряс ее руку.

Лиза еще шире открыла глаза. Николай наклонился над ней:

– Проснись, Кофейник.

Какой Кофейник? Что ему нужно от нее? Отчего он смеется?

Лиза протерла глаза. Теперь она совсем очнулась.

– Перестань, Коля. Чему ты?

Но Николай продолжал смеяться:

– Счастье твое, что ты живешь не в Средние века. Тебя бы непременно сожгли на костре как ведьму. И правильно сделали бы, ведьма зеленоглазая.

– Я ведьма, а ты кофейник. – Она приподнялась и села. – Жили были брат и сестра, кофейник и ведьма. Вот однажды говорит кофейник ведьме: вскипяти меня, – начала она рассказывать и вдруг громко рассмеялась. – Ты прав, я ведьма. Посмотри, какое у меня родимое пятно. – Она расстегнула ночную рубашку. Под нежной, детской, едва округленной грудью темнело треугольное коричневое пятно. – Видишь, у ведьм, говорят, всегда отметины были. – Она снова легла и натянула одеяло. – А ты где так долго пропадал?