Елисейские Поля

– Что в коридоре?…

Ивонна выжидательно молчит.

– Ну, ну, – Люка трясет ее за плечо. – Что такое в коридоре?

– В коридоре он… – Ивонна снова умолкает.

– Ну, – вскрикивает Жанна.

– Он большой, – говорит Ивонна мечтательно. – Ему уже восемнадцать лет. Он студент.

– И что же в коридоре?..

– В коридоре он обнимает меня… И целует.

– Неужели? – ужасается Жанна. – И ты позволяешь?

– Как не позволить? Он сильный.

– Куда он целует тебя? В губы?

– Да, в губы. В шею. И колени.

Люка краснеет:

– Колени…

– Да. Сначала я боялась, но теперь…

– А если войдут?

– Тогда будет скандал, – спокойно говорит Ивонна. – Но что же я могу? Он сильный.

Жанна смотрит на Ивонну сбоку:

– А ты не врешь?

Ивонна возмущается:

– Честное слово. Хочешь, в воскресенье приведу его сюда?

– Приведи, непременно приведи.

Ивонна чувствует себя героиней.

– Ну а ты, Жанна. Неужели тебя еще никто не целовал?

Жанна грустно качает хорошенькой головкой:

– Нет, никто. А тебя, Люка?

Люка пожимает плечами:

– Я бы многое могла рассказать. И поинтереснее, чем Ивонна, только не вам, вы слишком глупы.

– Сама ты умна, – огрызается Ивонна. – Просто тебе стыдно, что рассказать нечего.

Люка снова пожимает плечами:

– Может быть, и есть что, да не тебе.

Они идут по прямой, шуршащей рыжими листьями аллее. Вдали видны широкие ворота.

– Кто скорей до забора, – кричит Люка. – Раз, два, три. – И несется вперед.

Минуту Жанна бежит рядом, плечом к плечу, потом топот ее ног слабеет, она отстает.

– Первая, я первая, – кричит Люка, держась за решетку. – А вы черепахи.

По улице мимо сада проезжает такси. Сквозь стекло на Люку смотрят черные блестящие глаза. И рядом в глубине маленькая голубая шляпа, совсем как у Веры. Одна минута, и уже нет такси.

Арсений… Неужели Арсений и Вера?.. Или только показалось?.. Люка стоит около забора и смотрит вслед такси. Неужели это был он?..

Жанна дергает Люку за руку:

– Что же ты не отвечаешь? Хочешь играть в Линдберга?

3

Самовар шумит на белой скатерти. Рядом с вазочкой с вишневым вареньем мотки красного, синего и желтого шелка. Вера молча шьет, наклонив темную, гладко причесанную голову. Владимир Иванович влюбленно смотрит на нее:

– Сегодня был чудный день. Вы гуляли, Вера Алексеевна?

– Да, гуляла. – Вера внимательно считает стежки, не поднимая глаз.

Люка ставит чашку на блюдце.

– А я была в Люксембургском саду. Скажи, Вера, ты не проезжала мимо в такси? С Арсением Николаевичем?

– Я?.. – Вера резко поворачивается к сестре. Ножницы со звоном летят на пол. – Я? С Арсением Николаевичем?.. Ты с ума сошла.

– Чего ты сердишься? Мне показалось издали. Шляпа голубая, совсем как у тебя.

Вера густо краснеет:

– Мало ли в Париже голубых шляп. Я сегодня вообще не выходила.

– Но как же ты только что говорила, что гуляла?

Вера еще больше краснеет.

– Я не гуляла, я ходила за работой в мастерскую. Арсения Николаевича я с лета не видела. И какое тебе дело?..

– Я ничего… Мне только показалось. Голубая шляпа совсем как твоя. И…

– Отстань. Как ты смеешь приставать, змееныш?..

Вера встает, шумно отодвигает стул и уходит, хлопнув дверью. Щелкает ключ.

– Ну вот, – огорченно говорит Владимир Иванович. – Как нехорошо вышло.

Екатерина Львовна старается казаться спокойной:

– Вера так нервна. Вы ее извините, пожалуйста. Я иногда просто не понимаю, что с ней.

– Нервы, должно быть, малокровие. И Вера Алексеевна слишком много работает.

Люка трясет годовой:

– Она? Она целыми днями пропадает. Вторую неделю все ту же блузку вышивает.

– Люка, ты опять суешься? Не довольно с тебя, что Веру расстроила?

– Она сама расстроилась. Я ничего не говорила, мама. Мне только показалось…

– Знаешь пословицу: когда кажется, тогда крестятся? Слишком ты болтлива.

Люка надувает губы:

– Хорошо. Теперь молчать буду.

Владимир Иванович прощается.

– Куда же вы так рано, – удерживает его Екатерина Львовна. – Верочка сейчас выйдет. Верочка, Владимир Иванович хочет уходить.

Но ответа нет. Владимир Иванович нерешительно смотрит на дверь спальни, потом вздыхает:

– Нет, уж я лучше пойду. Пора. Передайте, пожалуйста, привет…

Люка провожает его в переднюю. Владимир Иванович надевает пальто.

– Нехорошо обижать сестру, Люка.

– Обидишь такую. Она сама всякого обидит. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Люка.

Люка возвращается в столовую. Екатерина Львовна сидит за столом под лампой, положив голову на руку.

– Мамочка, милая. Что с тобой? Тебе грустно?..

– Ах, Люка. Разве мне легко все это видеть?..

Люка не понимает, что значит «все это», но сердце сжимается от жалости.

– Мамочка, это пройдет. Ты увидишь, как будет хорошо.

– Мама, – кричит Вера из-за двери. – Я не хочу, чтобы этот змееныш спал со мною. Пусть ночует где знает. Я ее не впущу.

– Хорошо, я возьму Люку к себе. Но ты впусти меня, Верочка. Я хочу с тобой проститься.

– Я уже легла, мне лень вставать, спокойной ночи.

Люка бьет в ладоши:

– Вот как чудно, я буду спать с тобой, мамочка…

Люка лежит на диване в комнате матери. Диван твердый и узкий, и бока болят, но Люка блаженствует. С мамой можно поговорить, мама не облает, как Вера.

– И тогда они убили ее, разрезали на куски и бросили в Сену… Ты слушаешь, мама?..

– Спи, – сонно отвечает Екатерина Львовна, – уже поздно.

Темно, тихо и тепло. Красная лампадка мигает перед иконой. Овальное зеркало тускло поблескивает над диваном. Полосатое кресло в углу кажется гвианским каторжником. Притаился, присел на корточки, ждет, чтобы прыгнуть с ножом на горло.