Елисейские Поля

– Мама, я выхожу замуж за Владимира Ивановича. Я пойду вниз, позвоню ему. Ты довольна?

Она идет в прихожую, но на пороге останавливается:

– А может быть, не стоит?.. – и через плечо смотрит на мать все так же спокойно. – Может быть, лучше в окно выброситься? А, как ты думаешь?

– Вера, что ты говоришь? Господь с тобой.

Вера коротко смеется:

– Я пошутила. Честное слово. Я не выброшусь в окно. Я трусиха… Я выйду замуж. Хотя это, может быть, еще страшнее.

Екатерина Львовна остается одна в столовой. Вот и исполнилось ее желание. Вера невеста. Но как грустно, как тяжело. Она вытирает слезы и крестится. Потом быстро расставляет чашки на столе. Руки все еще дрожат, и чашки жалобно звенят. Зачем она это делает? Кому нужны эти чашки? Разве будут пить чай?.. Вера возвращается.

– Мама, он сейчас придет. Он так обрадовался, даже смешно. Глупый человек. Он думает – счастье. Он думает – любовь. А на самом деле… – Вера пожимает плечами. – Пойдем, мама, помоги мне одеться. Я хочу встретить его в белом платье, настоящей невестой…

Через четверть часа приходит Владимир Иванович, счастливый и растерянный.

Екатерина Львовна впускает его.

– Я так рада, – говорит она, целуя его в лоб.

Глаза его блестят из-под очков.

– Это самый счастливый день моей жизни.

– Надеюсь, что вы теперь всегда будете счастливы. Верочка… это… твой жених.

«Мой жених… – Вера стоит перед зеркалом в белом широком платье. Глаза смотрят печально и удивленно, рот кажется совсем невинным, и руки беспомощно опущены. – Мой жених, – повторяет она. – Я невеста… – Она улыбается себе в зеркале. – Здравствуй, невеста». А о нем, об Арсении, она больше не будет думать. Кончено. У нее жених. Но сердце больно сжимается, боль бежит от сердца к ногам, к рукам, к горлу, и хочется кричать от тоски. Но нельзя. Там, за стеной, ее жених. Он не должен знать. Никто не должен знать…

Она выходит в столовую, протягивает руку Владимиру Ивановичу:

– Володя… – Голос ее звучит тихо и нежно, и лицо розовеет от смущения. – Вы можете меня поцеловать.

Он касается губами ее щеки и закрывает глаза:

– Господи, как я счастлив…

Все молчат. «Что бы ему еще сказать», – думает Вера. У Екатерины Львовны встревоженное лицо. Круглые часы громко тикают.

Владимир Иванович вдруг становится веселым и шумным.

– Вот увидите, какой я теперь буду, – говорит он, шагая по маленькой столовой. – Вот увидите. Я хочу, Верочка, чтобы вы гордились вашим мужем. Я весь мир переверну.

Вера смеется:

– Ну конечно перевернете…

– Вы знаете, на нашем заводе… Меня так ценят. Я…

Вера улыбается, не слушая. Вот он какой. А она и не знала. Разговорчивый. И чем-то гордится. Она думала, робкий, тихий. А он вот какой.

Ей становится скучно.

– Послушайте, Володя. Поедем ужинать. Куда-нибудь, где цыгане. Хорошо?..

– Что ты, Верочка? Как можно к цыганам? Вас благословить надо. А ты к цыганам…

– Ну и благослови, если надо. Но ты ведь, наверное, сама не знаешь, как благословляют. Только поскорей. А потом поедем. Я хочу веселиться…

Ресторан. Шампанское. Женщины в светлых вечерних платьях. И все смеются, и всем весело. Или, может быть, притворяются, что им весело. Но Вере грустно, и нет сил притворяться. Она ставит локоть на стол, голова легко кружится, и все кругом кажется смутным и странным.

Цыгане на эстраде. Старые цыганки в пестрых шалях. Какие у них толстые ноги, а цыганки должны быть стройные и молодые.

Дни за днями катятся,Сердце болью тратится,Обрывая тоненькую нить… —

поют они гортанно и страстно.

– Как грустно, – вздыхает Вера. – А я хотела веселиться. Зачем мы приехали сюда?

– Если вам не нравится, поедем в другое место. В какую-нибудь французскую буат [2] . Там веселее.

Но Вера качает головой:

– Нет. Останемся. Они хорошо поют. И разве есть место, где мне будет весело?.. Налейте мне еще.

– Верочка, ты слишком много пьешь.

– Оставь, мама. Слушай лучше.

Пусть туман колышется,Пусть гитара слышится —Не мешайте мне сегодня жить…

2

От фр. boite (de nuit) – ночное кафе, кабаре.

Вера пьет, закинув голову, и ставит пустой стакан на стол.

– Не мешайте мне сегодня жить, – повторяет она медленно. – Но ведь мне никто не мешает. Никто. И все-таки я не могу жить. Ах, лучше бы я умерла.

– Вера, что ты говоришь… – испуганно шепчет Екатерина Львовна. – Не пей больше.

– Ты думаешь, я пьяна? Нет. А может быть, и пьяна, я не знаю. Пусть туман колышется. Видишь, как он колышется. Или это дым от вашей папиросы? Отчего вы молчите, Володя? Вам тоже грустно? Хотите выпьем на «ты»?.. Жених и невеста всегда на «ты».

Она протягивает ему стакан, чокается.

«Надо сказать, что-нибудь неприятное», – и смотрит ему прямо в глаза.

– Я не люблю тебя и никогда не полюблю.

Он роняет стакан, шампанское течет по скатерти, на Верино белое платье.

– Глупый, – смеется она, захлебываясь, волосы падают ей на лоб, – какой глупый. Я нарочно.

Он вытирает ее колени салфеткой:

– Ты пошутила?..

– Ну конечно. Конечно…

Пусть туман колышется,Пусть гитара слышится,Не мешайте мне сегодня жить… —

поют цыгане.

Вера слушает. Лицо ее снова становится грустным.

– Конечно я пошутила. Но слушай. Я не знаю… Может быть, ты все-таки будешь несчастным со мною. Даже наверно будешь несчастен. Мне очень жаль вас, Володя… Но что же я могу?..

– Вера, не пей больше.

– Ах, мама. Оставь. Сама не пей, если тебе не хочется. И я больше не обязана тебя слушаться, раз я невеста. – Она смеется. – Кончилась твоя власть надо мной. Правда, Володя?..

Цыгане уходят. Теперь вместо них на эстраде негры. Гавайские гитары щемяще и томительно звенят.

– Что же это такое? – растерянно оглядывается Вера. – Будто нарочно. Я хочу забыть, смеяться. А они нарочно выворачивают мне душу.

Из-за столиков встают пары, кружатся, медленно раскачиваются.

– Верочка, пойдем танцевать.

– Танцевать? – удивленно переспрашивает она. – Разве можно танцевать, когда сердце разрывается? Надо сидеть тихо и слушать. Дай мне папиросу. И все-таки… – Она кладет теплую ладонь на его руку. – Я постараюсь быть тебе хорошей женой, Володя…

Он целует ее пальцы.