Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)

Глашатай, вступив на середину площадки, громогласно возвестил о начале чрезвычайного народного собрания, созванного для обсуждения экстренных мер, требуемых тяжёлым положением Афин. При этом он указал на то, что, по произведённым жрецами гаданиям, день и час созыва этого собрания вполне благоприятны, и нет признаков, по которым можно было бы заключить, что боги отнесутся немилостиво к решению народа. Слова свои глашатай закончил призывом к обычному обряду очищения, которым начиналось всякое народное собрание.

Вслед за тем выступило несколько жрецов с масличными венками на головах. За ними следовали три прислужника, из которых двое несли нож и чашу, а третий держал молодого поросёнка. Все присутствующие встали. Старший жрец, подойдя к алтарю богини, принял жертвенное животное из рук прислужника и громко произнёс молитву:

Великая, благодатная, жатвообильная богиня, божественная Деметра! Ты, которая своим золотым снопом ограждаешь честный труд мирного землепашца, ты, которая даруешь ему от обилия плодов земных, ты, которая заставляешь нас в праздник весёлой жатвы ликовать и с тысячекратным благословением произносить твоё материнское имя, ты, мать богов и тучной земли, дарующей самим небожителям божественную пищу-амброзию, внемли милостиво нашим мольбам и благосклонным оком воззри на здесь собравшихся пред алтарём твоим! Всякая злая мысль да будет тут далека от нас! Радость и мир ниспошли встревоженным горем и заботами душам нашим! Отврати от нас всякое зло, как мы, при помощи этого жертвенного животного, отвращаем от тебя одного из злейших врагов твоих золотистых злаков! Прими кровь этого поросёнка, очищенного в солёной морской влаге от всякой телесной нечисти, и да будет его кровь залогом твоей к нам всем благосклонности!

Окончив воззвание, которое каждый из присутствующих тихо, почти про себя, повторял за жрецом, последний пригласил граждан теснее сплотиться и сам обнёс поросёнка вокруг толпы. Затем прислужники быстро зарезали животное и выпустили часть крови его в заранее приготовленную большую медную чашу. Пока на алтаре Деметры складывались сухие сучья маслины и пучки соломы для костра, на котором вскоре должна была сгореть часть жертвы, жрецы окропили всех присутствующих кровью животного и затем погрузили в её остаток пальцы правой руки. Тёмный дым сизой струйкой взвился к небесам, яркое пламя быстро охватило сучья и солому на алтаре, и часть жертвенного животного запылала на огне.

Обряд очищения Пникса перед народным собранием кончился и можно было приступить к обсуждению неотложных вопросов, собравших сюда эту многотысячную, благоговейно настроенную толпу. Она явилась сегодня на Пникс не только без всякого принуждения, как это обыкновенно бывало, но с большой готовностью и явной надеждой увидеть волновавшие её думы и сомнения наконец разрешёнными.

Снова на середину площадки выступил глашатай и, воздев руки к Акрополю, сотворил краткую молитву о благоденствии государства и счастье всех граждан. Моление своё, обращённое к девственной покровительнице города, мудрой Афине-Палладе, он закончил страшными проклятиями по адресу тех из граждан, которые вздумали бы выступить в собрании с предложениями, явно направленными во вред государства. Глашатая сменил эпистат (старшина) пританов. Взойдя на кафедру, он обратился к собравшимся со следующей речью:

— Афинские мужи и доблестные граждане! Мудрые архонты и выборные должностные лица н ши созвали вас сегодня на Пникс для сообщения вам чрезвычайно важного решения. Обсудите его хорошенько и дайте свой веский и мудрый совет. Всем вам ведомо, какие тяжёлые времена переживает священный град Афины. Ужасная повальная болезнь обуяла его, и граждане наши ежедневно гибнут от неё целыми сотнями. Нет дома, стены которого не оглашались бы рыданиями по поводу внезапной кончины того или другого, а то и нескольких членов семьи. Матери оплакивают детей, мужья жён, отцы сыновей своих. Грозные знамения предшествовали и сопутствовали этому народному бедствию, являя гнев богов и требуя умилостивления грозных небожителей. Мы приносили жертвы, мы удалили из своей среды нечестивцев-Алкмеонидов, осквернивших святость города Паллады, мы выбросили за пределы нашего отечества даже кости покоившихся в могилах сородичей этого гнусного отродья, мы старались точным исполнением всех установленных обрядов умилостивить безжалостную богиню ночи, сереброкудрую Гекату, но всё было тщетно: бедствия, одно тяжелее другого, преследуют нас по-прежнему, и нет уже более сил бороться со страшной напастью. Все мы изнываем от горя и тоски, и будущее рисуется нам в самых мрачных красках. Вдобавок, нет и двух дней, как до нас дошла печальная весть о новом постигшем народ афинский несчастье: цветущий, славный, богатый остров Саламин, из-за которого было пролито уже столько крови, вновь отнят намедни коварными нашими соседями, мегарянами, мстящими за безбожное убиение сторонников благородного Килона. Вместе с Саламином мы лишились — да дадут мне боги силу сказать вам это! — и оплота и гордыни нашей, славной гавани Нисеи. На лазоревых волнах её бухты отныне уже не будут невозбранно качаться наши быстроходные триремы, которым только с великим трудом и то лишь благодаря заступничеству пенорожденной Афродиты удалось спастись от алчных мегарян.

Глухой ропот пробежал по скамьям, на которых, тесно прижавшись друг к другу, с затаённым вниманием следя за речью взволнованного эпистата, сидели опечаленные афинские граждане. Казалось, напоминание об утрате Нисеи подействовало на них сильнее, чем описание прочих пережитых за последнее время бедствий.

Дав слушателям несколько успокоиться, эпистат продолжал:

— Бороться против решения всесильных парок [20] смертным немыслимо. Но в нашей власти смягчить гнев небожителей. И вот отцы государства собрались на мудрый совет и, после долгого размышления и обсуждения, решили обратиться к чрезвычайной мере, предложенной им нашим умудрённым опытом и доблестным соотечественником Солоном, сыном Эксекестида. Дело идёт о скорейшем приглашении сюда, в Афины, славного мужа, великого мудреца, любимца богов, старца Эпименида из критского города Феста. Слава об этом почтенном старце, имя которого каждому из вас, конечно, хорошо известно, могучей волной разливается по всему эллинскому миру, и отзвуки её слышатся также на дальнем Понте, в хладной стране счастливых гипербореев, на знойных берегах священного Нила, в степях, широкой равниной раскинувшихся между страной искусных в науках вавилонян и землёй всезнающих магов Индии, и, наконец, в пределах далёкой, обильной серебром Иберии, у самых крайних столпов Геракла. Если этот славный муж согласится прибыть в Афины и подвергнуть коренному очищению наш город, боги, несомненно, сменят гнев свой на милость, и мы снова сможем вздохнуть свободно. От вас же, здесь собравшиеся граждане, зависит одобрить решение архонтов, ареопагитов и старейшин и поднятием рук принять предложенную меру. Как и всегда, вы не поторопитесь своим решением; чтобы потом не раскаяться в своём приговоре, здраво обдумайте его. Но предварительно выслушайте гражданина Солона, который просит у нас права обратиться к вам с речью. Он ближе познакомит вас с достойной личностью старца Эпименида, с которым он связан многолетней и тесной дружбой. Глашатай, предложи Солону, сыну Эксекестида, вступить на кафедру и воспользоваться данным ему разрешением.

20

В древнеримской мифологии — три богини человеческой судьбы, то же, что в древнегреческой мифологии мойры.

Бурные рукоплескания огласили воздух, когда на возвышении для ораторов появилась коренастая, всем хорошо знакомая фигура одного из популярнейших граждан. Благородное, правильное лицо мыслителя и друга народа дышало величавым спокойствием, и голос Солона, несколько глухой, сразу окреп, когда в тысяче любовно обращённых на него взоров именитый афинянин увидел, с какой неподдельной радостью, с какой твёрдой, незыблемой надеждой взирают на него удручённые постигшим их тяжким горем сограждане. Слегка опершись левой рукой о выступ каменного возвышения, Солон сказал:

— Хвала богам, давшим мне возможность сегодня снова обратиться к вам с речью, афинские мужи! По тёплому приёму, которым вы удостоили меня, мне ясно, что мера правительства пришлась вам по сердцу. Да иначе и быть не может. Нас постигло из ряда вон выходящее бедствие, и мы должны прибегнуть к необычайному средству. В чём оно заключается, вы уже знаете. Не стану повторять вам поэтому слов эпистата, а поделюсь лишь тем, что я знаю о славном Эпимениде, давнишней дружбой которого я, доподлинно, вправе гордиться. Не сомневаюсь, что вы, узнав, на ком остановился выбор властей, ни на одно мгновение не задумаетесь одобрить этот выбор. О широкой славе Эпименида вы слышали сейчас изящное слово эпистата. Спрашивается лишь, чем и как стяжал её себе этот необычайный старец? Постараюсь вкратце удовлетворить ваше любопытство.

Уже рождение Эпименида, сына Доссада, указывает на то, что с самого начала этот человек был отмечен богами и предназначен совершать необычайные дела. Мать его, нимфа Балта, родословная которой теряется в глубокой древности и связана со знойными степями плодоносной долины Тигра и Евфрата. Балта — родная сестра, быть может, супруга грозного ассирийского Бала, отца богов, принявшего у вавилонян имя зиждителя Бела, а у хитроумных финикийцев известного под названием могущественного властелина Ваала. Родина Эпименида — город Фест на остров Крит, где столько финикийцев и где вавилонские купцы устроили такое множество огромных торговых складов. От имени Крита он получил, вероятно, также и прозвище курета [21] , что опять-таки устанавливает связь божественного старца с таинственным Востоком. Ещё в раннем детстве Эпименид увлекался не играми сверстников, а предпочитал внимать наставительным речам великих мудрецов и жрецов, которым он сам вскоре уподобился в мудрости. Годы шли, и Эпименид, став эфебом (юношей), решил посвятить себя служению богам. Много храмов в разных городах родины, в Египте, на островах и в Азии посетил он, но нигде не находил он истинного, бескорыстного благочестия. Всюду жрецы поражали его тем, что больше думали о лучших для себя частях жертвенных животных, чем о служении богам и молитвах им. И вот, достигши зрелых лет, Эпименид решил удалиться в уединённое место, где он мог бы поселиться в простой пещере и где божественная мысль его, не стесняемая никем и ничем, была бы в состоянии свободно вознестись к величайшим истинам бытия, чтобы лицезреть богов и свободно общаться с небожителями, уже заранее отметившими его печатью своей. Это общение с богами в знойный ли день, когда травы и злаки блёкнут от палящих лучей Гелиоса, в тихий ли вечер, когда ночной ветер таинственно шумит в верхушках кипарисов, в тёмную ли ночь, когда природа мирно спит под покровом мириадов блещущих звёзд, общение это было угодно богам, и они решили вознаградить Эпименида за его любовь к ним. Зевс наслал на него однажды ночью мягкокрылого бога Морфея, и тот навеял на Эпименида столь глубокий сон, что прошло целых сорок лет, прежде чем мудрец проснулся. За это долгое время боги раскрыли ему все тайны мироздания. Когда Эпименид проснулся, он был уже преклонным старцем с убелённой сединами головой, но с запасом таких удивительных знаний, равных которым нет и не было ни у одного из смертных. Не будучи посвящён в таинства великой богини земли, Деметры, он знал их в совершенстве; звуки божественного Орфея, когда-то своим чудным пением заставлявшего внимать себе диких зверей, забывавших свою врождённую кровожадность, таинственный культ бога Диониса-Загрея, столь недоступный пониманию обыкновенных людей, — всё это стало ведомо Эпимениду. Вместе с тем, сын Балты ясно сознал и цель своей жизни. Он стал странствовать из города в город, из земли в землю, с острова на остров, всюду проповедуя, как надо молиться богам, как следует умилостивлять их, как подобает жить людям, чтобы снискать благоволение небожителей. Тайны природы раскрылись Эпимениду, и он почувствовал в себе силу властвовать над стихиями. И много чудес творил он, множество, по-видимому, невероятных исцелений удалось совершить ему, массу случаев умилостивления богов, разгневанных человеческим нечестьем, рассказывают о нём во всех концах земли. Науки и высшее знание халдеев и египтян, индусов и дальних эфиопов раскрылись Эпимениду, и нет сейчас на свете человека мудрее его. Он доподлинно достоин быть причисленным к знаменитейшим эллинским мудрецам. Ему надлежит вскоре, если вы ничего не имеете против того, осчастливить нас своим приездом сюда, и он, божественный старец, сумеет найти средство очистить наш многострадальный город от тяготеющего над ним проклятия богов. Я думаю, что среди вас, о граждане, не найдётся никого, кто отверг бы предложение властей о скорейшем вызове Эпименида. Я не сомневаюсь в исходе вашего голосования. Я уверен в успешности предлагаемой меры и вашем ей сочувствии.

21

Куреты жили, по преданию, во времена Сатурна, на острове Крит. Их было девять, и они считались покровителями разных искусств. По всей вероятности, в их лице мы имеем дело с древнесемитическими божествами.

С этими словами Солон, лицо которого, по мере того как он говорил, воодушевлялось всё более и более, сошёл с кафедры. В ту же минуту отовсюду раздались возгласы: «Эпименида, Эпименида!», и тысячи рук возделись.

Выбор архонтов, ареопагитов и старейшин был таким образом единогласно принят народным собранием. Не расходясь по домам, афинские граждане тут же уполномочили Солона написать соответственное послание Эпимениду и в скорейшем будущем отправить за старцем корабль на остров Крит.

Юго-западная оконечность Аттики, так называемая Пирейская коса, увенчана двумя холмами, Пирейским и Мунихийским, с которых открывается далёкий вид на море. На горизонте, в тумане, ещё не успевшем растаять от первых лучей восходящего солнца, смутно виднелись очертания гористого острова Саламина, постепенно прояснявшиеся и принимавшие обычную резкость по мере того, как снопы света заливали окрестность. Туман понемногу расходился, расплываясь в воздухе, который был ещё довольно прохладен. Море сверкало и искрилось всеми цветами радуги. С тихим рокотом ударялись его изумрудные волны о прибрежный песок и, обливаясь серебристой пеной, быстро катились обратно в беспредельный тёмно-голубой простор.