Элизабет Тейлор. Клеопатра Голливуда
Шрифт:
Однако роль белой вороны, которую Элизабет невольно играла в обществе ровесников, не защищала ее от завистников и слишком активных, бесцеремонных поклонников, приставал. В тринадцатилетнем возрасте на одной из вечеринок девочка подверглась настоящему нападению: подвыпившие парни связали ей руки за спиной и полезли под юбку, пытаясь изнасиловать.
Родителям отморозков, боссам Голливуда, удалось замять дело, (тем более, что в числе напавших на девочку был Ричард Занук, отпрыск отца американской киноиндустрии Дэррила Занука). После кошмарного происшествия Сара настояла на том, чтобы Лиз повсюду сопровождали телохранители.
Лиз всегда старалась выглядеть старше, и уже в 15 лет была эталоном женственности и красоты
Мать девочки сосредоточила всю свою жизненную энергию на карьере дочери: это стало страстью Сары. Она старалась охватить все сферы жизни юной Лиз, корректировала не только ее внешность, но и душевные порывы. Сара проводила все без исключения вечера за накручиванием папильоток на смоляные волосы Элизабет (чтобы к утру добиться идеально-обрамляющих красивое лицо локонов) или за глажкой стильных платьев дочери. Она сопровождала Лиз на работу и
– В National Velvet я была дублершей Элизабет и помню одно: каждый раз, когда ее мамаша начинала говорить, у меня мурашки бежали по коже! «О, Элизабет», обычно восклицала мать после каждого эпизода. «О, Элизабет, дорогая, пойдем!». И Элизабет, которая в ту пору была пай-девочкой, послушно ворковала в ответ: «Иду-у-у, мамочка!».
За такую маниакальную активность руководство студии MGM назначило Сару официальной опекуншей своей несовершеннолетней сотрудницы Элизабет Тейлор: с тех пор мать тоже стала получать небольшое жалованье, вычитаемое из еженедельной зарплаты Лиз…
Пегги Линч, известная под псевдонимом Маргарет Керри, прославилась своим прообразом Динь-Динь для Диснея
Помимо матери жизнью юной Элизабет руководили также студийные публицисты – люди, задачей которых было создание и поддержание звездных образов. Актриса Пегги Линч (Маргарет Керри), работающая на MGM вместе с Элизабет, вспоминает:
«…В те годы нас создавали публицисты: именно они формировали наш образ, нашу психику, наше «Я». Они обычно выбирали тот образ, который по их мнению лучше всего нам соответствовал. И затем, если наше поведение так или иначе не соответствовало этому образу, на нас накладывали штраф и удерживали деньги из жалованья. Я, по мнению студии, должна была изображать из себя нечто вроде соседской девчонки… Если я отправлялась за покупками в джинсах и мужской рубашке навыпуск (как мы обычно одевались в те дни), это грозило мне штрафом. Считалось, что подобный наряд отрицательно сказывается на репутации звезд.
Будучи типичной юной принцессой, Элизабет Тейлор ни разу не дала повода для нареканий со стороны отдела: поскольку мамаша неизменно наряжала ее, как куколку. Не довольствуясь созданием одного лишь имиджа, студия крепко брала в свои руки всю нашу жизнь: устраивала свидания, руководила ухаживанием и помолвками, планировала браки и даже объявляла разводы. Заодно она заботилась об устранении любой угрозы системе звезд: будь то арест, адюльтер или, время от времени, – аборт».
Энн Штраус, глава портретной галереи студии «Метро-Голдвин-Майер», делилась в интервью:
«…Юным актрисам MGM надлежало оставаться такими же чистыми и непорочными как свежевыпавший снег. Девушки не курили, не пили, не сквернословили, а также не спали с мужчинами до свадьбы. Они были образцово показательными».
Элиз с матерю Сарой. 1948 год
Публицисты стали настоящей находкой и первейшими помощниками образцовой матери Элизабет: по сути, Сара получила себе в помощь целый штат специалистов, которые были с нею заодно, ведь они помогали ей взращивать звезду. В возрасте шестнадцати лет Элизабет так от всего этого устала (от чрезмерной опеки матери и публицистов, от суетной жизни и напряженной работы, от навязчивых поклонников и постоянно сопровождающих ее телохранителей, от одиночества и тяжелого бремени славы), что решила поставить крест на своей актерской карьере. Обычная жизнь с ее простыми отношениями и незамысловатыми радостями стала казаться Лиз пределом мечтаний. Однако Сара довольно жестко вернула дочь на землю: она назвала Элизабет неблагодарной, напомнила ей о ее обязанностях по отношению не только к собственной семье, но и к американскому зрителю, полюбившему юную красавицу… В результате Лиз написала матери письмо с покаянием, в котором говорилось:
– Я многое передумала и поняла, что вся моя жизнь принадлежит кино. Для меня уйти – то же самое, что отсечь дереву корни, – я бы вскоре увяла, иссохла и стала бы никому не нужна.
В общем, Лиз осталась в своей напряженной, звездной жизни и от детских ролей постепенно перешла на роли ярких романтических особ и стала тайно мечтать о замужестве.
Бумажная кукла Элизабет Тейлор
Как рассказывают коллеги Элизабет по съемочной площадке, более дисциплинированной и трудолюбивой актрисы, чем Тейлор, в Голливуде не было. Она неустанно заучивала роли (могла часами, оттачивая, повторять одну и ту же сцену), а на съемочной площадке успевала одновременно ловить каждое слово режиссера и следить за знаками, которые ей делала Сара из-за его спины. Строгие критики официально похвалили Тейлор с газетных страниц за горячую целеустремленность и очарование. Помимо предложений новых ролей, на Элизабет посыпались предложения участвовать в рекламных кампаниях: косметики, мыла, женской одежды. Появилась даже линия игрушек – красивых кукол-принцесс «Элизабет»: которых, наряду с открытками с фотографиями Тейлор, стремительно раскупала армия поклонников. Слава заразила послушную мамину дочку Лиз звездной болезнью, которая стремительно прогрессировала. Китти Келли так описывает этот период:
«Саре удалось пробить для дочери дорогу в мир хорошо оплачиваемой рекламы, или, как это называлось в сороковые годы, «коммерческих связей». Первое коммерческое соглашение принесло Элизабет 3 тысячи долларов за право использовать ее фото для рекламы мыла «Люкс».
За ним последовали контракты на рекламу мыла «Вудбери» и косметики «Макс фактор», после чего компания по выпуску поздравительных открыток пообещала заплатить Элизабет тысячу долларов за один из ее рисунков. За всем этим последовали бумажные куклы «Элизабет Тейлор» и книжки-раскраски. Кроме того, она получала по 3 тысячи долларов за каждое выступление по радио, половина суммы, однако, отчислялась ее матери, в качестве вознаграждения за подготовку дочери к передаче.
Одним из самых выгодных коммерческих контрактов стало соглашение с фирмой «Дъэлл, Слоун и Пирс» за книжку «Нибблз и я». За свой первый писательский труд во славу ее дрессированного бурундучка Нибблза. Элизабет получила гонорар в размере тысячи долларов. Книжка объемом в 77 рукописных страниц с «иллюстрациями автора» была отправлена «Дорогому господину редактору». В письме, написанном Элизабет на имя издателя, сразу чувствовалась направляющая рука отдела по связям с прессой. Одна дама в студии сказала, что, по ее мнению, не стоит все это перепечатывать на машинке, потому что вам скорее понравится все так, как есть, от руки.
Сначала была Лэсси, затем Пай и вот теперь Нибблз. Эта книга явилась заключительным штрихом в созданном студией портрете Элизабет Тейлор, изображавшем ее этаким юным воплощением Франциска Ассизского в юбке. Пресс-отдел разослал по редакциям журналов ее фотографии в окружении четвероногих питомцев – золотого ретривера (Лабрадора), коккер-спаниеля, черного кота по имени Джиперс-Криперс, лошади, восьмерых бурундуков и белки. Как и следовало ожидать, следующей картиной Элизабет стала лента «Мужество Лэсси», в которой ее имя стояло первым, оттеснив знаменитую колли на вторую строку. Тем не менее, многие критики по-прежнему отдавали предпочтение собаке. Вот, например, что писала «Нью-Йорк Геральд Трибъюн»: «Лэсси достойна самых высоких наград за актерское мастерство».
Элизабет Тейлор в рекламе от Max Factor
В 1947 году на экраны вышел фильм «Синтия», в котором героиня юной Лиз была тяжело больна. Съемки давно закончились, а Элизабет так и не вышла из роли до конца, обзаведясь одной неприятной привычкой: ложиться в больницу и поднимать панику после любого чиха. Способность чуть что оказываться на больничной койке стала для Лиз инструментом манипуляции матерью, режиссером, партнерами по съемочной площадке, а в будущем – мужьями. Как только что-то происходило наперекор актрисе, она на следующий день срывала съемки, оказываясь на больничной койке. Китти Келли вспоминает:
«Первая хворь юной звезды, по всей видимости, явилась реакцией на перемены в семье, которые она в силу своего юного возраста не могла понять до конца. Эти перемены начались с того момента, когда Элизабет «одолжили» студии «Уорнер Бразерс» для участия в картине «Жизнь с отцом». Съемки этой ленты заняли пять месяцев. К середине этого времени Сара успела по уши влюбиться в режиссера картины, Майкла Кертиса, пятидесятивосьмилетнего венгра, который вошел в историю кинематографа главным образом как создатель «Касабланки» и первооткрыватель таланта Дорис Дей. Для похотливого Кертиса пятидесятилетняя мать Элизабет была лишь очередным мимолетным увлечением, которое закончилось одновременно со съемками фильма. Однако уже этот скоротечный роман на какое-то время разбил супружеские узы Тейлоров. Осенью Фрэнсис вместе с сыном уехал в Висконсин к своему дяде Говарду Янгу. Элизабет осталась в Голливуде с матерью».
Кадр из фильма «Синтия»
В то же время Элизабет начала постепенно отбиваться от материнских рук: сказывался переходный возраст и усталость от постоянного контроля. Она усвоила манеру вести себя несколько развязно и даже использовать в речи крепкие словечки. Ее коллега по цеху, актриса Мэри Астор, вспоминает:
– Когда я наблюдала за Элизабет со стороны в столовой во время съемок «Нэшнл Велвет», у нее был такой серьезный, сосредоточенный вид. Теперь же его как ни бывало. Куда только подевалась ее застенчивость? Элизабет начинала понимать – это, впрочем, естественно для ее возраста, – что природа наградила ее красотой. А еще она была смышленой. Очень даже смышленой. Такие обычно стремятся быть первыми в учебе. Для ребенка она отлично умела сосредотачиваться на работе – и этим мне нравилась. Элизабет была сдержанной и слегка надменной. Вернее, более чем слегка. В ее фиолетовых глазах временами проскальзывало нечто расчетливое, словно она точно знала, чего ей хочется, и не сомневалась, что сумеет добиться своего.
Кроме того, жгучая красотка Лиз стала ярко краситься, носить вызывающе-открытые платья и блузки, и из скромного, послушного материнской воле подростка превратилась в соблазнительную, непокорную штучку. Китти Келли пишет об этом периоде жизни юной звезды:
«…Элизабет красила ногти на руках и ногах алым лаком, обильно поливала себя туалетной водой, носила огромные серьги и наряжалась в пышные юбки и «крестьянские» блузки с глубоким вырезом. Она по осиному перетягивала талию и всегда стояла прямо, выпячивая вперед грудь, словно предлагая миру два огромных кома свежевзбитых сливок.
«Мне постоянно приходилось следить за Элизабет, когда она наряжалась в эти свои съезжающие с плеча блузки, – вспоминала Анна Штраус. – Дело в том, что она сделала для себя открытие, какое внимание оказывают ей, когда она приходит в этих блузках, и, сделав это открытие, пустилась во все тяжкие. Элизабет с радостью делала из себя за ленчем объект всеобщего ухаживания, а в заключение, стянув пониже с плеч свою блузку, любила продефилировать через всю столовую – из конца в конец, – явно выставляя себя на всеобщее обозрение. Как только мне подворачивалась такая возможность, я тотчас подтягивала ей эти плечи повыше, но она, случалось, успевала ускользнуть от меня».
Сара палец о палец не ударила, чтобы пресечь попытки дочери казаться старше своих лет. По правде говоря, она, наоборот, поощряла это стремление, раньше времени выталкивая дочь во взрослую жизнь.
«Я хорошо помню то время, когда Элизабет было всего тринадцать лет, и она отправилась в Вашингтон, чтобы вместе с миссис Трумэн в Белом Доме начать «Марш десяти центов», – вспоминает одна из ее знакомых. – Сара нарядила девочку в черное бархатное платье, белую шубку и нейлоновые чулки без шва. Разумеется, сама Сара красовалась в нарядах, более приличествующих инженю, но зато Элизабет у нее смотрелась скорее как девица легкого поведения, из числа тех, что играла Джоан Кроуфорд».