Эллигент
Шрифт:
Снова забираемся в машину. Амар захлопывает дверцы, а я вручаю ему свой пистолет, довольная, что избавилась от оружия. Вот уж не думала, просыпаясь сегодня утром, что буду целиться в отчаянного подростка. Впрочем, я и не представляла здешних условий.
– В тебе говорит альтруист, – заявляет Амар, – Именно их воспитание заставляет тебя ненавидеть Бюро.
– Меня много чего заставляет, помимо специфического воспитания.
– Но я заметил то же самое и в Четыре. Альтруисты – серьезные люди. Они автоматически воспринимают все как повод к немедленному вмешательству. Тех, кто переходил во фракцию лихачей, я делю на определенные типажи. Эрудиты, как правило, становятся
И, помолчав, добавляет:
– Если бы Четыре больше верил в себя, он бы тоже стал таким. Кстати, Трис, из него бы получился отличный, хороший лидер, если бы не его заморочки.
– Наверное, ты прав, – отвечаю я. – Он вечно пытается идти за кем-то вроде Ниты или Эвелин и всегда попадает в беду.
Амар согласно кивает. А как насчет меня самой? Разве я бы не хотела, чтобы Тобиас меня слушался? Конечно, нет. Хотя, кто меня знает?
Увиденное постепенно начинает доходить до моего сознания. И я начинаю воображать, что та девочка – это моя мать. Она прячется в лачуге, задыхается от дыма костров зимой, дерется, делает, что угодно, лишь бы уцелеть. Потом ее спасают люди из Бюро, на которое она, в результате, проработала до конца своих дней. Забыла ли она о том, откуда пришла? Вряд ли. Ведь мама пыталась помочь бесфракционникам. Может, это было не просто выполнением обязанностей альтруиста? Моя голова буквально раскалывается, и я, как за соломинку, хватаюсь за первую попавшуюся мысль.
– А ты и Тобиас являлись близкими друзьями?
– А у него что, такие есть? – хмыкает Амар. – Я дал ему новое имя. Я сумел распознать терзавшие его страхи и подумал, что он справится со своими кошмарами и начнет новую жизнь. И я назвал его Четыре. Но мы с ним вовсе не были… скажем так – не разлей вода.
Амар откидывается на стенку кузова, закрывает глаза, и на губах его появляется слабая улыбка.
– Понятно, – говорю я. – Он тебе… нравится?
– Почему спрашиваешь?
– Ничего личного, – пожимаю я плечами.
– Сейчас в моих чувствах к нему нет ничего такого, на что ты намекаешь. Но в свое время подобные мысли у меня возникали, но потом мне стало ясно, что он на мои чувства не ответит, и я отступил, – объясняет Амар. – Я бы предпочел, чтобы ты не проболталась.
– Тобиасу? Разумеется.
– Нет, я имею в виду, вообще никому, – и он смотрит в затылок Джорджа.
Я киваю. Впрочем, я не особенно удивлена, что их с Джорджем тянет друг к другу. Оба они – дивергенты, которые вынуждены были разыграть собственную смерть, чтобы выжить. И Амар, и Джордж – аутсайдеры в чужом для них мире.
– Трис, – продолжает Амар, – Бюро одержимо идеей продолжения человеческого рода и передачи другим поколениям здоровых генов. Мы с ним – «ГЧ», и то, что мешает хорошему генокоду… Это не очень поощряется.
– Ага, – бормочу я, криво улыбаясь. – Насчет меня не волнуйся.
– Спасибо, – искренне отвечает Амар.
И мы опять сидим в тишине, наблюдая, как руины смазываются в бесформенные пятна по мере того, как пикап ускоряет ход.
– Я думаю, вы с Четыре очень подходите друг другу, – изрекает он.
Не хочется объяснять ему, что мы с Тобиасом – на грани разрыва. Поэтому я переспрашиваю:
– Да?
– Точно. Видно, как ты на него влияешь. Ведь до знакомства с тобой Четыре был совершенно другим человеком: бешеным, агрессивным, опасным.
– Бешеным?
– Именно.
– А может… – я делаю паузу, – …храбрым?
– Конечно. Но и чуточку сумасшедшим,
не так ли? Я имею в виду то, что большинство лихачей предпочло бы прыгнуть в Яму, чем продолжить посещать комнату страхов. Есть храбрость, а есть – мазохизм, а иногда границы между тем и другим несколько размыты.– Знаю, – ворчу я.
– И я тоже, – усмехается Амар. – Но когда настолько разные люди путаются вместе, ничего, кроме головной боли не выходит. Но вы, ребята, полезны друг другу.
– Путаются, говоришь? – морщу я нос.
Амар переплетает пальцы и крутит ладонями, дабы проиллюстрировать свою формулировку. Я улыбаюсь, но сердце мое щемит от боли.
35. Тобиас
Иду к стульям и креслам, расставленным у окон диспетчерской, и начинаю просматривать мониторы в поисках моих родителей. Первым делом нахожу Эвелин: она стоит в вестибюле штаб-квартиры эрудитов и шушукается о чем-то с Терезой и каким-то бесфракционником. Они – ее ближайшие помощники. Увеличиваю громкость, но не могу ничего разобрать, кроме невнятного бормотания.
За окнами темнеет ночное небо – такое же, как и над моим бывшим городом. Разве что здесь, над Резиденцией, горят синие и красные огоньки, отмечающие взлетно-посадочные полосы аэродрома. Странно осознавать, что, несмотря на одно и то же небо у нас над головами, мы все абсолютно разные.
Сотрудникам диспетчерской уже сообщили, что я отключил систему безопасности, как и то, что одного из их товарищей убила сама Нита. Но они игнорируют меня, во всяком случае, пока я не приближаюсь к их рабочим местам. Просматриваю кадры, мелькающие на очередном мониторе. Может, я обнаружу Маркуса или Джоанну и пойму, что творится у верных?
Вот мост возле Супермаркета Безжалостности, Спайр, главный проспект сектора альтруистов, Втулка, Колесо обозрения и поля Содружества, на которых сейчас работают люди из всех фракций. Но ни одна из камер не транслирует мне того, что я хотел бы увидеть.
– Ты постоянно тут сидишь, – ко мне приближается Кара. – Страшно ходить по остальной части Резиденции, что ли?
А я действительно часто заглядываю в диспетчерскую. В основном, чтобы скоротать время в ожидании своего приговора от Трис. Еще жду, пока мне не расскажут о наших дальнейших планах по саботажу деятельности Бюро.
– Нет, – говорю я. – Слежу за родителями.
– Которых ты ненавидишь? – произносит она. – Теперь-то все встало на свои места. Да, в этом есть смысл.
– Они опасны, – возражаю я. – И никто, кроме меня, не понимает насколько.
– А что ты сможешь сделать, даже если они затеют нечто ужасное? Отправить дымовой сигнал?
Я молчу.
– Хорошо, – она поднимает руки в знак капитуляции. – Я просто пытаюсь напомнить тебе, что там больше не твой дом.
– Понял.
Никогда не думал, что кто-нибудь из эрудитов хоть что-то соображает в человеческих взаимоотношениях и эмоциях, но Каре в проницательности не откажешь. Я боюсь и поэтому пытаюсь скрыться от страха в прошлом. Тревожный симптом.
Снова прокручиваю назад изображение на мониторе, затем ставлю на паузу и мотаю вперед. В городе – толпа людей собирается вокруг здания, словно слетается стая черных птиц. Их движения выглядят отрепетированными.
– Они все-таки сделали это, – восклицает Кара. – Верные решили атаковать.
– Эй, вы, – кричу я сотрудникам в диспетчерской.
Женщина, которая всегда бросает на меня неприязненный взгляд, поднимает голову.
– Камера двадцать четыре. Быстро.
Она дотрагивается до своего монитора, и сотрудники молниеносно кидаются к ее месту.