Эллины (Под небом Эллады. Поход Александра)

— Письменный запрос ваш оракулу, — сказал он, — уже вручён главному правителю храма, а так как жертвенные животные ваши оказались вполне пригодными, то есть избранный для гадания вол сразу, не задумываясь, съел предложенное ему сено, посыпанное мукой, а жертвенная коза, когда её окропили холодной водой, достаточное время дрожала всеми своими членами, то теперь очередь за вами: облачитесь в белые одежды, возложите на себя вот эти лавровые венки и, взяв свечи, отправьтесь со мной к священному ручью для совершения очистительного омовения.

Когда афиняне пришли к Кастальскому источнику, они застали там уже множество народа, ждавшего очереди омыться всеочищающей священной влагой. Приличное вознаграждение, предусмотрительно заранее вручённое Солоном периэгету, позволило ему и его товарищам не становиться в общую очередь, но быстро покончить с обрядом обязательного омовения. Теперь надлежало, пройти к главному управителю храма и узнать от Него, когда можно будет получить ответ оракула на поставленный вопрос. Благодаря щедрости Солона и это дело было улажено быстро. Пифия была готова приступить к прорицанию немедленно, лишь бы были исполнены необходимые предварительные церемонии.

Пока около высокого алтаря, стоявшего на лужайке у самой опушки священной лавровой рощи, жрецы и их прислужники закалывали и сжигали жертвенных животных Солона, афиняне были введены в небольшой храм, тускло освещавшийся через большое отверстие в круглом потолке. На алтаре, в глубине капища, теплился огонёк, поддерживаемый несколькими храмовыми прислужницами в длинных тёмных одеждах. Когда Солон и его спутники вошли в храм, откуда-то, как будто сверху, с потолка, раздались нежные звуки лиры и кто-то громко запел гимн Аполлону. В ту же минуту огонёк на алтаре вспыхнул ярким пламенем, и всё помещение наполнилось несказанно приятным благоуханием. Афиняне, по данному периэгетом знаку, пали ниц и трижды поклонились на разные стороны: богу Аполлону, богине Артемиде и матери их, всемогущей Латоне. Звуки гимна закончились стройным аккордом, и периэгет вывел наших друзей из храма.

Выйдя из мрачного, почти тёмного капища, Солон и его спутники остановились на пороге, ослеплённые ярким дневным светом. В первую минуту они ничего не могли разглядеть. Но это было только мгновение. Периэгет предложил не терять драгоценного времени и немедленно примкнуть к процессии жрецов, показавшейся у опушки священной рощи. С лавровыми венками на головах, в длинных белых одеждах, с горящими свечами в руках, сопутствуемые хором флейтистов и певцов, жрецы теперь медленно входили в лесок, главная аллея которого в конце замыкалась невысокой каменной оградой. Миновав её, Солон и его товарищи очутились перед главным святилищем дельфийского бога. То было сравнительно небольшое, но, по-видимому, очень древнее деревянное здание, примыкавшее своей задней стороной к почти отвесной скале. На низком фронтоне этого здания были начертаны какие-то таинственные знаки, не то письмена, не то древний, грубый, почти уничтоженный временем рисунок.

Первое, что бросалось в глаза при вступлении в храм, был огромный лавр, своими пышными ветвями почти заслонявший большую вызолоченную статую бога Аполлона, которая высилась у задней стены между двумя деревянными резными колоннами. Царивший в капище полумрак лишь с трудом позволял различить в середине пола возвышение, казавшееся скамейкой из лавровых гирлянд или венков. На самом деле то был огромный бронзовый треножник, обвитый сверху донизу ветвями священного лавра, которые совершенно скрывали ножки возвышения. На треножнике лежала тоже бронзовая плита с небольшим отверстием посредине. Когда в храме стало светлее от множества свечей, находившихся в руках всё вновь и вновь прибывавших жрецов и их прислужников, Клиний заметил в глубине храма завесу, которая теперь тихо шевелилась и за которой раздавалось сдержанное рыдание. Но внимание афинян было отвлечено мощными звуками внезапно огласившего капище гимна, который запел хор певцов под аккомпанемент флейтистов. Один из жрецов подал афинянам блюдо с горстью лавровых листьев и велел им немедленно съесть их. Другой повязал им головы белыми шерстяными повязками, а третий зажёг их свечи. Тем временем прочие жрецы выстроились полукругом близ треножника, а старший «святой» громко повелел привести пифию.

Звуки гимна стали затихать, и завеса в глубине храма медленно раздвинулась. Перед присутствующими предстала стройная молодая девушка с распущенными волосами, перевитыми гирляндами из лавра. Лавровый же венок был у неё на голове, а ещё один она держала в руках. Лицо пифии было бледно, и на глазах блестели слёзы. С видимым ужасом она озиралась вокруг и затруднялась приблизиться к возвышавшемуся посреди храма треножнику.

Однако главный жрец властно махнул рукой, три прислужника быстро подбежали к пифии и в ту же минуту подхватили её. Девушка старалась освободиться от крепко обхвативших её рук. Пение смолкло, но зато отчаянный, резкий стон огласил храм. Это вскрикнула пифия, насильно водворённая прислужниками на треножник. В последнее мгновение девушка инстинктивно схватилась за ветвь лавра, как бы ища в нём защиты. Но грубые руки отторгли её от священного дерева и сунули ей в рот несколько листьев. Дикий, пронзительный крик вырвался теперь из уст девушки. Глаза её закрылись, губы задрожали, и вся она в явном исступлении затряслась на треножнике, изо всех сил пытаясь спрыгнуть с него. Несколько молодых жрецов бросилось на помощь прислужникам и общими усилиями им удалось удержать пифию на месте. Она же отчаянно билась и выла...

Но вот движения пифии стали менее порывистыми. Она как бы замерла на месте. Широко раскрыв глаза и обводя присутствующих мутным взглядом, она внезапно вся затряслась, откинулась назад и, вскрикнув: «Бог! Бог Аполлон!» стала бормотать какие-то несвязные слова. Двое жрецов-прорицателей тут же записали эти слова на заранее приготовленные дощечки...

Снова раздались звуки гимна. Пока потерявшую сознание пифию прислужники выносили за завесу, все присутствующие пали ниц и возблагодарили Аполлона за милостиво дарованное прорицание. Не успели окончить они молитву, как главный жрец отделился от толпы своих товарищей и подал Солону табличку, велев ему громко прочитать то, что было на ней начертано. То было предсказание оракула; оно гласило следующее:

Башен Кирры могучей вам сокрушить не удастся Раньше, чем волны лазурной богини коснутся Звучным прибоем своим священного Фебова града. Смело на судно вступи и мощно за руль ты возьмись: Множество граждан афинских сразу тебе в том поможет.

Наступила ночь, дивная южная ночь. В беспредельной выси тёмного небесного купола зажглись звёзды, и яркий свет их настолько озарял окрестности Дельф, что Солон и его товарищи, возвращавшиеся теперь в афинский стан под Киррой, почти не нуждались в услугах рабов, освещавших путь огромными смоляными факелами. Путники ещё засветло успели миновать опасные кручи отрогов Парнаса и спускались теперь по широкой дороге, ведшей в долину Плейстоса. Им оставалось пройти лишь немного стадий, чтобы добраться до последнего холма, у подножия которого река, образуя небольшой водопад, с глухим рокотом вырывалась из тёмного ущелья на равнину. Здесь, в этом живописном месте, откуда днём открывался роскошный вид на смеющиеся, цветущие окрестности, дорога расширялась настолько, что образовывала нечто вроде обширной площади, с одной стороны обрамлённой оливковой рощей, а с другой — замкнутой крутыми скалами. Высоко над дорогой, на горной круче, морем огней сверкали Дельфы. Внизу же, в долине, близ самого побережья, между деревьев горели сторожевые костры афинского войска. Было удивительно тихо, и ни один звук не нарушал тут, в этом уединённом месте, ночного безмолвия. Сюда не долетали ни шум дельфийской сутолоки, ни говор воинов афинского стана.

Солон предложил товарищам отдохнуть, так как не было поздно, а впереди предстояло пройти ещё не малый путь до афинского лагеря. Все изъявили полнейшее согласие, и рабы немедленно разложили большой костёр. Через несколько мгновений яркое пламя его озарило окрестности, и стоявшие вблизи деревья оливковой рощи с особенной рельефностью выделились на тёмном фоне соседней скалы. Расположившиеся у огня афиняне, под массой вынесенных из Дельф впечатлений и почти всю дорогу хранившие упорное молчание, теперь разговорились. Беседа, естественно, вертелась около оракула.

— Меня поразил неказистый вид храма, — заметил Конон. — Должно быть, здание это очень старое. Рядом с ним, с его покривившейся деревянной крышей, как-то странно видеть роскошные каменные дома жрецов.

— Да, это действительно странно. Но в том то и дело, что здание храма, где пифия вещает свои предсказания, очень древнее. Первоначально там стояла простая беседка из лаврового дерева, и лишь позже Агамед и Трофоний возвели, по преданию, ту постройку, в которой мы были сегодня, — пояснил Солон. — Надпись на фронтоне, почти стёртая дождём, не греческая, а вероятно финикийская, и означает, должно быть, имя какого-нибудь критского бога.

— Правда, что раньше Дельфы назывались Пифо? — спросил Клиний.

— Да, это так. И много легенд существует о том, как попал сюда Аполлон и как он занял это место, которым, раньше владел страшный дракон. Все вы, конечно, знаете, что чудодейственную расселину в скале, откуда выходят удушливые пары, приводящие пифию в неистовство, в глубокой древности открыл пастух, пасший здесь своих коз. Затем уже над этим отверстием, центром Эллады, была воздвигнута беседка, а позже храм.

— Скажи, Солон, как узнали люди, что это именно центр Эллады? — спросил Гиппоник.