Элмер Гентри
Шрифт:
– Вот оно что, - сказал Зенз.
– Ну, извини, милый. Ошибся. А я-то, грешным делом, думал, ты накачиваешь их полезными сведениями о качестве innasiibilitas [44] и res sacramenti [45]. М-да! Ну, а ты, Фрэнк, чего ради заделался богословом?
– Если будешь глумиться, не скажу. Я верю, что существуют мистические откровения, доступные только тем, кто действительно отрешился от житейской суеты.
– Зато я точно знаю, как я сюда попал, - сказал Дон Пикенс.
– Отец прислал.
– Вот и меня тоже, - пожаловался Орас Карп.
– Одно только не могу понять: с какой стати нам торчать в баптистской школе?
– Ошибаешься, друг, - возразил Гарри Зенз, - единственная приличная секта - баптисты - ну и еще, быть может, методисты…
– Рад это слышать от тебя!
– изумленно воскликнул Эдди.
– …потому что все тупицы - либо баптисты, либо методисты, не считая, пожалуй, тех, кто принадлежит к католической церкви да мелким сектам. Так что здесь даже ты, Орас, вполне имеешь шанс выбиться в пророки. А в англиканской церкви, у индепендентов [47] и, возможно, у кэмпбеллитов попадаются люди с головой, тут тебе ходу не дадут. Пресвитериане - те, разумеется, тоже недоумки, но у них есть твердые догмы, здесь нетрудно и в еретики угодить. Зато у баптистов и методистов - полный простор! Сущий рай для философов вроде меня и таких филинов, как ты, Эдди! Единственное, что необходимо, когда имеешь дело с баптистами и методистами, это, как справедливо заметил отец Карп…
– Если ты в чем-то со мной согласен, готов отказаться от собственных слов, - вставил Орас.
– … итак, единственное, что необходимо, - продолжал Зенз, - это выкопать какую-нибудь солидную и совершенно бессмысленную доктрину и твердить без конца. Прихожанам вы этим не наскучите, наоборот: ведь, в сущности, единственное, что им не по вкусу, - это новые идеи, которые заставляют их шевелить мозгами. Так что - нет, отец Карп! Оставим англиканскую церковь актерам, которым не хватает таланта для сцены, а нам, реалистам, сойдет и добрый старый баптистский сарай!
– Да брось ты, Гарри, - жалобно протянул Эдди.
– Ломаешься, больше ничего! Ты гораздо лучше, чем хочешь казаться, и баптист не из последних и христианин неплохой. И я могу это доказать. Никто твоих проповедей слушать не стал бы, если бы они не были искренни. Да, сэр! Можно одурачить людей громкими фразами раз, ну от силы два, но в конце концов им требуется искренность. И еще одно: ты против открытого причастия - стало быть, ты в стане праведных. Я уже чувствую, что эти прохвосты, так называемые "либералы", которые стали вводить открытое причастие, - они ставят под угрозу самые основы баптизма, честное слово!
– Вздор!
– проворчал Гарри.
– Закрытое причастие - самое возмутительное, что придумано баптистами. Чистейший эгоизм! Никто, видите ли, не имеет права причащаться вместе с нами, кроме тех, кого мы сочтем достойными! Никто не смеет общаться с богом, если только мы его не представили богу. Самозванные стражи крови и тела Иисуса Христа! Тьфу!
– Вот именно, - подхватил Орас Карп.
– И в священном писании решительно ничего не сказано в пользу закрытого причастия.
– Нет, сказано!
– взвизгнул
– Фрэнк, где твоя библия?
– Фу ты: забыл в аудитории. А твоя где, Дон?
– Ну, скажи, пожалуйста!
– заволновался Дон Пикенс после безуспешных поисков.
– Весь вечер, подлая, здесь валялась, а сейчас…
– А - вспомнил!
– перебил его Элмер.
– Я ею таракана раздавил. Вон она - на твоем шкафу.
– Слушай, честное слово, так не годится: давить библией тараканов!
– удрученно проговорил Эдди Фислингер.
– Ну вот тебе библия, Гарри! Первое послание к коринфянам [48], глава одиннадцатая, стих двадцать седьмой и двадцать девятый. И вот черным по белому насчет закрытого причастия: "Кто будет есть хлеб сей или пить чашу господню недостойно, виновен будет против тела и крови господней. Ибо кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе!" А как может человек быть достойным христианином, если он не крещен через погружение?
– Я иногда себя спрашиваю, - задумчиво произнес Фрэнк Шаллард, - не кощунствуем ли мы, баптисты, объявив себя стражами врат господних и решая, кто достоин причастия, кто - человек праведный, кто нет?
– А как же иначе?
– горячился Эдди.
– Баптистская церковь - единственная истинно евангельская, а значит, и единственная подлинно божия церковь. Так что мы вовсе не самозванцы, мы только следуем воле господней.
Орас Карп тоже увлекался этим распространенным в семинарии видом спорта - отыскивать библейские тексты для доказательства предвзятых мнений.
– Да, но тут ни слова не говорится о баптистах, - заметил он.
– И о твоих паршивых англиканцах - снобах проклятых!
– тоже ничего. И что пасторам пристало спать в ночных сорочках!
– вскипел Эдди.
– Кое-что найдется, будь уверен. Раз в библии сказано о епископах, стало быть, имеются в виду англиканские, потому что у папистов и методистов канонических епископов нет, - злорадно возразил Орас.
– Держу пари на два доллара шестьдесят семь центов, что я еще стану англиканским епископом и, уж можешь не сомневаться, самого что ни на есть консервативного толка: чем больше свечей на алтаре, тем лучше, черт побери!
– По-моему, - размышлял вслух Гарри Зенз, - неверно думать, что если уж мне самому случилось стать баптистским священником и воочию увидеть, что даже духовные вожди баптизма - не более как скудоумные схоласты, мыслящие средневековыми понятиями, толкующие библию вкривь и вкось, падкие на лесть, жадные до денег, - значит, и баптистская церковь самая худшая из всех. Это ненаучный подход. Ей-богу, не думаю, что она чем-либо хуже пресвитерианской церкви или еще какой-нибудь: скажем, конгрегационалистской, кэмпбеллистской, лютеранской. Но… Вот ты, Фислингер, скажи: тебе не приходило в голову, как это опасно - такое преклонение перед библией? Когда-нибудь нам с тобой, пожалуй, придется из-за этого отказаться от духовного поприща и пойти работать. Ты ведь внушаешь этим баранам, что в библии есть решительно все, что необходимо для спасения души. Так?
– Конечно.
– Тогда зачем нужны проповедники? И церкви? Пускай все сидят дома и читают библию.
– Да… гм… Но сказано…
Дверь распахнулась, и в комнату ввалился брат Каркис. Студента Каркиса уже никак нельзя было назвать молодым: это был мужчина сорока трех лет, большерукий, с тяжелой поступью и зычным, лающим голосом. Он был явно рожден для того, чтобы работать на ферме, но тем не менее уже лет двадцать тому назад стал баптистским священником и исколесил Дакоту, Небраску и Арканзас, надрывая глотку в захолустных молельнях.