Ёлка для Ба

– А Ба вооружена всего лишь щёткой для волос, - вставил я.
– Но и палка ведь тоже, говорят, иногда стреляет.

– Да, и Ба вооружена. Только она пускает в ход своё оружие лишь в крайних случаях, когда вынуждают её обстоятельства... ну, вот то самое сердцебиение с утра. А обычно она просто пожимает плечами. Так что в нормальных условиях никаких тебе выстрелов.

– Она себе сама создаёт обстоятельства, - не согласился я.
– И другим тоже. Например, порядок в доме, или твои поездки по ночам к больным.

– Сейчас ночь, и я снова у больного, - сказал он.
– Уверяю тебя, она меня сюда не посылала, я сам. Обстоятельства... нет, она не создаёт их, а подбирает. Так же, скажем, как подушечки на тахту, тарелочки на стену, или игрушки на ёлку. Но не производит же она их сама.

– Игрушки для Ба!
– воскликнул я.
– Лучше бы она собирала брошки.

– Эти игрушки выглядят не хуже брошек, - сказал он.
– При условии, что ими увешана Ба, а не кто-нибудь другой. Ибо сама Ба прекрасна. Но вообще-то каждый устраивает себе ёлку по вкусу, даже по своему образу и подобию. Каждый в своей ёлке видит, собственно, как в зеркале: себя. И вешает игрушки - какие его устраивают, иначе это вообще не ёлка, не зеркало... для него.

– И Ба устраивает себя так, как её устраивает, - выпалил я, - ничего себе ёлочка... А ты заметил, какой симпатичный каламбурчик?

– Заметил. Но только не она себе устраивает ёлку, а я ей.

– Ты...
– недоверчиво сказал я и остановился, не желая его обидеть.
– Но не ты же главный... в доме. Говорят, твой номер если и не шестнадцатый, то уж и не первый.

– Это как посмотреть, - возразил он.
– Правда, Валя утверждает именно так. И другие думают подобно ей, она только высказывает вслух их мысли. Правда и то, что я не высовываюсь из-за куста, за которым посиживаю. Я стараюсь действовать невидимо, и очень редко выступаю на авансцену. Но, тем не менее, всё устраиваю я. Это не первый случай в истории человечества, ха-ха, не думай... Ещё в Библии описаны такие примеры. Приведу и я пример: скажем, я терпеть не могу Шуберта, да-да. Я обожаю полонез Огиньского. Но я не настаиваю на нём, и Ба получает своё удовольствие от Шуберта. Полонезами в доме и не пахнет, а у Ба зажигается маленькая ёлочка. Но за этой ёлочкой, за этим кустиком - я, не так ли? Так что, кто в этом доме... номере главный, а?

– Главное в этом номере, не повалить ёлку на пол.

– Конечно! И такого рода случайности бывают, конечно. Но кто способен намеренно повалить её, кто поднимет руку или ногу, чтобы растоптать игрушки Ба, в которые она смотрится, как в маленькие зеркальца - чтобы видеть там себя, такую же прекрасную, как и в действительности, но только приумноженную в сто, в тысячу раз? Кто способен избить Шуберта, плюнуть в глаза Мендельсону?

– Многие способны, - проворчал я.
– Не только я. Например, отец... не помнишь разве?

– И что сделала Ба? Пожала плечами, и всё. А тебе даже разрешила снова лезть к ней в постель по утрам. Меня всегда интересовало, о чём вы с ней там говорите.

– Ничего себе, пожала плечами, - потёр я своё темя.
– Тебе она тоже разрешила залезть к ней в постель после того, как... пожала плечами? Или, всё-таки, после того, как трахнула щёткой?

– Маленький хитрец, - засмеялся он.
– Мне удалось избежать щётки. В отличие от всех вас, я не пытался разубедить её в том, что решение пустить меня в постель приняла она сама. Не так-то просто было внушить ей это, чтобы потом взять - и разубедить. Нет-нет, она должна верить и знать, что она сама творец своей ёлки и прочих обстоятельств, дом, семья это или причёска. В неё не должно закрасться и крошечное подозрение, что её интерпретация Шуберта, или вообще жизни, неверна. Если кто-нибудь - как это делаете подчас вы - начинает ей подсказывать такие вещи, она пожимает плечами, а если начинают на этих вещах непристойно настаивать, она отчаянно защищается: берёт в руки щётку, чтобы причесаться самой или учесать непристойного. Ведь, если непристойному подсказчику удастся внушить ей такое подозрение, закачается вся конструкция, она просто не выдержит - рухнет, как твоя ёлка. Потому никто и не должен внушать ей таких подозрений, ты обещал ведь: гроб, и без всякой музыки?

– Я помню, - сказал я.
– И не заикнусь. Но это значит, что ты всю жизнь обма... работал и работал, и ничего больше! И какая работа, потяжелей, чем на арене или треке. Конечно, тяжелей! Она же без перерыва на обеды, ведь ты работаешь и за столом, без перерыва на сон, ведь ты работаешь и в постели! Вот зачем ты научился спать по два часа в сутки... С одной работы - на другую, от пациента к пациенту, можно просто сдохнуть! Одна заря спешит сменить другую, так? А зачем, разве нельзя как-нибудь иначе?

– Ю хорошо тебя приготовил к школе, и память у тебя хорошая, только вот избирательная: главное ты всё же пропускаешь мимо ушей, - упрекнул он. Сказано же тебе, что я обожаю, и с самого начала обожал Ба. Кроме того, это мой долг.

– Чё-чё?

– Ты не даёшь мне продолжить... Между тем, из продолжения ты бы узнал всё недостающее. Но в последний раз, стойкая пристойность: это должно остаться между нами. Помни, что...

– ... между нами дети, - съехидничал я.
– Валяй.

– Тебе, разумеется, известно, что такое погром. Так вот, когда по нашему городу прокатилась волна погромов, твой дед Борис...

– Двоюродный дед, - поправил я.

– Пусть так... Борис организовал отряд самозащиты. И когда после погрома ему пришлось бежать из России, он сделал это через Варшаву. А там жила Ба. Там тоже боялись погромов. О Борисе, ещё до его приезда туда, рассказывали другие бегущие из России. Рассказывали, что он взял дело в свои руки и застрелил погромщика сам, не полагаясь на суд и полицию. А когда он приехал в Варшаву, подтвердилось, что у него действительно есть наган, а Ба ведь тоже боялась погромов. Обнаружилось также, что он недурён собой. Короче: чуточку позже, когда Ба стала достаточно взрослой, она вышла за него замуж.

– Вот это да!
– прошептал я.
– Откуда же взялся ты?

– Вот-вот, мы подошли к тому самому, к долгу... Когда Борис исчез, и впоследствии стало ясно - исчез навсегда, старшим сыном в семье стал я. Это накладывает определённые обязательства, такова традиция. Я готовился стать раввином, но теперь мне пришлось экстерном закончить коммерческое училище, чтобы перенять дело нашего отца. И тут вдруг открылась возможность продолжить образование: революция. Подробности не важны, но в конце концов я очутился в симферопольском университете. И вот, в один прекрасный день, на пороге моей комнатёнки появляется она... Ба. Зрелище незабываемое: на ней были ещё те вещи, которые она покупала в Бельгии. Веер, шляпка, зонтик... Прекрасная иностранка - в моей тёмной каморке, а вокруг война. Неудивительно, что я сразу влюбился в неё, нет, сразу стал её обожать. Ведь и она была влюблена... в себя. Так что можешь представить, как я был счастлив, когда узнал причину её приезда.

– Ну-ну!
– поторопил я.

– Итак, я перенял к тому времени обязанности старшего сына, но ещё не полностью. И тогда мой отец - твой прадед, получил письмо из Бельгии, от Ба. Она написала ему, что они с Борисом расстались, и что разрыв был бурным. Не знаю точно, письма я не читал, но, кажется, речь там шла о том, что невовремя выстрелил наган - или наоборот, вовремя не выстрелил. Твой прадед ответил, в том числе на вопрос о том, где нахожусь я. Сам Борис писем не писал, мне уж, во всяком случае. А ещё позже всякие надежды на переписку истаяли, поскольку переписываться с заграницей стало совсем опасно. И вообще, задним числом стало разумней полагать, что Борис умер - и именно потому Ба была вынуждена с ним расстаться. На деле же, очень может быть, он ещё и сегодня жив... Хотя он и старше меня, намного.

– Ну и ну, - покачал я головой, окунувшейся во времена столь далёкие, что в их реальность верить было трудно.
– Значит, Борис существует на самом деле. А мне казалось, он вроде домового. Но Ба, она ведь объясняла тебе, почему рассталась с Борисом? Тебе ведь должно было быть просто интересно, ты же и его обожал?

– Ты ведь знаешь Ба, - хохотнул он.
– Конечно, я её спрашивал тогда, и не раз. Но она только... пожимала плечами. Дело, правда, обошлось без щётки, но это потому, что я спрашивать вскоре перестал. А всё, что она сказала по этому поводу, было: ненормальный, совсем с ума сошёл. И я так и не понял, к кому это относилось, ко мне или к Борису.