Елизавета и Фридрих Великий

В духовной жизни своей эпохи Елизавета теперь тоже принимала живое участие. Музыка и поэзия занимали не последнее место среди зимних радостей ее последних дней. Граф Шувалов – согласно Вольтеру [44] самый образованный человек тогдашней России – вдохновленный трудами по французской истории и желая воздвигнуть аналогичный памятник и своему отечеству, пригласил великого французского литератора написать историю Петра Великого.

Императрица с пониманием откликнулась на инициативу Шувалова, она тоже была рада возможности увидеть образ своего великого отца в изложении такого выдающегося корифея пера и приказала для этой цели открыть все архивы. Уже в тысяча семьсот пятьдесят девятом году Шувалов сумел представить Вольтеру все необходимые документы, по которым тот позднее и создал свою знаменитую книгу [45] .

44

Вольтер Франсуа-Мари Аруэ де (1694–1778) – французский писатель и философ-просветитель, почетный член Петербургской Академии наук (1746), автор многочисленных произведений, оказавших влияние на состояние умов своего времени, состоял в переписке со многими монархами Европы, но имел натянутые отношения с французским двором. 1750–1753 гг. провел при дворе Фридриха Великого.

45

Имеется в виду книга «История государства российского под скипетром Петра Великого» (1759–1763).)

С наступлением зимы тысяча семьсот шестьдесят первого года Елизавета почувствовала себя лучше, казалось, она могла бы даже порадоваться полному выздоровлению, но на самом деле была, конечно же, очень далека от привычной свежести и хорошего настроения, свойственных безмятежным годам молодости. Она еще стала ближе преданному сердцу супруга, а в отношении к остальному окружению, которое льстя и заискивая снова приблизилось к ней, выказывала лишь презрение и равнодушие. Всякое принуждение, всякий этикет был отныне и навсегда изгнан из ее дворца. Богатое неглиже заняло место державных нарядов. В просторном ниспадающем шелковом одеянии и роскошной длинной домашней шубе она, вытянувшись на мягких подушках, с утра до вечера возлежала на оттоманке, а супруг помогал ей коротать время, и так она теперь поддерживала связь со всем остальным миром. Лишь изредка к ней допускался министр или посол, и, как правило, им приходилось выбирать Разумовского своим рупором.

Ежедневно, после того как она одевалась и завтракала, он появлялся у нее, чтобы уладить с ней текущие государственные дела, затем они совершали совместную прогулку в санях, во время которой он правил лошадьми, а она сидела рядышком; после обеда она ложилась вздремнуть, потом они играли в карты или музицировали, либо он что-нибудь читал ей, наконец, они просто болтали о том о сем, и тогда он сидел у ее ног или она обнимала его и с тихим удовлетворением склоняла свою голову ему на грудь.

Так вечером четвертого января тысяча семьсот шестьдесят второго года она покоилась в его объятиях. Оба молчали, ибо они были счастливы как никогда прежде. Глубокая тишина царила во дворце, в покоях, только массивные часы, стоявшие на камине, однообразно тикали да в дымовой трубе время от времени завывал ветер.

Внезапно все еще красивая женщина выпрямилась и с необычным выражением больших чудесных глаз посмотрела на мужчину своего сердца.

– Я недолго уже проживу, – пробормотала она, – нынешней ночью мне приснился сон, будто я возносилась на небо. Мне было так приятно, я чувствовала себя в этот момент такой свободной, но это не предвещает ничего хорошего.

– Зачем ты бередишь себя подобными мыслями? – сказал супруг. – Сейчас, когда ты, слава Богу, во всей силе и красоте снова предстаешь перед нами.

– Помни о том, что я тебе сказала, – продолжала царица, – и ты вскоре узнаешь, что мои предчувствия меня не обманывали.

– Ну что за хандра...

– Я не расстроена, ты видишь, напротив, я никогда в жизни не была действительно счастлива, а вот сейчас я счастлива, счастлива тобой и твоей любовью, мне становится больно, очень больно, оттого что мне придется тебя покинуть, но это должно случиться, а потому... – она на мгновение замолчала.

– Что ты хотела сказать?

– А потому ты должен еще сегодня услышать то, что наутро я, вероятно, сказать тебе уже не сумею, – договорила она и в порыве сердечного чувства обняла Разумовского и, обливаясь горючими слезами, поцеловала его. – Если я и благодарю Бога, то благодарю его не за трон, который он даровал мне, не за победы, по его воле одержанные моим оружием, или еще за что-то другое, нет, я каждый вечер, прежде чем смежить глаза, благодарю его только за то, что он послал мне тебя. Ты возвысил меня, своим благородством ты подвигнул меня к исполнению долга перед своим народом, научил меня владеть своими отвратительными страстями и сделал меня такой счастливой, какой еще не была ни одна женщина...

Больше она не могла говорить, голос ее прервался, блаженные слезы душили ее, Разумовский опустился перед ней на колени и с немой благодарной любовью обнял ее. Снова стало тихо во дворце, в покоях, только огонь пел монотонно в камине.

15 Последний час

На следующее утро императрица была разбужена известием о победе при Кольберге; она тотчас же велела позвать к себе Разумовского и, когда он вошел в ее спальню, кинулась навстречу ему, обеими руками обхватила его за голову и расцеловала.

– Вот... читай, – воскликнула она после этого, – новый триумф, Кольберг взят.

Пока ее супруг пробегал глазами депешу, она взволнованно продолжала:

– Теперь нам тем более следует продолжать войну, неправда ли, мой друг, и не страшиться никаких жертв, пока этот лицемерный и вероломный король Пруссии не будет усмирен и влияние России на все европейские процессы не будет обеспечено навсегда.

Разумовский обрадованно поддержал ее и тотчас же обсудил с ней целый ряд приказов, которые считал нужным направить генералам Бутурлину и Романцеву. Елизавета согласилась со всеми его предложениями и Разумовский удалился, чтобы распорядиться об оформлении депеш. После этого царица обедала с ним и за трапезой была в приподнятом настроении, она смеялась, балагурила и подтрунивала над ним. Когда она встала из-за стола, чтобы как обычно ненадолго прилечь, Разумовский, собравшийся уже было откланяться, внезапно сказал, с ласковой улыбкой поглядев на нее:

– Такой веселой, красивой и здоровой как сегодня я тебя давненько уже не видел.

– Ты, чего доброго, под конец еще опять в меня влюбишься, – пошутила Елизавета.

– О, это было бы невозможно!..

– Почему же?

– Потому что я никогда не переставал любить тебя.

Он галантно поцеловал ей руку, а когда она улыбаясь подставила ему свои красивые пухлые губы, он поцеловал ее в уста и потом ушел, чтобы отправить курьеров.

Когда стемнело и с делами было покончено, он пешком отправился из министерства в Зимний дворец. Перед ним он увидел толпу людей, что-то возбужденно обсуждающих между собой.

– Что произошло? – спросил он.

– Императрица только что умерла, – ответил какой-то гвардейский солдат.

Разумовский со всех ног кинулся во дворец и взбежал по лестнице. В вестибюле он столкнулся с графиней Шуваловой.

– Мы только что послали за вами, – крикнула она, завидев Разумовского, – новый внезапный приступ, государыня при смерти.

Когда он подошел к ее ложу, на котором, прикрытая своей красной горностаевой шубой, подобно умирающей деспотине Азии лежала Елизавета, она уже не могла говорить, она только подняла на него глаза и, узнав его, чуть заметно пошевелила губами, а ее пальцы попытались отыскать его руку.

Он обнял ее. Прильнув головой к его груди, орошенная потоком его горячих слез, она пятого января тысяча семьсот шестьдесят второго года скончалась.

Едва успели навеки закрыться ее глаза, как тут же высшие сановники империи, представители органов власти, Сената, Синода, министры и генералы отправились к престолонаследнику, спешно прибывшему во дворец, чтобы присягнуть ему на верность. Затем в придворной часовне устами статского советника Волкова был торжественно оглашен манифест Петра Третьего, в котором он называл принца Ивана узурпатором, а себя объявлял законным наследником русского трона и обещал «во всем следовать по стопам мудрого монарха Петра Великого, своего деда, и подобно ему еще больше способствовать повышению благополучия своих верных подданных».

От имени присутствующих официальных лиц государства ответил владыка новгородский Сечин:

– Император Петр Федорович – точная копия Петра Великого как именем своим, так и делом – мы предлагаем тебе то, что уже твое. Взойди же на самодержавный, унаследованный от предков престол, который еще в тысяча семьсот сорок втором году был обеспечен тебе нашей клятвой и законное владение которым признает за тобой Европа и Азия.

После завершения богослужения царь Петр Третий поспешил отменить последние приказы своей предшественницы. Разумовский с обычным бесстрашием, которое неизменно проявлял там, где дело касалось блага отечества, подошел к нему и попытался объяснить, что интересы России требуют энергичного продолжения войны. Все оказалось тщетным.