Элитная кровь

И потом, в истории Второй мировой немало случаев, когда люди пили грязную воду из болот, рек, даже из луж. Страну и армию не захватили эпидемии холеры, брюшного тифа или дизентерии. Солдаты – словно заговоренные – выносили такое, что нормальному человеку в обычных условиях не под силу.

«Что это значит?» – спросил меня Вербинский. Будто я знал ответ. Он ответил сам: это значит, что в определенные моменты, например минуты смертельной опасности, активируются скрытые резервы человеческого организма. Условно говоря, включается другой, «боевой» режим.

«Как форсаж у самолета?» – попробовал уточнить я. Вербинский поморщился, ему такая аналогия не понравилась. Он сказал в ответ, что двигатель самолета не способен долго работать в форсированном режиме, узлы и агрегаты изнашиваются гораздо быстрее нормы. И тут же добавил: наша (то есть его) задача в том, чтоб перевести организм в другой режим работы, но это не должно быть форсажем. Это должно стать обычным, нормальным состоянием, при котором «узлы» и «агрегаты» изнашиваются с обычной скоростью.

Тут я впервые понял, чего хочет добиться главный врач секретной лаборатории. Меня прошиб холодный пот – я точно понял: ликвидируют! Получится у него или нет – убьют. Либо в момент экспериментов, если не сумеют добиться нужного результата. Либо потом, когда окажусь лишним…

А он, будто не видя ничего вокруг себя, говорил и говорил. Вспоминал эпидемии в Африке. Рассказывал про лихорадку Марбург и лихорадку Эбола. Бормотал про то, что в районах эпидемий у семи процентов населения обнаружены антитела к вирусу, это позволяло организмам счастливчиков справляться со смертельно опасной болезнью. Без вмешательства врачей!

Признаться, я об этом слышал впервые. Помню, по телевизору – на разных каналах – неоднократно передавали про лихорадку Эбола. Я считал, что в опасных районах умирают все… Оказывается, часть коренного населения просто не реагировала на присутствие вируса в окружающей среде. Избранные?! Кем? Почему? Спросить об этом подробнее не успел.

– Цыгане считают себя уникальным народом, – бормотал Вербинский, перескакивая мыслями с темы на тему. – Древний народ, пришедший из Индии. Женщины, которые умеют читать судьбу по линиям на ладони… Женщины, которые могут сглазить человека. Сглазить, если не понравился, был груб, неприветлив… Но если б только этим заканчивалась их уникальность!

И вновь Вербинский нервно заметался по лаборатории, засунув руки в карманы белого халата. Я словно перестал для него существовать. Он говорил не со мной. И не с собой! Я точно знаю: он обращался к кому-то другому. Тому, кто над нами. И, честное слово, как вспомню – вновь мороз по коже.

А врач нервно, горько смеялся. Уже потом, позднее, восстанавливая в памяти обрывочные реплики, сумел понять, с чем он обращался к тому, кто над нами. Вербинский говорил про кровь цыган. Мол, представители этого народа утверждают: у них всех уникальная – нулевая – группа крови. Благодаря этому у целого народа невероятно высокая устойчивость к болезням. У них развиты те чувства, которые мы называем интуицией, способностями к ясновидению. Даже к магии.

Но Вербинский утверждал, что проверил тестами кровь ромалов. И не нашел никакой нулевой группы…

И тут я зачем-то встрял в его монолог. Брякнул: большинство людей уверены, что существуют четыре группы крови. Но это ведь неправильно, потому что есть еще положительный и отрицательный резус-фактор. В результате возможных комбинаций больше, чем четыре. Их даже не восемь…

Тут я запнулся, но видя интерес Вербинского, решил поумствовать и предположил, что все дело в некачественных приборах, в нашем избыточном материализме. Мол, кровь нулевой группы – не обязательно другой группы. Просто мы не фиксируем те параметры, которыми кровь цыган отличается от крови обычных людей. А надо ввести поправку на нематериальное. Ведь, например, ясновидение тоже невозможно объяснить с помощью законов физики, химии или математики.

Вербинский даже вскрикнул. Честное слово, в этот миг я окончательно понял: он – одержимый! Врач, больной идеей. Он вцепился мне в плечо так, что я чуть не заорал от боли.

– 3D-энергетический спектр! – прошептал он, впиваясь в меня таким взглядом, что у меня волосы встали дыбом. – Объемный резонансно-энергетический спектр! Вот он, ключ!!!

Бросился к своей чудовищной установке, схватился за какие-то бумаги. Захохотал, как припадочный. Уронил очки. Кажется, оправа погнулась, но Вербинский даже не обратил на это внимания: колотил ладонями по столу и орал что-то совершенно нечленораздельное.

Я стоял в стороне, с ужасом глядя на врача. Потом в лабораторию набились люди в белых халатах, они толпились вокруг Вербинского, что-то горячо, возбужденно обсуждали. А меня – под конвоем – увели обратно в «загон». В этот раз дело ограничилось анализами крови и беседой «за жизнь» с Олегом Борисовичем…

Теперь, записав все на бумагу, еще раз прогнав события и переварив их, я, мне кажется, окончательно разобрался, чем занимается наша лаборатория. И мне становится страшно, очень страшно. Неужели все так? В придуманную схему отлично вписываются и повышенная секретность лаборатории; и чудовищно дорогое медицинское оборудование, спрятанное под центральной полусферой; и даже карантинные бараки в боковых куполах, про которые шепотом рассказал кто-то из товарищей по несчастью.

Теперь начинаю понимать, почему нас всех называют «подопытными кроликами», а эту половину лагеря – «загоном». Если Вербинский действительно занимается разработкой чудо-препарата – панацеи от тысяч страшных болезней – ему нужны жертвы, для испытания модификаций вещества. Значит, сначала «кролику» вводят разработку Вербинского. Потом прививают какой-то смертельно опасный вирус. Ужасно…

Оттого и существуют карантинные блоки – пока Олегу Борисовичу не удалось создать препарат. Потому и мечется врач, как одержимый. Впрочем, какой он врач? Убийца! Сколько человеческих жизней на его совести?

Мы все – не «кролики». Нет. Живые покойники. Вербинский будет вводить в кровь модификации препарата – одной жертве, потом другой. Проверять, как развиваются вирусы в организме умирающего. Отдаст концы один живой труп – возьмут «на опыты» следующий. Вот для того нас здесь и держат. Страшно…

Может, лучше было остаться на зоне? Я б давно умер, от рук Куцего и Чирика. В тот момент казалось: ничего не может быть хуже. Теперь не смогу спать. Что, если завтра, во время тестов, мне введут препарат Вербинского? Никто ведь не предупредит. А затем привьют какую-нибудь страшную болезнь. То же «коровье бешенство», специальную разновидность для людей. Или же лихорадку Эбола, про которую обожает вспоминать Вербинский… Я умру в жутких мучениях, со страшными носовыми кровотечениями, с кровавой рвотой и поносом. Или, как при «коровьем бешенстве», мой мозг превратится в пористую губку?

Господи, помоги мне выбраться отсюда! Решено: буду искать возможность для побега. С этого дня начинаю исследование защитного периметра жуткого лагеря смерти…»

Следы Инженера отыскались в одном из городских моргов. Людям Яреса пришлось затратить немало усилий, чтоб узнать, куда отправили тело Владлена Завацкого. Начальнику службы безопасности лаборатории «Ноев ковчег» удалось довольно быстро установить, что Инженер погиб в первые секунды после аварии. Это было зафиксировано в протоколах осмотра места происшествия сотрудниками дорожно-постовой службы и органов внутренних дел.